[351]. В целом, как мы увидим далее, по своей иконографии он весьма сходен с изображениями и статуями Аполлона-Митры-Гелиоса-Гермеса из античной Коммагены.
Между царем Антиохом I Коммагенским и рассматриваемым синкретическим божеством существовала тесная духовная связь, о чем подробнее будет сказано ниже. И в Древней Армении, как говорит Моисей Хоренский, перед царями клялись их Солнцем (II. 19), в чем мы видим определенную параллель коммагенскому царскому культу. В частности, уже при Арташесе I, правившем в первой половине II в. до н. э., носитель власти в официальной идеологии выступал в какой-то мере в обличии солнечного божества перед своими подданными. В.А. Лившиц, сопоставляя место в трилингве из Ксанфа, где идет речь об Аполлоне-Митре, с титулатурой Арташеса в некоторых его надписях, приходит к справедливому выводу о том, что названному властителю придавались черты именно этого божества[352]. В целом, обоснование власти армянского царя выглядит более традиционно иранским, чем у Антиоха I, и скорее восходит к ахеменидской традиции, однако не исключено, что подобное представление отражает более ранний этап сложения царской идеологии в эллинистических и постэллинистических государственных образованиях Восточной Анатолии и Армянского нагорья. Царь делал это, чтобы укрепить свою личную власть по примеру других эллинистических монархов.
Все это иллюстрируется сценой на барельефе с Западной террасы Нимруд-Дага, где изображена инвеститура Антиоха I, которому подает корону или венок синкретическое божество Аполлон-Митра-Гелиос-Гермес[353]. До раскопок Т. Гелль в Нимруд-Даге, проводившихся в 1950‑е гг., считалось, что на вышеуказанном барельефе изображена сцена рукопожатия царя и божества. Но, после того как был обнаружен аналогичный барельеф на Северном цоколе Западной террасы[354], Т. Гелль показала, что это – сцена инвеституры. Этим она опровергла мнение, что перед нами обычное приветствие царя и бога, утвердившееся со времени К. Хуманна и О. Пухштейна[355].
Ближайшей аналогией этого барельефа служат некоторые сасанидские наскальные рельефы и изображения на золотых монетах второй половины III – начала IV в. н. э. На золотой монете Хормизда I представлен алтарь, слева от которого – правитель, справа – мужская фигура в сасанидской одежде с диадемой в руках, вокруг головы – лучи. Г.М. Бонгард-Левин, В.А. Гаибов, Г.А. Кошеленко считают, что здесь изображен Митра, участвующий в инвеституре[356]. Подобная сцена имеется и на рельефе в Так-и-Бостане, где царь Ардашир II (или Шапур II) стоит между Ахура-Маздой и Митрой[357]. Рельефы на скале Накши-Рустам имеют похожие сцены инвеституры основателя сасанидского государства Ардашира I. Только на них изображен не Митра – инвеститурный венок и посох передает царю сам Ахура-Мазда[358]. На монетах Хормизда I и на рельефе в Так-и-Бостане Митра выступает посредником между земным миром владык и небесным миром, управляемым Ахура-Маздой[359]. Не исключено, что Митра был наделен такими же функциями и в коммагенском пантеоне. Сцена инвеституры царя или вождя Митрой или его сакским аналогом также представлена и на золотом перстне из кургана Иссык V–IV вв. до н. э. (Южный Казахстан)[360]. Кроме того, фигуру стоящего Митры с посохом в руке мы находим на гемме из коллекции Британского музея. Она, возможно, происходит с востока Малой Азии или из Армении[361]. Очевидно, коммагенский сюжет подвергся влиянию эллинистической концепции царской власти и не случайно, что Антиох объявляет себя «справедливым богом».
Рис. 13. Антиох I и Аполлон-Митра-Гелиос-Гермес.
