ярмарке суеты. Тем более что слово суета для современного русского читателя означает в основном “толкотню, бессмысленные телодвижения, утомительные занятия”, а вовсе не то, что подразумевал Беньян. Тщеславие не только более звучно, но и более адекватно передает смысл. Перед нами идеальный пример того, как изначально авторский образ становится идиомой в родном языке, а потом заимствуется в другие языки уже в качестве идиомы. Связь с первоисточником истончается почти до невидимости.
В XVIII–XIX вв. фразеологический запас русского языка активно пополнялся из французского. Французский язык подарил нам такие выражения, как золотая молодежь (в оригинале, скорее, “позолоченная” – jeunesse dorée), искусство для искусства (l’art pour l’art), игра не стоит свеч (le jeu n’en vaut pas la chandelle), таскать каштаны из огня (tirer les marrons du feu). Последняя идиома когда-то была более длинной и звучала как tirer les marrons du feu avec la patte du chat – букв. “таскать каштаны из огня лапами кота”. Ее часто связывают с басней Лафонтена “Обезьяна и кот”, где обыгран этот сюжет, но она, по-видимому, старше басни, а Лафонтен лишь проиллюстрировал ее смысл. Так или иначе, в России эта басня малоизвестна, и оборот таскать каштаны из огня попал в русский язык как самостоятельная фразеологическая единица.
Один из наиболее часто цитируемых примеров идиомы французского происхождения – быть не в своей тарелке, которая встречается еще у Грибоедова в “Горе от ума”:
[Фамусов – Чацкому: ]
Любезнейший! Ты не в своей тарелке.
С дороги нужен сон. Дай пульс… Ты нездоров.
Пушкин в свое время указал, что это калька с французского ne pas être dans son assiette:
Assiette значит положение, от слова asseoir, но мы перевели каламбуром – “в своей тарелке”: Любезнейший, ты не в своей тарелке. Горе от ума[181].
В популярной литературе обычно указывают, что “тарелка” возникла в результате переводческой ошибки – смешения омонимов[182]. Так ли это?
Попыткам разобраться в истории этой идиомы уже больше ста лет. Обзор гипотез, в том числе самых причудливых, можно найти в старой книге В. М. Мокиенко “Образы русской речи”[183], неоднократно переиздававшейся. Любопытно, что Мокиенко считал автором идиомы Грибоедова, но обошел вопрос, как же Грибоедов – не только писатель, но и дипломат, блестяще владевший иностранными языками, – мог так ошибиться. Исследователь лишь вскользь обронил замечание о “шутливом колорите”.
На самом деле оба расхожих мнения, которые нашли отражение в книге Мокиенко, – что идиому ввел в оборот Грибоедов и что assiette в значении “тарелка” является “лишь омонимом, не имеющим никакого отношения к исходному смыслу французского фразеологизма”, – неверны. Во-первых, как недавно обнаружилось, русская версия фразеологизма бытовала еще в XVIII в.[184] Н. А. Полевой, оказавшийся столь плохим пророком в отношении галлицизма делать карьеру, тоже цитировал оборот (не) в своей тарелке как пример манерной речи “прошлого столетия”[185]. Ясно, что для современника Пушкина “прошлым столетием” могло быть только восемнадцатое.
Во-вторых, современные французы тоже понимают assiette как “тарелку”. Вот как начинается статья об этом фразеологизме на популярном сайте:
De nos jours… quand on pense ‘assiette’, on pense généralement au plat individuel dans lequel on mange.
В наши дни… когда мы думаем об assiette, мы обычно представляем себе персональную посуду, из которой едят[186].
Это понимание возникло не вчера – словарь 1785 г. приводит значения “положение” и “тарелка” в одной статье[187]. Очевидно, ученые Французской академии, где составлялся словарь, не считали эти слова неродственными омонимами. Для них “тарелка” и “положение” были значениями одного слова assiette наряду с несколькими еще.
Какая же связь между тарелкой и положением? Не такая далекая, как может показаться. В культуре европейской аристократии на протяжении многих веков очень болезненно воспринимался вопрос о том, как рассадить гостей на пиру. Место за столом соответствовало статусу. Ошибка в оценке статуса могла стоить разрыва отношений и даже жизни: древнеисландские саги сохранили истории о том, как оскорбленные гости хватались за меч. И не случайно стол легендарного короля Артура был Круглым – он символизировал равенство королевских рыцарей. В Новое время, конечно, смертоубийство из-за места за столом было уже не принято, но конфуз все еще мог случиться немалый. Изначально assiette происходит от слова asseoir “садиться” и имеет целый спектр значений – от “манеры сидеть” до “отведенного места”. В застольной культуре Нового времени, когда из общего блюда на приемах больше не ели, индивидуальная тарелка стала указывать место, отведенное гостю. То, что слово assiette обозначает именно персональную тарелку, подчеркнуто в словаре 1785 г.: “род плоской посуды, которую ставят на стол перед каждой персоной”.
