Средиземное море в древнерусскую эпоху называлось Великим. Нынешнее название – калька с латинского mare Мediterraneum. Немцы тоже в этом случае используют кальку – Мittelländisches Мееr (ныне чаще Mittelmeer). Особая волна калек приходится на вторую половину XVIII в., когда в России складывается язык фундаментальных наук, светской философии и художественной литературы. Многие слова, вошедшие тогда в обиход, приписывают авторству конкретных людей: например, предмет (калька с лат. objectus) – М. В. Ломоносову, личность (с франц. personnalité или английского personality) – Н. М. Карамзину.
Проверить, действительно ли то или иное слово имеет автора, непросто. В этимологических словарях кальки не фигурируют, а составители учебников не ссылаются на первоисточники. Так, например, слово личность, судя по данным Национального корпуса русского языка, действительно вошло в употребление при жизни Карамзина, но означало чаще всего совсем не то, что в наши дни, – его основным значением было “личный выпад”, то, что мы сейчас называем переходом на личности. А Карамзин действительно один из первых, кто использовал это слово в современном значении: “Чувство бытия, личность, душа…” – в “Письмах русского путешественника” (1793), но там же он применяет его и в старом смысле. Примерно в то же время слово личность в привычном нам значении употребил А. Н. Радищев в эссе “О человеке, его смертности и о бессмертии”: “Где же будет память твоя? Где будет прежний ты, где твоя особенность, где личность?” Но изобрел ли Карамзин слово личность, сказать трудно. Нам хочется, чтобы у языковых инноваций был автор, творец. Это отвечает сразу двум мифам – во-первых, представлению о роли великих людей в истории, во-вторых, представлению о том, что язык находится под нашим контролем и мы управляем его развитием.
Вне зависимости от того, есть ли автор-гений у слов личность, влюбленный/влюбиться, нравственность, впечатление, влияние, сосредоточить, эти слова настолько прочно утвердились в русском языке, что кажется, будто они были всегда. На самом деле все это исторически недавние кальки с французских слов: personnalité, énamouré/énamourer, moralité, impression, influence, concentrer. Вряд ли старше их популярное ныне слово духовность: как ни удивительно, древнерусский язык его не знал. Как раз у этого слова автор, вероятно, есть – оно впервые появляется в начале 1750-х гг. в философских сочинениях В. К. Тредиаковского и в его употреблении означает “нематериальность” как свойство Бога[141]. В своих эссе Тредиаковский активно экспериментировал с переводами философской лексики методом калькирования, поясняя терминологию на нескольких языках – латыни, греческом и французском. Хотя к слову духовность пояснения он не дает, весьма похоже, что и оно сконструировано Тредиаковским. Для XVIII в. примеры из Тредиаковского – единственные, которые нам известны. В общее употребление это слово входит только со второй трети XIX в. и тогда же приобретает современное значение, а по-настоящему популярным становится лишь с 1880-х гг.
Что за чудеса – слово духовный в русском языке было как минимум с XI в., а слово духовность от него додумались образовать только много веков спустя? Не станем томить читателя: это калька с французского spiritualité, существовавшего еще в эпоху Возрождения. А оно, в свою очередь, калькировано со средневекового латинского spiritualitas. Аналогичным способом образовано слово нравственность – от французского moralité, которое восходит к латинскому mores “нравы”.
Эту группу русских калек второй половины XVIII в. отличает характерная особенность: многие из них обозначают абстрактные понятия. Как раз в это время в Россию проникают светская литература и философия европейского Просвещения. Столкнувшись с языковой традицией, непрерывно развивавшейся со времен Античности, русские переводчики почувствовали, что им катастрофически не хватает лексики, – и принялись разрабатывать собственный понятийный аппарат. Задача была в конечном итоге решена блестяще.
Важную роль кальки сыграли и в науке, только там источником был не французский язык, а латинский или немецкий. Например, обыкновенное слово насекомое – не что иное, как калька с латинского insectum, от in- (латынь не различает значения “в” и “на”) + sectum, причастие среднего рода от глагола secare “резать”. То есть насекомое – значит покрытое насечками (такое впечатление производит естественная сегментация тельца насекомого). В современном русском языке это слово не только перестало быть чисто научным термином, но и во многом утратило смысловую прозрачность. Непросто опознать в нем кальку без специальной подготовки.
