Эта песенка про белого бычка продолжалась 19 октября в полуночное время с той же туповатой лексикой вопроса:
— Материалами экспертной комиссии Вы изобличаетесь в том, что будучи начальником планового отдела «Камчатстроя» умышленно проводили вредительскую работу в области нормирования, организации и оплаты рабочего труда. Вы себя в этом признаете виновным?
Ответ: Нет, не признаю.
И далее отец в который раз терпеливо разъясняет следователю облыжный характер обвинений на свой счет:
— Работа по нормированию вообще не входила в функцию Планового отдела. Согласно постановлению Декабрьского пленума ЦК ВКП(б) от 1935 года «О стахановском движении в промышленности и на транспорте», вопросами технологического нормирования на предприятиях должны заниматься и руководить непосредственно директор предприятия, главный инженер и руководители цехов — инженерно-технические работники Плановый отдел выполнял работу в области тех. нормирований лишь в нескольких случаях, когда на это имелись спец. распоряжения Гл. инженера. Таким образом ответственность за состояние технического нормирования «Камчатстроя» я нести никак не могу Прорабы участков и нормировщики в своей работе мне не были подотчетны. Со своей стороны, когда в 1936 году должны были вводиться новые нормы выработки и расценки, утвержденные СТО от 1 апреля 1936 года, я, видя, что никто на строительстве, в том числе и главный инженер ничего не делал для внедрения и разъяснения норм и расценок, я, в порядке личной инициативы, поместил по этому вопросу в июне-июле месяце 1936 года подробную статью в газетах «Камчатская правда» и «Стройка», сделал доклады на инженерно-техническом совещании, обще-построечно-производственном совещании, а так же разработал проект приказа и инструкции о введении новых норм и расценок, что было утверждено Нач. строительства Рябовым. Эта работа была проведена в полном соответствии с директивами вышестоящих органов по этому вопросу. За все время в 1936 году в плановом отделе были разработаны, насколько мне помнится, только нормы по распиловке леса — и, на основе единых Всесоюзных норм были составлены сводные справочные таблицы для транспорта и по монтажу металлоконструкций. Перечисленным ограничилась работа Планового отдела в области тех-нормирования в 1936 году, а в 1937-м вопросами технормирования Плановый отдел вовсе не занимался, а занимался этим производственно-технический отдел. В вопросах организации зарплаты рабочих моя работа сводилась к разработке приказов и инструкций по строительству и по введению различных, утвержденных правительством, систем оплаты труда. Так, мною немедленно по получении соответствующих приказов и инструкций из Наркомата, были составлены проекты приказов и инструкции о Порядке введения на стройке Прогрессивно-премиальной и аккордной систем оплаты труда, о порядке комплектования бригад и их работы и оплате бригадиров, так же мною было проведено ряд инструктивных совещаний с работниками участков по этим вопросам. Применение же на практике этих систем оплаты труда, так же как применение норм и прямых сдельных расценок и практический расчет заработной платы на производстве Планового отдела вовсе не касался и целиком зависел от руководителей участков и предприятий и руководителей стройки. По моей инициативе были введены в 1936 году на транспорте, лесопилке, монтаже металлоконструкций прогрессивно-премиапьная оплата труда рабочих и ряд других мероприятий… Но эта работа не входила в мои прямые обязанности, а была функцией самих прорабов.
Уф!.. Похоже на обыкновенный отчет. Бедному следователю отец внушал чисто производственную проблематику, купаться в которой людям в погонах было просто неинтересно. У них ведь были совсем другие задачи.
Однако хочешь не хочешь, а слушай. Записывай.
Вникать необязательно, а вот ВЕСТИ ДЕЛО — твоя обязанность. А потому приходится «шуровать» во всех направлениях, прикидываться знатоком и даже выглядеть специалистом по вопросам, к государственной безопасности напрямую отношения не имеющим.
И вот начинается так называемый «производственный роман» — особый литературный жанр, специфика которого в том, что служебные конфликты описываются здесь с такими подробностями и значением, что выдавливают и подчиняют личную жизнь человека, работу и только работу делают всепоглощающим смыслом существования.
Если бы Хейли творил в те времена в Петропавловске, он написал бы не «Аэропорт», а «Судремзавод», представить себе сей фантазм невозможно.
Гораздо реальнее в советском пространстве располагался какой-нибудь гладковский «Цемент», а рядом сигналила об энтузиазме тогдашней комсомольской стройки Вера Кетлинская своим азартным романом «Мужество»… Время 30-х — время вредителей и героев, которые с этими вредителями борются и обязательно должны их в конце концов победить.
Народ делился на шпионов и население, которое этих шпионов ловит.
Одни гады, другие молодцы. Хорошие против плохих. Положительные в непримиримой схватке с отрицательными.
