Мама решила, что яркие цветы шиповника отлично смотрятся на сером камне, но, видимо, не очень хорошо подумала, прежде чем высадить их в свой коричневый сад. В садике аккуратные ряды шиповника выглядели тревожно. Мама насыпала каждому по щепотке привезённой из дома земли, полила их и посидела рядышком.
И тут прибежал папа с потемневшими от волнения глазами:
— Чёрное озеро! Оно дышит! Пойдём скорее, я покажу!
Он повернулся и побежал обратно, мама вскочила и последовала за ним, ничего не понимая. Но папа сказал чистую правду.
Тёмная поверхность озера медленно вздымалась и опускалась, точно делая глубокий вдох. Озеро дышало.
Со скалы сбежала Мю:
— Ага, — сказала она. — Вот теперь начнётся. Остров оживает! Я давно это подозревала.
— Детские выдумки, — сказал папа. — Острова не оживают. Вот море — живое… Он замолчал и вдруг хлопнул себя по морде обеими лапами.
— Что такое? — спросила мама с тревогой.
— Не знаю, — ответил папа. — Я ещё не понял… У меня просто мелькнула мысль — и вот, вот, снова!
Он схватил тетрадь в коленкоровой обложке и отправился бродить по скале, сморщив лоб.
Мама с явным осуждением посмотрела на чёрное озеро.
— Мне кажется, — сказала она, — мне кажется, нам пора устроить хорошую большую прогулку. И обязательно захватить с собой корзину для пикника!
Она тут же отправилась к маяку собираться.
Сложив в корзинку всё необходимое для пикника, мама открыла окно и ударила в колокол. Она смотрела сверху, как все бегут к маяку, и не испытывала ни малейших угрызений совести, хотя и знала, что колокол — только для сигнала тревоги.
Папа и Муми-тролль стояли у подножия маяка, подняв морды, и похожи были, если смотреть сверху, на большие груши. Мама упёрлась лапами в подоконник и высунулась наружу.
— Без паники! — весело крикнула она. — Ничего не горит. Мы просто отправляемся на пикник, сейчас же.
— На пикник? — воскликнул папа. — Но как ты можешь…
— Над нами нависла страшная опасность! — закричала мама. — И если мы немедленно не отправимся в путь, она на нас обрушится!
И они отправились в путь. «Приключение» выволокли из чёрного озера, погода стояла мрачная, ветер встречный, они гребли к самому большому рифу с северо-западной стороны. Все, дрожа, уселись на белой скале, а мама соорудила из камней печку и сварила кофе. Она всё делала так, как делалось в былые времена. Скатерть, прижатая камнями с четырёх углов, масло в маслёнке, кружки, купальные халаты, похожие на яркие, распустившиеся на камне цветы, зонтик от солнца. К тому моменту, как сварился кофе, заморосил дождь.
Мама была в прекрасном настроении, она всё время говорила о каких-то повседневных мелочах, распаковывала корзинку, готовила бутерброды. Впервые за долгое время в лапах у неё снова оказалась сумка.
Риф, к которому они пристали, был маленький и голый. Там не росло ни травинки, в щели не набилось ни водорослей, ни щепок — просто серое нечто, торчащее из воды.
Пока они сидели и пили кофе, между ними как будто что-то произошло. Они болтали обо всём, что взбредёт в голову, — только не о море, не об острове и не о Муми-долине.
Остров с громадным маяком казался отсюда чужим, серым, как дождь, и далёким, как тень.
После кофе мама сполоснула кружки в море и сложила всё обратно в корзинку. Папа подошёл к кромке воды, понюхал ветер и сказал:
— Давайте-ка домой, пока ветер не усилился, — точь-в-точь как он всегда говорил в конце прогулок.
Они погрузились в лодку, Мю влезла на нос, и всю дорогу до дома дул попутный ветер.
«Приключение» вытащили на песок.
Когда они вернулись, остров стал другим, они все почувствовали это, хотя никто не сказал ни слова и не смог бы даже объяснить, что изменилось. А дело было в том, что они ненадолго уехали и потом вернулись. Все направились прямиком к маяку и вечером собирали пазл, а папа приколотил полочку над плитой.
Остальным домочадцам поход, может, и пошёл на пользу, но вот мама загрустила. Ночью ей приснилось, что они отправились в поход на остров хаттифнатов неподалёку от родного берега — на тот поросший густым лесом ласковый летний остров, — а утром она проснулась уже в печали.
После кофе, оставшись в одиночестве, она тихо присела к столу, глядя на вьющуюся ветку жимолости, проросшую сквозь оконную раму. От химического карандаша остался только огрызок, и он нужен был папе: делать отметки в календаре и писать в тетради с коленкоровой обложкой.
Мама вдруг поднялась и пошла на чердак. Вернулась она с тремя пакетиками краски для сетей — коричневой, синей и зелёной, банкой сурика, щепоткой газовой сажи и двумя старыми кистями.
И начала рисовать цветы на стенах маяка. Крупные решительные цветы — кисти были слишком большими. Краска для сетей ложилась на извёстку глубоко и прозрачно, и как же получалось красиво! Это было в сто раз веселее, чем пилить. Цветок за цветком распускались на стене — розы, календулы, фиалки, пионы… Мама почти что испугалась, увидев, как здорово она умеет рисовать. На границе с полом колыхалась высокая зелёная трава, а на самом верху мама хотела нарисовать солнце, но пришлось обойтись без — жёлтой краски не было.
