альной богослужебной практике РПЦ не используется[169].
В результате часть библейских фразеологизмов, бытующих в современном русском, церковнославянские по форме, а часть восходит к Синодальному переводу. Вот несколько примеров.
Мы видим, что первые четыре фразеологизма взяты из церковнославянского текста, а последние три опираются на русский. Есть и такие, которые совпадают в церковнославянской и в русской версиях: мерзость запустения, краеугольный камень, соль земли. Поэтому неясно, происходят ли они из церковнославянской Библии или из Синодального перевода[170].
Собственно говоря, для нас это и не имеет особого значения: ведь все они являются кальками с греческого. Напомним, что Ветхий Завет известен в православной традиции по греческому переводу, а Новый Завет, из которого взято большинство примеров в нашей таблице, изначально писался на греческом. Так что все библейские фразеологизмы и пословицы – заимствования.
Некоторые из библеизмов (так иногда называют эти языковые единицы) имеют международный характер. В западноевропейские языки они попадали другим путем, через посредство латинской Библии. Однако, поскольку переводчики библейских текстов стремились максимально дословно передавать афоризмы и аллегорические образы, то образовался солидный общий межъязыковой фонд библейской фразеологии. Например:
англ. the cornerstone – франц. la pierre angulaire – рус. краеугольный камень (Исайя 28:16);
англ. a two-edged sword – франц. (arme/epée) à double tranchant – нем. ein zweischneidiges Schwert – рус. обоюдоострый меч (Притч 5:4; Евр 4:12);
англ. a wolf in sheep’s clothing – франц. un loup déguisé en mouton – нем. ein Wolf im Schafspelz – рус. волк в овечьей шкуре (Мф 7:15);
англ. a voice crying in the wilderness – франц. une voix criant dans le désert – рус. глас вопиющего в пустыне (Ин 1:23).
Обратим внимание, что не во всех языках одни и те же библеизмы одинаково распространены по употребительности и значению. Например, в немецкой Библии Мартина Лютера есть “глас вопиющего (буквально – проповедника) в пустыне” (eine Stimme eines Predigers in der Wüste), но расхожим фразеологизмом у немцев это выражение не стало. “Краеугольный камень” в немецком не имеет устойчивой формы и передается несколькими вариантами – Eckpfeiler, Grundstein, Grundpfeiler, тогда как Библия Лютера в этом месте дает слова Grundstein и Eckstein. Напротив, “обоюдоострый меч” четко прослеживается в немецком, английском и русском, а вот во французском этот фразеологизм неустойчив: слово “меч” утратило обязательность, оно не только легко заменяется каким-то другим (arme – просто “оружие”), но зачастую вообще отпадает, и сохраняется только словосочетание à double tranchant. Более того, французы, по-видимому, обычно не опознают в этом выражении библейскую цитату, в том числе потому, что в большинстве французских переводов Библии стоит épée à deux tranchants.
Поговорка про волка известна многим народам, но в немецком и русском она претерпела модификацию. В Евангелии волк приходит не в “шкуре”, а в “одежде” овцы – у Матфея стоит слово éndyma “плащ, верхняя одежда”. В английской Библии короля Иакова одежда осталась одеждой – clothing; у французов волк “переодет бараном” (déguisé en mouton). Однако и в церковнославянском, и в русском Синодальном переводе – тоже одежда, и в немецкой Библии Лютера стоит in Schafskleidern, а не Schafspelz. В идиоме же “одежда” стала “шкурой”.
Происхождение немецкого варианта со “шкурой” устанавливается точно: его активно употреблял сам же Лютер в своих проповедях[171]. В широкий литературный обиход он входит в XIX в., как раз после издания собрания сочинений Лютера. Проповедь, в отличие от богослужебного текста, – это жанр, позволяющий значительную свободу варьирования лексики. Лютер использовал слово Schafspelz как более лаконичное и вместе с тем более естественное. Какая же одежда на овце? Конечно, на ней шкура! Возможно, на форму фразеологизма оказали влияние и переводы басен Эзопа, у которого тоже есть сюжет о волке в овечьей шкуре (но оставим этот вопрос специалистам по истории немецкой литературы).
В русской литературе этот фразеологизм распространяется еще позже и до второй половины XIX в. практически не встречается, так что можно заподозрить немецкое посредничество. Если вдуматься, нет ничего странного в том, что библейские идиомы не всегда приходят в язык непосредственно из Библии: за последние несколько столетий светская литература разных стран благодаря культурному обмену превратилась, можно сказать, в единый организм с общей кровеносной системой, которую невозможно разделить по государственным границам.
