Папа повесил спиннинг на стену и отправился прогуляться. Он обогнул по краю воды весь остров, только на мыс рыбака не пошёл.
Был облачный, неподвижный день. Поверхность воды колыхалась после восточного ветра длинной плавной зыбью, такая же серая, как небо, и казалась шёлковой. Над ней изредка проносилась по своим делам гага, и снова всё замирало. Папа ступал одной лапой по камням, а другой по воде, хвост шлёпал по морю, шляпа смотрителя маяка сползала на нос, и папа думал: «Вот бы сейчас шторм… Настоящий шторм. Пришлось бы бегать вокруг, спасать вещи и следить, чтобы семейство не сдуло в воду. Я поднялся бы на башню измерить силу ветра, а потом спустился бы и сказал: „Тринадцать баллов по Бофорту. Спокойствие, только спокойствие. Нет причин для паники…“»
Мю вылавливала колюшек из ямки с солёной водой.
— Почему ты не рыбачишь? — спросила она.
— С рыбалкой покончено, — ответил папа.
— Небось доволен, — заметила Мю. — Я давно подозревала, что тебе надоело.
— А ведь и правда! — воскликнул папа. — Мне надоела рыбалка! Подумать только, и как я сам этого не заметил?
Папа пошёл к одинокому выступу смотрителя маяка и уселся там. «Надо заняться чем-то другим, чем-нибудь совсем новым. Чем-то невероятным», — подумал он.
Но он понятия не имел, чего ему хочется. Полная растерянность и недоумение, точь-в-точь как когда дочка Гафсы выдернула из-под него коврик или как когда промахнёшься мимо стула. Впрочем, нет, сейчас это другое. Скорее, он чувствовал себя обманутым.
Глядя на серое, шёлковое, не желающее штормить море, папа ощущал обман всё сильнее.
— Ну погоди же, — бормотал он. — Погоди, я с тобой ещё разберусь…
Он сам не понимал, кого имеет в виду: море, остров или чёрное озеро. Может, это даже был маяк или смотритель маяка. В любом случае звучало угрожающе. Папа покачал своей недоумевающей головой и пошёл посидеть у чёрного озера. Там он положил морду на лапы и продолжил размышлять. Время от времени море перехлёстывалось через перемычку и волновало блестящую чёрную гладь.
«Шторм гонял волны вокруг острова много сотен лет, — думал папа. — Пробки, кусочки коры, мелкие палочки перелетали через мыс в озеро, и волны уносили их обратно в море, каждый раз одним и тем же путём. Пока однажды…» Папа приподнял морду, и его озарила потрясающая мысль.
А что, если однажды что-то тяжёлое поднялось с морского дна, его перебросило волнами в озерцо и там оно утонуло на веки вечные?
Папа вскочил на лапы. Что это было, сундук с сокровищами? Ящик контрабандного виски? Пиратский скелет? Да что угодно! Главное, что всё озеро, возможно, набито самыми потрясающими вещами!
Папа возрадовался. Он вдруг ощутил прилив сил, всё, что спало, проснулось, кожу покалывало, внутри него как будто распрямились стальные пружины, призывавшие к действию. Он кинулся домой, взлетел по лестнице, рванул дверь и закричал:
— Слушайте! У меня возникла идея!
— Да что ты? — воскликнула мама от плиты. — Сто́ящая?
— Ещё какая сто́ящая, — ответил папа. — Великая! Присядь, я расскажу.
Мама села на пустой ящик, и папа рассказал ей. Когда он закончил, мама проговорила:
— Невероятно. Никто, кроме тебя, не сумел бы такого придумать. Конечно же, в озере может найтись всё, что угодно!
— Именно так, — подтвердил папа, — всё, что угодно.
Они переглянулись и засмеялись. Потом мама спросила:
— Когда начинаешь поиски?
— Сейчас же, конечно. Только смастерю приличную кошку-цеплялку. Но сначала надо измерить глубину. И как-то перетащить туда лодку. Понимаешь, если тащить её по скале вверх, она может сорваться и упасть в воду. А надо попасть именно на середину озера — всё самое ценное наверняка лежит именно там.
— Тебе нужна помощь? — спросила мама.
— Нет-нет, — ответил папа. — Я должен сделать это сам. Надо раздобыть где-то верёвку, то есть лотлинь…
Папа полез по приставной лестнице наверх, даже не вспомнив про маяк, прошёл через башню и взобрался на низкий тёмный чердак. Спустя мгновение он спустился обратно с верёвкой и спросил:
— У тебя найдётся лот?
Мама бросилась к печи и дала ему утюг.
— Спасибо, — сказал папа и вышел.
Мама слышала, как он сбежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Потом опять стало тихо. Мама присела к столу и засмеялась.
— Вот и чудесно! — проговорила она. — Морра меня побери, как чудесно!
Она торопливо огляделась — но никого, кто мог бы услышать, как она выругалась, поблизости не было.
Муми-тролль лежал на своей полянке и смотрел, как колышутся над головой берёзы. Они стали понемногу желтеть, и так было ещё красивее.
Он обзавёлся тремя входными туннелями: главным входом, чёрным ходом и тайным лазом на случай бегства. Он укрепил зелёные стены, терпеливо сплетая ветки. Обустраивая свою полянку, он подтверждал своё право на неё.
