На праздник со стороны господина Караско прибыл его старый боевой товарищ, служащий под рукой маркиза Дитрихштейна. В качестве свадебного подарка он привез ароматическую воду для невесты, и конверт для меня. Как сказал довольный собой шевалье: «Посильные вложения в будущее новой семьи».
Я поначалу решил, что в конверте деньги или вексель, или еще какая ценная бумага, должная приумножить наш скромный капитал. Однако, в конверте оказался глянцевый лист картона с вензелями, в котором предлагалось соискателю на рыцарское достоинство Дрю Ормандо прибыть к маркизу, дабы заявить о себе и принять достойный способностей пост.
– Что это? – спросил я у новоиспеченного тестя.
– Мы с маркизом Дитрихштейном старинные друзья, много раз сражались бок о бок. По доброй памяти я попросил его об одолжении, и он соблаговолил исполнить его. Под мое поручительство тебе даруется рыцарское звание, а также будет найдена подходящую должность при дворе.
Я знал, что женитьба на Леоноре не давала мне автоматического права на титул, и что еще потребуется дозволение кого-то из высших имен Королевства. Шевалье Караско заверил, что с этим проблем не будет – и, судя по всему, не соврал. Но вот становиться служкой при дворе я совсем не планировал!
– И какой «достойный способностей пост» мне предложат? – спросил я у новоиспеченного тестя.
– Какой будет надобен маркизу, – ответил шевалье. – И ты его безропотно примешь, поскольку не может рыцарь без господина, а лишь господин решает, чем ему каждый слуга надобен. Потому как титул не только высокая награда, но и обязательства, которые нужно исполнять.
Заметив мою скисшую физиономию, добавил:
– И будь благодарен любому назначению, мальчик мой. Не каждый бывший солдат себе место в миру находит. А здесь тебе и место, и довольствие. Будет, чем семью прокормить. Ведь военным ремеслом тебе, увы, больше не заработать.
Вот эти слова меня сильно задели.
– Обидно вы сейчас говорите, господин Караско, – сказал я. – Рановато в стойло загоняете.
– А ты мне в стойле нужен, Дрю, – прямо ответил шевалье. – Мне и моей дочери. Живой и невредимый. Хватит, уж, навоевался. Покрыл себя славой, почестями да наградами. Только от них кошелек толще не становится, уж поверь мне.
Ох, как хотелось мне тут же всё бросить, развернуться и уйти. Ну не бить же морду старику?
Но тут подошел отец, и они начали обсуждать вопросы финансирования имения Караско. Где что надо купить, у кого что дешевле, почем то и это.
А я стоял, слушал, и гнев во мне медленно уступал место стыду. Они рассуждали о вещах, о которых я не имел ни малейшего понятия, хотя, как взрослый мужчина, как муж, должен был. Я рос за пазухой у родителей, потом – на королевском довольствии. Мне неведомы вопросы цены и спроса, я понятия не имею, как прокормить семью, даже не знаю, сколько стоят мои портки. И мне очень хотелось бы звонко грохнуть кошельком об стол, заявляя о состоятельности, но моих накоплений вряд ли хватит даже на год безбедной жизни.
Так не пора ли завалить свою пасть, и попробовать соответствовать новому статусу? А то только и способен, что кулаками махать!
Как назло еще и нога разболелась. И повязка эта бесит, постоянно съезжает.
Всё. Хватит. Пора браться за ум.
– Передайте маркизу, что я с радостью приму его приглашение, – ответил я господину Караско, и пошел искать новый кувшин с вином.
5е число, Труверовы Корчи. День
Говорят, снег к легкой дороге, но это, черт побери, совсем не так! Пока я добрался до Грейлира, в котором размещалась резиденция маркиза Дитрихштейна, чуть богам душу не отдал. Из повозки вываливался словно с дыбы снятый, скрипя зубами и матерясь. Хозяин таверны, в которой я остановился, попытался что-то мне возразить по поводу грязных сапог, но я так на него зыркнул единственным глазом, что он предпочел отложить претензии до никогда.
После нескольких глотков крепленого мир начал вновь обретать приятные краски, а звон в голове наконец слился с окружающим шумом.
Грейлир слыл столицей изящных искусств и свободных нравов, хотя соседи считали, что всё дело в доступной выпивке и низких нравах местных жителей. Местная знать привечала всевозможных певичек и лицедеев, превознося их до высокодуховных ориентиров, а количество кабаков могло соперничать разве что с количеством борделей.
Любой солдат мечтал квартироваться в Грейлире, и с точки зрения господина Караско было очень опрометчиво посылать меня в эту цитадель искушения и порока. Впрочем, я не собирался так поспешно нарушать букву и дух брачного обета, да и был не в том состоянии, если честно.
Впрочем, чего не отнять, город красивый. Когда денег не жалеют, оно сразу видно. Фонтаны, скульптуры, кусты квадратами порублены. Знай себе гуляй, любуйся.
Я и гулял, любовался пару дней. А что еще делать, коль маркиз уехал куда-то, и велено ожидать? И что-то мне на второй день так тоскливо стало, так грустно. Вокруг все эти рюши, кружева, платочки, народ из таверны в таверну барражирует, а я, словно старый сапог, сижу в углу и вот совсем меня всё это не манит. Знакомство завел только со стражником, что каждый день ошивается возле входа в городской парк, да с хозяином таверны, в которой остановился. Этих я не пугаю, не смущаю своим присутствием. Остальные шарахаются как от чумного. Пару раз чуть не прописал за слишком нахальные ухмылочки. Сдержался.