Итак, не в своей тарелке чувствовал себя тот, кто попросту сел не на свое место на званом обеде. И дело вовсе не в том, что русские дворяне, употреблявшие такой оборот, недостаточно знали французский язык, – есть все основания полагать, что французы уже в XVIII в. тоже слышали в этом выражении “тарелку”. Интересно, что русское и французское употребление этой идиомы со временем немного разошлись: когда мы говорим чувствую себя не в своей тарелке, мы подразумеваем смущение или неловкость, тогда как французы – скорее, дурное настроение или даже физическое недомогание.
Порой иностранное происхождение идиомы настолько стирается, что она ощущается как исконная, и даже возникают самобытные версии ее происхождения. Это случилось с выражением откладывать (дела) в долгий ящик. Происхождение его связывали с каким-то реальным историческим ящиком, в которые будто бы складывали челобитные при Алексее Михайловиче. На самом деле, как установил все тот же Мокиенко, эта идиома восходит к устаревшему немецкому in die lange Truhe legen. Речь шла действительно о долгом, то есть длинном, сундуке, только он не имел отношения к царствованию Алексея Михайловича – в такие сундуки складывали иски в средневековых немецких судах. В немецком этот оборот бытовал в XV–XVIII вв., а затем вышел из употребления, в русском же закрепился. Калька с него бытовала и в старочешском – do dlúhé truhly založiti, – но дольше XVII в. не продержалась[188].
Такие казусы, как откладывать в долгий ящик, демонстрируют ключевое свойство фразеологических заимствований: они сохраняют поразительную устойчивость при переносе из языка в язык, но при этом осваиваются принимающим языком до такой степени, что память об их происхождении может полностью утратиться. И даже в тех случаях, когда иностранное происхождение фразеологизма очевидно, носителям принимающего языка не нужно знать его исходный контекст, чтобы понимать смысл высказывания. Среднестатистический носитель русского языка, скорее всего, догадывается, что таскать каштаны из огня и перейти Рубикон – нерусские идиомы (каштан отнюдь не типичное растение для нашего климата, а слово Рубикон не похоже на славянское), но ему вовсе не требуется знать басню Лафонтена и даже историческое происшествие с Юлием Цезарем, чтобы понимать смысл этих выражений.
Это главное отличие фразеологических заимствований от другого типа заимствований, который на первый взгляд выглядит похоже – но не работает без привязки к исходному контексту.
14. Левиафан, Фантомас и магистр Йода: В мире культурных аллюзий
Напоследок поговорим об особом типе заимствований, которые в большинстве случаев вообще ускользают от внимания составителей словарей и учебников, но тем не менее играют важную роль в языке. Носители языка свободно употребляют их, и они, как правило, интуитивно понятны посторонним читателям и слушателям (в отличие от внутрисемейных шуток или профессионального жаргона узких групп).
Когда вы слышите про кого-то, что он настоящий Шерлок Холмс или что в ресторане подают гаргантюанские порции, вы, скорее всего, без труда понимаете, о чем идет речь, – даже если не читали ни рассказов Артура Конан Дойля, ни романа Франсуа Рабле “Гаргантюа и Пантагрюэль”. Вы можете не быть поклонником Даниэля Дефо, но тем не менее говорить: живу на даче робинзоном. Эти слова оторвались от исходных литературных текстов и обрели вполне самостоятельное бытование – и, конечно, они заимствованные, потому что речь идет о персонажах английской и французской литературы. Мы используем их уже не для того, чтобы поговорить о произведениях данных авторов, а для описания действительности – так же как слова компьютер или дежавю, как идиомы золотая молодежь или волк в овечьей шкуре. И все-таки определенная разница между этими группами заимствований существует. Если заимствованное существительное детектив или агент называет объект (человека или род его деятельности) напрямую, то Шерлок Холмс – через посредство литературного произведения. В обычных отношениях слова с действительностью два участника – само слово и называемый им денотат. Сходным образом ведут себя фразеологизмы, которые нередко можно заменить одним словом или перифразом: не в своей тарелке =