ржа другой конец.
Муми-тролль схватил ящик, тот был тяжёлый, с верёвочной ручкой на крышке. Верёвка крепче стиснула живот Муми-тролля — это папа потащил его к берегу. В такую захватывающую и опасную игру Муми-тролль ещё не играл. И что особенно здорово — он играл в неё с папой!
Они втащили ящик на скалу — он был как новенький. Большой роскошный заграничный ящик с виски, по верху шли красно-синие, украшенные завитушками буквы.
Папа повернулся к морю и посмотрел на него с удивлением и восхищением. Волны стали совсем зелёными, на гребнях краснела полоска вечернего солнца.
Рыбак подкрепился виски, и его вытащили на остров. Мама уже ждала на берегу, держа в руках старую одежду смотрителя маяка — она нашла её в нижнем ящике комода.
— Эти штаны я не люблю, — проговорил рыбак, стуча зубами. — Они страшные.
— Ступайте за камень и переоденьтесь, — решительно велела мама. — Не важно, страшные штаны или красивые — главное, что они тёплые и их носил достойный смотритель маяка без страха и упрёка. Хотя и очень грустный.
Она вручила рыбаку стопку одежды и оттеснила его за камень.
— Мы нашли целый ящик виски, — сообщил Муми-тролль.
— Замечательно! — сказала мама. — Тогда нам просто необходимо устроить пикник.
— Ох уж эти твои пикники! — засмеялся папа.
Через некоторое время рыбак появился из-за камня в вельветовой курточке и потёртых штанах.
— Но они же как на вас сшиты! — воскликнула мама. — Пойдёмте домой пить кофе.
Папа заметил, что мама сказала «домой», а не «на маяк» — в первый раз.
— Нет-нет-нет, — запротестовал рыбак, — только не туда.
Он с ужасом посмотрел на свои штаны и со всех ног бросился куда-то вглубь острова. И исчез в убегающем лесу.
— Придётся, наверное, отнести ему термос, — сказала Муми-троллю мама. — А вы оставили ящик не слишком близко к воде?
— Не волнуйся, — сказал папа. — Это подарок моря, а подарки не забирают назад.
Чай в этот день пили чуть раньше обычного.
Потом перенесли на стол пазл на картонке, а мама достала из-за печки банку с карамельками.
— Каждому по пять, сегодня особенный день, — сказала она. — Интересно, любит ли рыбак карамельки…
— Знаешь что, — сказал папа. — Мне всякий раз становилось нехорошо от тех конфет, которые ты приносила мне на озеро.
— Да почему же? — изумилась мама. — Ты всегда любил полосатые карамельки.
— Ну… — папа смущённо засмеялся, — может, потому, что мое исследование продвигалось хуже некуда. Не знаю.
— И ты чувствовал себя полным дураком, — заметила Мю. — А можно считать две карамельки за одну, если они слиплись? Так что́, море всё ещё не даёт тебе покоя?
— Нет! — воскликнул папа, — покоя мне не даёшь ты, и я не понимаю, почему ты так разговариваешь со взрослыми!
Все засмеялись.
— Видите ли, — папа подался вперёд, — море — это такое большое существо, и иногда у него хорошее настроение, а иногда плохое. Совершенно непонятно почему. Мы видим только то, что на поверхности. Но если ты любишь море, тебе ничто не помешает его любить… Приходится терпеть, в каком бы настроении оно ни было.
— Ты его теперь любишь? — робко спросил Муми-тролль.
— Я всегда его любил, — с досадой проговорил папа. — Мы все любим море, поэтому мы и здесь. Разве не так?
Он посмотрел на маму.
— Конечно, — ответила она. — Смотрите, я нашла кусочек к тому сложному месту.
Все с интересом склонились над пазлом.
— Получается большая серая птица! — воскликнула Мю. — А вот физиономия от другой птицы, белой. Несутся во все лопатки!
Теперь, понимая, что изображено на картинке, они быстро нашли сразу четырёх птиц. Стало темнеть, и мама зажгла фонарь.
— Вы и сегодня будете ночевать на улице? — спросила она.
— Не будем, — ответила Мю. — У нас дома́ позарастали.
— Я потом построю себе хижину, — добавил Муми-тролль. — И приглашу вас в гости.
Мама кивнула, она стояла и смотрела, как разгорается огонь.
— Выгляни, как там на улице, — попросила она Муми-папу.
Папа открыл северное окно и секунду спустя сказал:
— Не пойму, есть ли какое-то движение, — слишком сильный ветер. Баллов восемь, не меньше.
Он закрыл окно и вернулся к столу.
— Они начнут ходить позже, ночью, — сверкнула глазами Мю. — Поползут, поплетутся, будут жаловаться — вот так!
— Вы же не думаете, что они полезут внутрь? — воскликнул Муми-тролль.
— Конечно полезут, — подтвердила Мю и продолжила, понизив голос: — Ты разве не слышишь, как внизу скребутся в дверь камни? Они прикатываются сюда отовсюду, у дверей уже целая толпа… А деревья подползают к маяку, всё ближе, ближе, а потом начнут карабкаться корнями по стене и заглядывать в окна — и в комнате станет темно…
— Нет! — закричал Муми-тролль, закрывая лапами морду.
— Дорогая моя Мю, — сказала мама. — Такое может происходить только в твоей голове.
— Спокойствие, только спокойствие, — проговорил папа. — Нет никаких причин для волнения. Бедные кустики испугались моря и сами от этого страдают. Я всё улажу.