Сражение на крупной стройке или в маленьком колхозе изображалось символичной глобальной битвой — за хлеб, за металлургию, за кирпичи… В общем, за социализм. Кто не с нами, тот против нас. Индустриализация требовала запечатлеть себя в живых картинах и образах, чей монументальный вид должен был восторжествовать как великий триумф сталинской идеологемы. Всё, что противостояло великому созиданию, объявлялось вредным и вражеским. «Новаторы» косили «консерваторов», «передовики» уничтожали «отстающих», «прогресс» рвал на куски «регресс»!.. На этом историческом столкновении происходило рождение homo soveticus — нового существа эпохи сталинизма.
«Лес рубят — щепки летят». Мой отец стал образцовой щепкой. Вся его безграничная искренняя преданность социализму только подливала масла в огонь, в гудении и треске которого эти самые люди-щепки быстро обугливались. Система пожирала своих сотрудников, считая их недостаточно преданными верноподданными. Малейшая ошибка или ущерб могли стать причиной неблагонадежности и привести к трагедии.
Кличка «вредитель» становилась клеймом. От него ни отмыться, ни оттереться.
«Вредителю» — каждому — уготованы лишь два варианта. Первый — из трех букв: ВМН. Что в переводе на русский — Высшая Мера Наказания. Второй тоже из трех букв: ЗЭК. Что означало — заключенный. И теперь остатком твоей жизни распоряжался ГУЛАГ.
Однако всякое «дело» все же надо было состряпать. Каждый расстрел «усатый» требовал обосновать, чтобы мы, потомки, не могли ни к чему придраться. Чтобы и сейчас нам можно было бы впарить тогдашнюю ложь — представить голые обвинения, в которых логики и аргументации — кот наплакал, зато есть главное — «чистосердечное раскаяние» и признание каждого взятого под стражу. Если «сам признался» — значит, виновен и «суд» (приговор) над тобой будет считаться справедливым. Поэтому выбить признание и есть цель следствия — не поиск истины, не разбор «правоты — неправоты» доноса, а вот эта дорогостоящая — ценою в жизнь — строчка: «Признаю себя виновным». Достаточно!.. Теперь…
— Распишись!
И расписывались. Миллионы!.. И — к стенке.
Всего-то вопрос «психологии». Вопрос, можно сказать, сугубо личный. А если точнее, даже интимный. Однако вопрос вопросов. Вся могучая система тоталитаризма держалась, в сущности, на двух взаимопроникающих огромных чувствах — страха и восторга, которые должны были заполнить дух и плоть каждого индивидуума, каждой человекообразной единички, превращенной в полнейшего нуля.
Стоит задуматься над этим простым выбором: почему кто-то «признается», а кто-то нет. Почему один стоит насмерть, а другой ломается, предает себя и других.
Конечно, пытки. Физическую боль, если она не шуточная, а дикая, беспредельная, — и это хорошо уяснили в ЧК и НКВД, — человеку не дано снести. Для этого надо быть сверхчеловеком.
Выбить зубы… Выдавить глаз… Отрезать ухо… Отбить почки…
Иголки под ноготь… Оторвать яйца… Обварить кипятком… Заставить съесть собственный кал… Повесить связанного за ноги вниз головой на сутки… Спустить в яму, где тебя встретит добрая сотня голодных крыс… Это всё цветочки. Ягодки другие. Например, обыкновенный голод — по-освенпимски, по-колымски. Когда зэка не кормят ничем никогда. Пока он не подохнет. Или пытки электротоком сперва слабым, затем с усилением, до состояния шока.
Все эти «методы физического воздействия» призваны достичь одного — «Да, виноват, исправлюсь. Простите. Больше не буду».
Последние три слова чаше всего приобретали буквальный смысл.
Мой отец был, что называется, «еврейский дуб». Иначе не назовешь. Есть такая людская порода, которая наперекор любой невзгоде готова стоять и выстоять.
Несомненно, такие особи встречаются в любом народе, у любой нации. И все же мне и по сей день кажется, что отцовская стойкость объясняется какой-то непознанной генетикой и химией, замешанными на тысячелетней мощи некоего древнееврейского рода. Силища ветхозаветного духа и брутальная витальность были его естеством. Это был человек со стержнем, точнее, со стволом, уходящим своей корневой системой глубоко в землю.
Таких людей нелегко сдуть. Невозможно поколебать. Он и не сдался. Выстоял. И я горжусь поэтому своим отцом. Он — не признался. Несмотря ни на что. Об этом вопиет каждая страничка поганого четырехтомника.
Все дело в том, что у отца моего всегда и во всем была этакая руководящая внутренним миром железобетонная установка — жить и выжить, чтобы жить. Он был полнейшей противоположностью всем хлюпикам и нытикам мира, и на этой стержневой опоре ему выпало бороться за свое существование.
Конечно, его пытали и били, били и пытали по полной программе. Как и всех, кто попадал в когти сталинщины.
Много позже, 16 апреля 1953 года, то есть через месяц с небольшим после смерти вождя, отец обращается с душераздирающим письмом на имя Маленкова Георгия Максимилиановича, председателя Совета Министров Союза СССР, чуя своей зэковской ноздрей, что пересмотр его дела не за горами.