И конечно, в этой системе циркулируют не только библейские фразеологизмы и пословицы, но и светские, возникшие в быту одних народов и заимствованные другими. Их тоже немало.
2. Античная фразеология
Еще в Средневековье люди использовали в речи обороты не только из Библии, но и из классической античной литературы. Вплоть до начала XX в. школьников заставляли заучивать “крылатые фразы и выражения” на латыни, а студентам гуманитарных вузов это приходится делать до сих пор. Потому многие античные фразеологизмы и пословицы бытуют в двух вариантах – латинском и переводном. Например:
sine ira et studio – без гнева и пристрастия
urbi et orbi – граду и миру
Dictum est factum. – Сказано – сделано.
Homo homini lupus est. – Человек человеку – волк.
Aquila non captat muscas. – Орел не ловит мух[172].
Нас, конечно, интересуют переводные варианты, потому что только они относятся к настоящим фразеологическим заимствованиям, – они становятся полноправными элементами принимающего языка.
Не всякий фразеологизм, связанный с античной культурой, имеет античное происхождение. В популярной литературе много путаницы на этот счет. К заимствованиям из античной фразеологии не относится, например, выражение сизифов труд, поскольку оно возникло в Новое время. Оно лишь отсылает к античному мифу. Такие культурные отсылки – другой тип заимствований, который будет рассмотрен в следующей главе.
Примерами подлинных заимствований античной фразеологии могут служить такие выражения, как бог из машины и двуногое без перьев. Первое часто приводится вместе с латинским оригиналом deus ex machina, но в современной речи может употребляться и самостоятельно по-русски. Так говорят критики, когда хотят отругать книгу или фильм за неестественную развязку – мол, автор запутался в своем сюжете и вынужден придумывать, скажем, внезапный приезд дяди из Америки, который всем все объяснил. Это выражение восходит к спецэффектам античного театра: когда на сцене должны были появиться боги, их спускали с “небес” при помощи специального механизма. Некоторые драматурги уже в древности злоупотребляли приемом появления богов – в частности, за это критиковали Еврипида, у которого в трагедии “Ипполит” боги сходят с небес для того, чтобы вмешиваться в ход событий и разъяснять тайны.
В западноевропейских языках deus ex machina обычно цитируется в оригинале. А вот двуногое без перьев имеет переводные соответствия: по-английски featherless biped, по-французски bipède sans plume. Фразеологизм восходит к анекдоту о Диогене Синопском, том самом, который, согласно легенде, жил в бочке: Платон дал определение человека как “животного о двух ногах, лишенного перьев”, а Диоген ощипал петуха и заявил, что в таком случае это человек. Хотя мы не знаем наверняка, какие из многочисленных историй о Диогене Синопском вымышлены, а какие имели место в действительности, само происхождение анекдота о “двуногом без перьев” достоверно античное. Он зафиксирован тезкой Диогена Синопского – Диогеном Лаэртским (II или III в. н. э.), в книге “О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов” (кн. 6)[173]. Составляя биографии философов, Диоген Лаэртский явно претендует на то, чтобы их высказывания стали, как говорят в наше время, мемами – зачастую его жизнеописания превращаются в сплошные подборки остроумных реплик. Платоновское определение zō̃on dípoun ápteron, судя по контексту байки, было если не устойчивой фразеологической единицей, то по крайней мере популярной цитатой уже во времена Диогена Лаэртского. А затем оно в качестве готовой фразеологической единицы попадает в современные европейские языки – путем калькирования.
Порой история античных заимствований во фразеологии бывает намного сложнее. Классический во всех смыслах пример – выражение перейти Рубикон. Популярная литература, как отечественная, так и западная, почему-то комментирует это выражение, отсылая к фразе iacta alea est – “жребий брошен”, – которую якобы произнес Гай Юлий Цезарь при переходе упомянутого Рубикона. Напомним вкратце, как обстояло дело. В 49 г. до н. э. Цезарь, возвращаясь из похода на Галлию и уже находясь в крайне натянутых отношениях с римским сенатом, совершил рискованный поступок. По закону наместники, командовавшие колониальными войсками, не имели права вступить на землю метрополии с солдатами – это расценивалось как вооруженный мятеж и каралось смертной казнью. Граница между Галлией и Римской республикой пролегала по реке Рубикон. После некоторых раздумий Цезарь все же перешел реку вместе со своим XIII Легионом, что положило начало гражданской войне в республике. Согласно историку Светонию, автору “Жизни двенадцати цезарей”, будущий диктатор произнес при этом: “Iacta alea est!”