Мода на морфологические кальки в русском языке переживала подъемы и спады, но полностью их приток никогда не прекращался[142]. Например, в XIX в. к нам приходят взаимодействие (нем. Wechselwirkung) и всесторонний (нем. allseitig), с начала XX в. – небоскреб (англ. skyscraper). Последнее слово оказалось чемпионом по калькированию. Практически во всех языках оно не заимствовано из английского, а переведено буквально или почти буквально: нем. Wolkenkratzer, франц. gratte-ciel, исп. rascacielos, греч. ouranoxýstis, укр. хмарочос. В ряде случаев первый элемент взят со значением “облако”, а не “небо”; в языках Юго-Восточной Азии, напротив, меняется второй элемент – там предпочитают не “скрести” небо, а “целовать”. Однако конструкция остается неизменной.
Из примеров с небоскребом и водородом видно, что морфологические кальки используются отнюдь не только в русском языке. Развитая традиция калькирования бытует в немецком. Мы уже приводили примеры с водородом и кислородом. Среди более современных примеров – Fernsehen “телевидение” (от fern “дальний” и sehen “видеть”) и Fernsprecher “телефон” (то же + sprechen “говорить”). Здесь тоже переведены по отдельности греческие и латинские корни слов: tele- “дальний”, – visio- “зрение”, – phōn- “звук”.
Еще более активно калькирование применяется в исландском. Причиной тому языковая политика Исландии, о которой рассказывалось в главе 1. Всем, кто читал лесковского “Левшу”, памятно слово мелкоскоп – шуточный полуперевод микроскопа. Лесков, вероятно, был бы в восторге, знай он, что исландцы называют микроскоп smásjá – от smár “маленький” и sjá “смотреть”. Биология по-исландски líffræði, от líf “жизнь” и fræði “знание”, что, собственно, неудивительно – ведь греческие компоненты этого слова значат то же самое. Соответственно геология – jarðfræði (jörð – “земля”, с перегласовкой), география – landafræði: исландцы предпочли не делать различие между -логией и -графией, зато уточнили первый компонент, который означает “землю” в смысле “страны”, тогда как jörð – это “земля” в смысле “планета”. Баскетбол по-исландски körfubolti, от karfa “корзина” (англ. basket) и bolti “мяч” (англ. ball). И тому подобное. Потому, кстати, убежденность исландцев, будто они успешно оберегают свой язык от иностранной экспансии, безосновательна. С точки зрения языкознания морфологические кальки – самые настоящие заимствования, просто другого типа, не лексического.
Одна из самых любопытных историй, связанных с морфологическими кальками, стоит за словом новояз. В наши дни оно закрепилось в публицистике и даже дало заглавие книге Б. М. Сарнова – “Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма” (М.: Материк, 2002). Как известно, оно позаимствовано из романа британского писателя Джорджа Оруэлла “1984” (стоящая в заглавии дата – анаграмма года, когда был написан роман, 1948). Разумеется, новояз – перевод-калька, в оригинале у Оруэлла newspeak. Оруэлл дает целый ряд слов из newspeak, выдуманного языка государственной пропаганды будущего, и во многих из этих слов просматривается общий принцип – двусоставность:
doublethink – двоемыслие
Ingsoc – Ангсоц (сокращение от английский социализм)
crimethink – преступмысль (в другом переводе – мыслепреступление)
duckspeak – уткоречь (в другом переводе – речекряк)
Minitrue – Миниправ (сокращение от Министерство правды)
Miniluv – Минилюб (сокращение от Министерство любви)[143]
Все эти слова Оруэлл выдумал сам. Однако принцип, по которому они построены, им не выдуман, а заимствован из… русского. Оруэлл опирался на словообразовательные инновации 1920-х гг., так раздражавшие русских эмигрантов: Коминтерн, колхоз, райком, нарком, полпред, продмаг. На самом деле этот тип сокращений не изобретен большевиками – подобные комбинации возникли еще в Первую мировую войну, например, командарм[144]. Но из-за бурного распространения этого новшества в послереволюционное время оно стало автоматически ассоциироваться с политикой большевиков.
Что же специфичного в этих словах и чем они отличаются от двусоставных слов старого времени, типа благолепие или броненосец? То, что они образованы с усечением основ и даже корней, причем усечение производится, так сказать, по живому – без оглядки на границы морфем в исходных словах. Например, нарком произведено от народный комиссар, но нар- не корень – ведь в слове народ очевидный корень -род с приставкой