Когда семейство собралось к завтраку, мама ещё даже не развела огонь. Она сидела на ящике и рисовала коричневую зеленоглазую пчёлку.
— Мама! — воскликнул Муми-тролль.
— Нравится? — спросила довольная мама, аккуратно дорисовывая пчёлке глаз. Кисточка слишком большая, надо бы придумать, как сделать новую, поменьше. В крайнем случае пчёлку можно будет закрасить и нарисовать вместо неё птичку.
— Похоже, — сказал папа. — Узнаю́ все эти цветы. Вот это роза.
— И вовсе нет, — обиженно сказала мама, — это пион. Тот красный, который растёт перед крыльцом.
— Можно я нарисую ёжика? — крикнула Мю.
Но мама покачала головой.
— Нет, рисую здесь только я. Но если ты будешь хорошо себя вести, я сама нарисую тебе ёжика.
Завтрак прошёл весело.
— Одолжи-ка мне немножко этого красного сурика, — сказал папа. — Я сделаю отметку на скале, пока вода снова не начала подниматься, тогда можно будет серьёзно заняться наблюдениями за уровнем воды. Видите ли, я хочу разобраться, есть ли в приливах и отливах какая-то система или море делает это когда придётся… Это очень важно.
— Много ты уже насобирал материала? — спросила мама.
— Массу. Но для того чтобы начать исследование, надо как минимум ещё столько же. — Папа в приступе откровенности перегнулся через стол. — Я хочу узнать, действительно море такое зловредное или просто вынуждено подчиняться.
— Кому подчиняться? — Муми-тролль округлил глаза.
Но папа немедленно выпрямился и углубился в суп.
— Некоторым… скажем так, некоторым правилам, — проговорил он.
Мама плеснула ему в банку красного сурика, и он сразу же после завтрака пошёл рисовать отметку на скале.
Осинник стал совсем красным, а берёзовые листья устелили полянку жёлтым ковром, красное и жёлтое носилось над морем вместе с зюйд-вестом.
Муми-тролль с трёх сторон замазал фонарное стекло сажей — как разбойник, который ходит опасными тропами. Он обогнул маяк, и тот долго смотрел ему вслед пустыми глазами. Снова был вечер, и остров проснулся. Чувствовалось, как он шевелится. На мысу кричали морские птицы.
«Ничего не поделаешь, — подумал Муми-тролль. — Папа понял бы, если б узнал. Но я не хочу сегодня смотреть, как убегает песок, пойду лучше на восточный мыс».
Муми-тролль сел на скалу и стал ждать, повернув незакрашенную сторону фонаря к морю. Темнота опустилась на остров, но Морра не пришла.
Муми-тролля видела только малышка Мю. Видела она и Морру. Но Морра ждала на песчаном берегу.
Мю пожала плечами и закопалась в свой мох. Она не раз наблюдала, как те, кто должен встретиться, глупо и безнадёжно ждут друг друга в разных местах. Ничего не поделаешь, видно, так и должно быть.
Ночь была облачной. Муми-тролль слышал, как мимо пролетают невидимые птицы, за спиной со стороны озера донёсся плеск, и он оглянулся. Глаз фонаря высветил полоску чёрной воды с морскими лошадками. Они плавали под скалой; может, приходили сюда каждую ночь, а он даже и не догадывался.
Лошадки смеялись, плескали друг на друга водой, кокетливо поглядывали на Муми-тролля из-под чёлок. Муми-тролль переводил взгляд с одной на другую: у них были одинаковые глаза, одинаковые цветы на шее, и горделивые головки были одинаковыми, не отличить. Муми-тролль не знал, какая из них — его лошадка.
— Это ты? — спросил он.
Лошадки подплыли поближе и ступили на берег, вода доходила им до колен.
— Это я! Это я! — ответили обе и расхохотались.
— Ты не спасёшь меня? — спросила одна. — Маленький толстенький морской огурец, ты ведь смотришь на мой портрет каждый день? Смотришь?
— Он не морской огурец, — укоризненно поправила вторая. — Он маленький гриб-дождевик, он обещал спасти меня, если поднимется ветер. Маленький гриб-дождевик, который ищет для мамы ракушки! Разве это не восхитительно? Восхитительно!
Жар подкатил к глазам.
Мама начищала подковку порошком. Муми-тролль помнил, что одна подкова блестит намного ярче остальных.
Но он понимал, что лошадки не выйдут из воды и он никогда не узнает, какая из них — его.
Лошадки плескались теперь в море. Муми-тролль слышал, как они смеются, смех звучал всё дальше, и вот уже только свист ветра разносился над берегом.
Муми-тролль прислонился к скале и посмотрел наверх. Он больше не мог думать о лошадке. Отныне он всякий раз видел двух лошадок сразу, двух смеющихся морских лошадок, совершенно одинаковых. Они только выбегали из моря и убегали обратно, от этого быстро устали глаза. Их становилось всё больше, больше, он уже не мог их сосчитать. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое, хотелось спать.
Мамина настенная живопись становилась всё красивее. Мама добралась уже до двери. Она нарисовала большие зелёные яблони, усыпанные цветами и плодами, наронявшие яблок на лужайку. Розы росли повсюду — в основном садовые, с крупными красными цветами. Каждый куст обрамляли белые ракушки. Колодец был зелёным, дровяной сарай коричневым.