Барельеф с Западной террасы Нимруд-Дага. (По: Ghirshman R.М. Iran: Parthes et Sassanides. Paris., 1962. Р. 57)
В указанном выше изображении на барельефе четко просматривается синтез греческих и восточных начал[362]. В частности, синкретизм в иконографии образа Аполлона-Митры-Гелиоса-Гермеса просматривается в одежде. Божество изображено в сараписе, прямой аналогией которого является одежда Митры и Солнца на фресках «Дома Митры» из Дура-Эвропос (II–III вв. н. э.)[363]. Эти фрески относятся к «парфянскому» искусству[364], поэтому можно заключить, что одежда фигуры божества иранская. Схожая одежда имеется у всадников на терракотовых статуэтках, обнаруженных на территории Армении в Гарни, Артаксате-Арташате и других городах. Ж.Д. Хачатрян считает, что это – бог Митра на коне[365]. Обращает на себя внимание полихромная раскраска этих статуэток: лошадь окрашена в черный цвет, обувь всадника красная, плащ пурпурно-красный, что может указывать на отождествление правящего в Армении царя с Митрой, ибо носить такое одеяние имел право только царь[366]. Похожее явление мы видим и в Коммагене: складки сараписов обеих фигур на барельефе выполнены в виде драпировки на одеяниях древнегреческих статуй. В этом чувствуется рука скульптора-эллина, но сюжет явно местный. Надо заметить, что, рассматривая облачение божества, можно увидеть на нем едва различимый панцирь, как это в свое время отметил Ф. Кюмон[367]. При раскопках Пенджикента, раннесредневекового согдийского города (VI–VIII вв. н. э.), в одном из культовых помещений среди обломков деревянной обгорелой декоративной скульптуры был найден фрагмент фигуры солнечного божества с остатками нимба из солнечных лучей на голове и в панцире. А.М. Беленицкий, исследователь пенджикентской живописи и скульптуры, считает, что это фигура местного аналога Митры-Гелиоса, а панцирь указывает на его воинские функции как одну из составляющих его культа[368]. Можно предполагать, что истоки формирования образа солнечного божества-воина в Коммагене и Пенджикенте, в конечном счете, восходят к авестийской традиции, согласно которой Митра выступал как истребитель врагов «праведной веры», клятвопреступников, нечестивых. В «Михр-Яште» читаем: «Он на них, могучий, насылает гибель и страх (āıϑīm baraiti ϑwyąmča), сносит прочь головы людей-противников Митры, откидывает прочь головы людей – противников Митры. Их жилища сметает… где прежде обитали нарушившие слово лжецы, что убивали поистине правдивых…» (Yt. 10. 37–38). Следует отметить, что «Михр-Яшт» является весьма неоднородным по своей структуре произведением: наряду с бесспорно ранними строфами, в нем чувствуются отголоски кочевого прошлого, в частности, упоминание о Митре на колеснице, его оружия – в основном метательного – дротиков, лука и стрел, камней для пращи, булавы, ножей и т. д. (Yt. 10. 24, 39–40). Защитный доспех божества упомянут лишь один раз – zaranyōvārəθmanəm – «с золотым щитом» (112). Вероятно, щит был обит бронзой[369]. С другой стороны, как справедливо отметил Л.А. Лелеков, реалий более поздних эпох там также предостаточно[370]. Например, Митра рассуждает о правильной и неправильной формах его собственного культа (108) и др. Поэтому можно использовать данные этого источника для объяснения некоторых реалий культа солнечного божества в Коммагене.
Митра не утратил своей сущности мужественного и бесстрашного борца со злом и в позднейшем римском митраизме[371]. Он приобрел огромную популярность в армейской среде, в которой его качества твердого непобедимого и несокрушимого божества были очень востребованы, прежде всего в легионах, стоящих в западных провинциях империи, чаще всего подвергавшихся набегам варваров[372].
Возникает вопрос: не почиталось ли в Коммагене (по крайней мере, при Антиохе I) и в Пенджикенте солнечное божество, которое обладало функцией борца с отступниками веры, лжецами, нарушившими договор? Мы считаем, что это вполне возможно. Другое дело, что ни в Коммагене, ни в Пенджикенте солнечное божество не восседает на колеснице. Однако это может быть связано с изменениями в самом иранском обществе, когда знать пересела с колесниц на коней. В Дура-Эвропос, например, по заказу местной знати на стене одного из помещений митреума запечатлен Митра-охотник, сопровождаемый животными, участвующими в его культе – скорпионом, змеей и львом[373].
В левой руке Аполлон-Митра-Гелиос-Гермес держит скипетр – символ власти. И в позднейшем митраизме известны изображения Митры со скипетром в руках. В частности, Митра со скипетром в руках представлен на одном из римских барельефов III в. н. э. (CIMRM 332).
Головной убор синкретического божества на коммагенском барельефе – персидская тиара (фригийская шапка) – совмещен с атрибутом Гелиоса – солнечным нимбом. Подобная иконография Митры-Гелиоса обнаруживается за тысячи километров от Коммагены – на монетах греко-бактрийского царя Платона (II в. до н. э.), что еще раз говорит о распространенности в греко-иранском мире божественного синкретизма подобного рода[374]. О том, что лучи тиары коммагенского божества являются атрибутом Гелиоса, может свидетельствовать изображение этого божества в виде колесничего на двух серебряных чашах III–II вв. до н. э., найденных в одном из курганов Боспорского царства