Я писала, писала, писала, но он почему-то ничего не получал.
Я. Ты сделала то, что он просил?
Молчание.
Я. Ты поехала к ним?.. Нет, ты не вняла его просьбе, не поехала. Почему?.. Объясни, наконец, почему, мама?
Мама. Они ненавидели меня. Даже не встретили меня с Камчатки, не позвали к себе. Ты болел постоянно, они врачи, притом со связями врачи, профессура, но не помогали, не хотели меня знать Я была им чужая. Они евреи, а я гречанка с русской матерью. Вслух об этом никогда… Но — поверь — я чувствовала, что я им не своя. А у меня была гордость. «Пусть Марик у нас поживет»… Они хотели отнять тебя у меня. Не верили, что я смогу. У них были пайки. Понимаешь?.. У них были такие возможности!.. Мы не имели то, что имели они! Я отказывала себе во всем, чтоб послать тебе посылку, а они… они могли это делать легко и просто. Просто и легко.
Я. Не понимаю. Твой муж отматывает срок в зоне, а ты… а тебе… Ты же не станешь отрицать: тетя Паша все-таки поехала к нему. Сестра поехала к брату в заключение. Разве это ни о чем не говорит?..
Мама. Она поехала, чтобы меня унизить, чтобы мне показать: вот какая я хорошая сестра, а ты плохая жена, не поехала… А я не могла поехать… У меня не было таких возможностей… Не было! Нам жрать было нечего. У Марика зимнего пальто не было, и у меня тоже. На два пальто не хватало. Как в Сибирь зимой без пальто? А в Москве я в платке отходила всю зиму. В одном платке.
г. Канск, 8/111-1941 г.
Мои любимые мордики, Ликин и Марик!
Не могу и передать моей радости по поводу получения ваших фотографий. Гляжу и не могу наглядеться на близкие мне лица, на ваши мордульки. Во сне вижу вас, просыпаюсь и вновь гляжу…
Дорогая, прекрасная моя женушка! Твои письма от 20/1 и 6/II, что ты отослала вместе, я получил 1/Ш. Все не мог засесть за письмо — работаю много, совсем не высыпаюсь, — да каждую свободную минутку заполнял перечитыванием снова твоих писем (в особенности, конечно, большого), и не мог никак собраться с мыслями, чтоб сразу ответить. А сегодня вечером получил я еще одно твое письмо от 16/ II. Все открытки дошли в целости, я бесконечно рад им и благодарен тебе за них. Наконец-то я в кругу своей семьи, я вижу тебя, сына и воображаю себя стоящим рядом с вами.
Ты спрашиваешь, Лидука, которая из карточек понравилась мне больше остальных. Да бог ты мой, разве можно ответить на такой вопрос? Все они мне нравятся (если только можно этим шаблонным словом выразить чувство, испытываемое мною при виде их), ибо на них — ты, любимая женка моя, моя радость, мое единственное счастье, и наш сынка, наш родной мальчик!
А на большой карточке, где тыс Мариком в нашей комнате, ведь мы снялись все нашей семьей: и я попал с карточки на карточку. Эх-ма, где те былые дни? И возвратятся ли они к нам еще?
Плохо вам было в 38-м году, и 39-й был не лучше. С болью в сердце я гляжу на ваши снимки того периода; печальны, худы и бледны ваши лица — Марик там совсем маленький, крохотка, болезненный, а ты задумчива, грустна, изнурена. Много вы испытали горя, мои бедняжки! Но Марка наш растет, твои и бабушкины заботы, твоя материнская любовь ставит понемногу нашего сынку на ноги, он крепнет, а с ним и ты — его мать, для которой он — единственная радость, и печаль и забота.
Все это я читаю на ваших карточках, и снова, вместе с вами, переживаю прошедшие роковые годы. На одной из карточек, где ты лежишь с Мариком на диване у Самуила в комнате, вы получились совсем, совсем плохо. У тебя черты лица как-то резко очернены, глаза — ввалившиеся черные точки, в губах ни кровинки. Недаром ты надписала: «Вышли мы не совсем удачно, но и жизнь наша была тогда далеко не отрадной». Много грусти и тяжелых переживаний отражено на твоем лице в карточках, сделанных Нюмой[8] зимой 1939года. Особенно там, где ты в черном платье. Думала ли ты обо мне в тот момент? Ведь ты еще не знала тогда, где я, что со мной, жив ли я…
На маленькой карточке от февраля 1938 года в руках у Марика я узнал цветастого попугая, что я привез из Москвы. Сохранился ли он и сейчас?
Чудесные снимки Марика, что делались в фотографии. Там, где Марик плачет, я так и слышу его голос, плаксушка-ревушка мой милый! Он такой нарядный, мордик мой!
У елки (молодец, что ты устроила ее) вы оба — мои детки: дочка и сын. Чудные, хорошие, ласковые! Крепко, крепко обнимаю вас и расцеловываю у этой самой елки. (Папа — это в воображении, но будет, будет и наяву).