Сумерки превратились в темноту, но никто не ложился. Из пазла собрались ещё три птицы. Папа увлечённо делал чертёж кухонного шкафчика.
От бушующего снаружи шторма комната стала особенно уютной. Время от времени кто-нибудь вспоминал про рыбака и высказывал предположения, каково ему там, и нашёл ли он термос, и выпил ли кофе.
Мало-помалу Муми-троллем овладело беспокойство. Пора было идти к Морре. Он обещал, что даст ей потанцевать этой ночью. Он примолк и принялся вертеться на месте.
Мю смотрела-смотрела на него своими черёмуховыми глазами и вдруг сказала:
— Ты забыл на берегу верёвку.
— Верёвку? — удивился Муми-тролль. — Да нет же…
Мю с силой пнула его под столом. Муми-тролль поднялся и с глуповатым видом пробормотал:
— И правда. Надо за ней сходить. Если будет прилив, её унесёт…
— Только осторожнее, — проговорила мама. — Отовсюду торчат корни, а у фонаря светится всего одно стекло. И посмотри заодно, не валяются ли где-нибудь папины материалы.
Перед тем как закрыть дверь, Муми-тролль бросил взгляд на Мю. Но та сидела, уткнувшись в пазл, и беззаботно насвистывала сквозь зубы.
Глава восьмаяСмотритель маяка
Остров не успокаивался всю ночь. Мыс рыбака незаметно сдвинулся дальше в море.
Сильное волнение пробегало по скалам, точно рябь по тёмной поверхности воды, чёрное озеро всё глубже погружалось в скалы. Оно с хрипением втягивалось вниз, внутрь, волны перехлёстывали через перемычку блестящими зелёными водопадами, но не наполняли его. Озеро убегало всё дальше, и его чёрный зеркальный глаз блестел теперь из глубин острова, обрамлённый ресницами морской травы.
На подветренной стороне сновали туда-сюда у кромки воды кроты и лесные мыши. Песок убегал у них из-под лап. Камни тяжело ворочались, обнажая белые корни песколюбки.
На заре остров заснул. Деревья к тому времени успели дойти до скалы, на которой стоял маяк, на месте каменного поля зияла глубокая яма, целая армия круглых серых булыжников была рассыпана по вереску. Они ждали следующей ночи, чтобы докатиться до маяка. Осенний шторм не утихал.
Около семи утра папа пошёл проведать лодку. Вода снова поднялась, нескончаемый юго-западный ветер вздымал волны выше прежнего. На дне «Приключения» папа обнаружил рыбака. Тот лежал скукожившись и играл с мелкой галькой. Он глянул на папу из-под чёлки, но не поздоровался. Непривязанное «Приключение» подпрыгивало в поднявшейся воде.
— Вы что, не видите, что лодку вот-вот унесёт? — сказал папа. — Она же бьётся о камень. Да вы посмотрите, посмотрите! Тут всего-то и надо — так нет же! Вылезайте и помогите мне её вытащить!
Рыбак перебросил ноги в помятых штанах через борт, выскочил на землю и пробормотал, глядя кротко и миролюбиво:
— Я никогда не делал ничего дурного…
— И ничего хорошего тоже, — и папа со злостью вышвырнул лодку из воды в одиночку и, запыхавшись, рухнул на берег — на то немногое, что от него осталось. Разбушевавшееся море, очевидно, собиралось сожрать весь берег и каждую ночь отъедало от него по кусочку. Папа сурово посмотрел на рыбака и спросил:
— Вы нашли кофе?
Рыбак только улыбнулся.
— Что-то с тобой не так, — проговорил папа себе под нос. — Ты как растение или тень, без всякой личности. Как будто и на свет не родился.
— Я родился на свет, — сказал вдруг рыбак. — Завтра у меня день рождения.
Папа расхохотался от удивления.
— Это ты, выходит, помнишь, — проговорил он. — День рождения, ну надо же! И сколько тебе стукнет?
Но рыбак уже повернулся к нему спиной и медленно побрёл вдоль берега.
Папа пошёл обратно к маяку, он очень переживал за остров. Где раньше был лес, зияли глубокие ямы; деревья процарапали на вереске длинные борозды, ползя к маяку. Там они и стояли теперь, сплетясь от ужаса.
«Как надо себя вести, если хочешь успокоить остров? — задумался папа. — Нехорошо, если остров и море станут врагами, нужно их помирить…»
Папа остановился. Со скалой под маяком что-то было не так. Теперь он снова заметил это слабое движение — скала сворачивалась, сморщивалась, как кожа. Несколько серых камушков прокатилось по вереску. Остров проснулся.
С похолодевшим от волнения загривком папа прислушался. Слышно было тихое постукивание, он ощущал его всем телом, оно было повсюду, очень близко. Оно доносилось из-под земли.
Папа опустился на вереск и прижал ухо к земле. И услышал, как бьётся сердце острова. Далеко внизу, под прибоем, глубоко в недрах земли стучало сердце — глухо, мягко и ритмично.
«Остров живой, — понял папа. — Мой ост-ров такой же живой, как деревья и море. Всё живое».
Он медленно поднялся.
Ползучая ёлка стелилась по вереску, точно колышущийся зелёный ковёр. Папа посторонился, чтобы дать ей дорогу, а потом остановился и застыл. Он видел остров, живой остров, который съёжился на тёмном морском дне и ужасно боялся моря. Этот страх был опасен, он мог в любую минуту вырваться, развернуться во весь рост, заметаться вокруг, и кто тогда спасёт всех маленьких существ, которые окажутся поблизости? Папа пустился бегом.