Еще и война начала сниться. Будто бы я вновь шагаю в строю, а впереди какие-то смутные полчища врагов. И мы их рубим, колем, и так мне легко и свободно. И вроде как меня тоже бьют, но только броню царапают. А рядом друзья, сжимают плечами, не дают упасть.
Сегодня тоже история приключилась. Сижу я в тени под кипарисом, ногу больную разминаю. В стороне разношерстная компашка шумит, развлекается. Пьют, аж заливаются, гогочат, ржут. То стихи скабрезные стоя на столе декламируют, то дам явно легкого поведения себе на закорки забрасывают и конные бои устраивает. И кто-нибудь то и дело в мою сторону посмотрит, неприятно так, липко.
Я всегда чувствую приближение неприятностей. И когда от этой компании отделилось несколько парней и пошли в мою сторону, я лишь вздохнул. Мне сейчас меньше всего хотелось повторение истории с университетом.
То были молодые подвыпившие прощелыги, в своих разноцветных сюртуках и рейтузах, с блестящими глазами и чувством безнаказанности, что летело впереди словно перегар. Какая-то молодая дворянская поросль, рано осознавшая собственную исключительность.
За ними потянулись остальные, не желая пропустить концерт.
– Эй, господин, – обратились ко мне без подобающей вежливости. – Ваш вид и манеры испугали мою девушку! Извольте извиниться перед ней и пойти вон!
Парню вторил одобрительный ропот и не менее одобрительные насмешливые возгласы.
Мне вот всегда было интересно, что происходит в голове у подобных ребят, когда они решают попытать судьбу с людьми, похожими на меня? Какой демон в их головах советуем им подойти к здоровому, покрытому шрамами мужику, и начать выяснять с ним отношения? Неужели всего лишь желание прилюдно унизить кого-то, больше себя? Или это такой способ познания бытия через выбитые зубы?
– Эй, образина! – воскликнул другой парень. – Ты не слышал? Убирай свою уродливую тушу отсюда!
Тут я поднялся, стараясь не морщиться от боли. Боец из меня сейчас был так себе, и драка больше походила бы на схватку раненого медведя со стаей шелудивых псов. Но у меня было что ответить.
– Эй, малохольные, – обратился я к ним. – Я вижу, вы очень оскорблены моим видом? Желаете вызвать меня на дуэль?
– Какая тебе дуэль? – тут же отозвался кто-то из толпы. – Ты же чернь вонючая.
Девчонки засмеялись. Я присмотрелся, прикидывая расстояние до говорившего.
– Я – шевалье Дрю Ормандо, – без зазрения совести присвоил я будущий титул. – Рыцарь маркиза Дитрихштейна. Так что, если кто считает себя уязвленным, можете бросить сюда свою перчатку.
Я ткнул пальцем в стол.
Конечно, они видели, что я хром и одноглаз, что руку берегу. И при своих мамзелях не хотели идти на попятную. Но одно дело нападать толпой на безродного, совсем другое – драться один на один с благородным.
– Если вы так поступите, – продолжил я. – Я с удовольствием приму вызов. И по правилам кодекса выберу оружие.
Тот, что подошел первым, демонстративно положил ладонь на рукоять кинжала.
– Биться будем на топорах, – я указал пальцем себе за спину. – Думаю, у мясника как раз найдется парочка. Потом труп под корягу, и никто ничего не видел. Согласны?
Желающих биться на топорах отчего-то не оказалось. Некоторые даже слегка протрезвели. Извиниться и уйти с достоинством им не позволила гордость, поэтому они просто молча попятились, возмущенно надувая щеки, но не решаясь заговорить.
Если честно, я боялся, что кто-то из этих дураков согласится. Шансов у него не было бы никаких, а мне потом отвечать за его увечья. Нет уж, хорошо, что Грейлир – город разумных людей.
С другой стороны, так хотелось хоть кому-нибудь врезать!
Впрочем, после конфликта мне стало неприятно такое соседство. Они стали шуметь и смеяться пуще прежнего, демонстративно и с вызовом. Надеялись, видимо, что теперь я вызову их на дуэль, и уж тогда они меня точно проучат. Но я просто встал и ушел оттуда, презрительно морщась и усмехаясь. Вышел на набережную, пошел вдоль реки.
Всё здесь было не так. И не только в этом городе, а вообще, в мирной жизни. Здесь всё было запутанно, мелочно, фальшиво. В отряде у меня были настоящие друзья, настоящие враги, настоящие эмоции. А здесь? Чтение между строк, намеки, условности. Какие-то бесконечные мелкие проблемы, цепляющиеся будто репей. Ноющий народец, вечно всем недовольный. И я сам, пытающийся влиться в этот поток, но пока лишь бултыхающийся в вонючей заводи.
Что я делаю не так? Почему так неспокойно на душе?
Я сам не заметил, как пришел к особняку маркиза. У ворот стоял уже знакомый мне охранник, а рядом тот самый боевой товарищ господина Караско, что привез конверт на свадьбу.