Он больше не думал о муравьях, которые постепенно становились землёй где-то под его круглым туловищем, запах керосина улетел вместе с ветром, и новые цветы пробились из земли на смену отравленным. Он думал о том, что по лесу снуют тысячи довольных муравьёв, наевшихся сахара. Всё стало как надо.
Муми-тролль не забыл про морских лошадок. Что-то произошло с ним, и он стал другим муми-троллем, внутри которого поселились совсем другие мысли. Ему стало нравиться одиночество. Теперь он играл один, у себя в голове, и это оказалось интереснее всего на свете. Он играл с морскими лошадками, с лунным светом, который становился ещё прекраснее на фоне Морровой тьмы. Морра тоже участвовала в игре, её присутствия нельзя было отрицать. Она выла по ночам. Но она не делала ничего плохого. Потому что он, Муми-тролль, так придумал.
Он собирал подарки для лошадки: красивые камушки, обточенные морем стёклышки, похожие на драгоценные камни, несколько блестящих медных грузил для сетей из комода смотрителя маяка. Он представлял, что скажет лошадка, получив подарки, придумывал мудрые поэтические беседы.
Он ждал, когда снова выйдет луна.
Муми-мама давно расставила по местам всё, что они привезли из дома. Она почти не прибиралась: пыли наверху было так мало, что о ней и говорить не стоило, а уборка ради уборки — это лишнее. Готовка тоже занимает не так много времени, если не изобретать ничего сложного. Дни стали какими-то не по-хорошему длинными.
Собирать пазл маме не хотелось, от этого занятия она ещё яснее ощущала своё одиночество.
Но как-то раз мама принялась собирать дрова. Она подбирала каждую палочку, собирала в кучу всё, что приносило на пустые берега море, и постепенно натаскала немаленькую груду брёвнышек и обломков досок. Самое приятное, что от этого на острове воцарялся порядок, и мама постепенно стала ощущать остров безобидным садом, который можно возделывать и украшать.
Мама собрала все дрова в защищённом от ветра месте у подножия маяка и сколотила козлы для распила. Они получились немножко кривые, но вполне годные, если придерживать их лапой.
Погода стояла мягкая и серая, мама пилила и пилила, отпиливала полешки одинаковой длины и аккуратным полукругом укладывала вокруг себя. Деревянная стена росла, и в конце концов внутри получилась уютная комнатка, защищённая от чужих глаз. Сухие ветки мама унесла внутрь для растопки, а расколоть аккуратные чурбачки и толстые доски у неё лапа не поднялась. По правде сказать, она и топор держать не очень-то умела.
Рядом с местом для пилки дров росла рябинка — маме она нравилась. Ягоды уже покраснели, и их оказалось неожиданно много для такого маленького деревца. Самые лучшие доски и чурбачки мама отнесла к рябине. Мама неплохо разбиралась в древесине, знала, как выглядят дуб и жакаранда, различала бальсу, дугласову пихту и красное дерево. Все они по-разному пахли, были разными на ощупь, все прибыли к ней после долгого пути.
— Жакаранда и палисандр, — приговаривала, пиля, довольная мама.
Постепенно все привыкли к пилящей маме, всё реже появлявшейся из-за поленницы. Папа поначалу переживал и пытался взять лесопилку в свои руки. Но тогда мама рассердилась:
— Это моё. Мне тоже нужна какая-то игра.
В конце концов поленница выросла настолько, что из-за неё виднелись только мамины уши. Но мама продолжала пилить и каждое утро обходила остров, собирая всё новые деревяшки.
Этим серым неподвижным утром мама нашла на берегу ракушку. Большую витую ракушку, розовую изнутри и бледно-коричневую с тёмными пятнышками снаружи.
Мама очень удивилась и обрадовалась. Ракушка лежала на песке, хотя вода не поднималась уже целую неделю. Чуть подальше мама нашла ещё белую — как раз такую, какими обкладывают клумбы. Да и весь берег вдруг оказался засыпан ракушками — большими, маленькими, а на одной оказалось даже написано мелкими красными буквами: «Привет с западного побережья».
Мама изумлялась всё больше и собирала ракушки в передник. Потом она пошла показать их папе — тот ковырялся кошкой в глубинах чёрного озера.
Папа лежал на животе, глядя в глубину, такой маленький в своей лодке, дрейфующей с опущенными в воду вёслами.
— Посмотри! — крикнула ему мама.
Папа подгрёб ближе к перемычке.
— Настоящие ракушки! — воскликнула мама. — И так высоко на берегу, там никогда ничего не было!
— Чудеса, — проговорил папа, выколачивая трубку о скалу. — Загадки моря. Правду сказать, у меня просто голова идёт кругом, когда я начинаю представлять эти тайные морские тропы. Вот ты говоришь, что ракушки лежали высоко и ещё вчера их не было. Что это значит? Значит, море способно за пару часов подняться и опуститься на несколько метров. Хотя у нас здесь нет таких приливов и отливов, как где-то там на юге. Это невероятно интересно. А что касается этой надписи — она открывает просто немыслимые возможности!
Он серьёзно посмотрел на маму и добавил:
— Именно в эти вопросы мне хотелось бы углубиться и, возможно, написать исследование. Обо всём, что имеет отношение к морю, к настоящему большому морю. Мне надо разобраться в нём. Причалы, тропинки, рыба — всё это мелочи, предназначенные для тех, кто не задумывается о глобальных связях между вещами. Глобальных связях! — повторил папа торжественно, до того красиво это звучало. — И повод для таких мыслей мне дало озеро.