Ну, а последние снимки не могут меня и порадовать. Ты не бойся, — я не плачу, я смеюсь и радуюсь вашим мордикам. Так вот он какой, сын-mo у меня. Спасибо, что растишь его таким хорошим. Все товарищи мои здесь восхищены и сыном и тобой, а я с гордостью показываю вас. Эти последние снимки для меня — настоящий большой праздник. Уморил меня Марка в колпаке бумажном. Ну, как тут не нахохотаться вдоволь? Этакий хулиганишко в длинных штанах, в мужской пижаме!
Наконец-то я вижу улыбку и на твоем лице. Я рад ей и очень доволен, что ты сейчас в лучшем настроении, чем прежде. Но ты и проказница: губки стала подкрашивать, а еще что? Смотри, мордуля, — будет тебе от твоего Семы на орехи!
Марик выглядит хорошо. Надо его развивать физически, чтоб он был крепким, здоровым парнем. Ежедневные утренние физзарядки, игры всякие. Посоветуйся прежде со специалистами, пусть установят программу и режим физической закалки. Не надо, чтоб он был толстым, нужно, чтоб был крепким, физически развитым и выносливым.
Ты спрашиваешь, Ликин, отдать ли Марика в детскую дошкольную группу? Я думаю, что надо это сделать, ведь ему необходимо общество друзей-ровесников, а то он один в доме, — это плохо. Отсюда его излишняя, не по возрасту серьезность и, в то же время, избалованность.
В детской группе, если только она хорошая, и в отношении педагогов-воспитателей, и в отношении подбора детей, он дисциплинируется, будет лучше есть, и, вообще, там ему будет интересно и полезно! Так что, смотри, Лидука, сама: если такая хорошая группа есть, то отдай туда Маруньку, пусть посещает ее, но только с пользой. Если увидишь, что ему там плохо, или перенимает дурные привычки, как это случается в скверно поставленных детсадах, то забери его немедля оттуда.
Как это случилось, что Марик заболел ветрянкой? Вот чем плохи детсады! Но если найти такую небольшую группу, в которой будут следить за детьми, по-настоящему ухаживать за ними и беречь их, то опасаться не нужно. Напиши мне, как здоровье Марка сейчас, не болеет ли он чем? Мне кажется, судя по фотографиям, что он нормального роста, а ты пишешь, что он маленький, — почему? В первом же письме ты должна мне написать: какой он имеет рост, вес и дать полное описание его здоровья, его развития. Для этого, прошу тебя, чтоб его осмотрел хороший врач и написал бы тебе все это, а я здесь покажу нашим врачам (здесь есть прекрасные специалисты!), они мне расскажут и посоветуют, как да что надо делать.
Вообще, Ликин, рекомендую, если ты или Марик чем-нибудь заболеваете, не ограничиваться приглашением врача из районной амбулатории или консультации, а обращаться к хорошим специалистам. Ты сама рассказала мне о случае с Мариком: что было бы, если его отвезли бы в больницу? Молодчина мама, большое ей спасибо, она правильно поступила, что не отдала Марульку.
Воспитывай Марика сама, уделяй ему как можно больше времени, ибо ты сможешь передать ему хорошие качества. Когда я вернусь домой, вместе будем его растить. Марик должен быть настоящим Человеком! Это будет зависеть от нас самих.
Мне бы хотелось, чтоб Марик знал иностранные языки, в первую очередь: немецкий и английский. Поэтому надо найти такую детскую группу, в которой бы говорили на одном из этих языков. В таком возрасте дети легко усваивают новую речь.
Ты спрашиваешь, Ликин, покупать ли сейчас пианино для Марика? Это было бы, конечно, очень хорошо. Нужно только будет и тебе, моя детка, заняться музыкой. Не стоять же инструменту без употребления, от этого никакой пользы не будет, и музыкальность сына не разовьется от того только, что он будет глядеть на пианино. Надо, чтоб ты выучилась играть. Трудную задачу я перед тобой ставлю, Лидука, но интересную. Слух и способности у тебя есть, вот только времени мало остается у тебя. Может быть сумеешь немного выкраивать? Хоть немного научишься, помаленьку играть, чтоб Марик слышал музыку и видел, что надо работать и учиться музыке. А когда я приеду домой, то уж заиграем во-всю. Я ведь когда-то учился этому искусству…
Купить пианино, конечно хорошо, но как с деньгами? Ведь оно должно дорого стоить, — сколько? Хорошо, если я скоро, хотя бы, в течение ближайших двух лет, вернусь домой, а если придется отбывать весь срок, — это еще 4 ½ года! Надо быть готовыми и к худшему. В последнем случае тебе нужны будут деньги, чтобы подкреплять свои материальные ресурсы, получаемые от службы. Я очень доволен, что ты получила, наконец, свои вклад, — это большая радость для меня. Много мне пришлось понервничать на Камчатке, чтобы добиться возвращения книжки и перевода тебе этих денег. Теперь ты с Мариком обеспечена на довольно большой срок. В этом отношении ты, Ликин, находишься в несравненно лучшем положении, чем жены многих других товарищей. К тому же ты — инженер, и твой заработок позволит тебе продержаться с сыном и матерью. Главное — это сохранить здоровье, беречь себя всеми силами и средствами. Нет ничего лучше здоровой, свободной жизни! Не отказывайте себе в питании, — ты, мой мордик, плохо все же выглядишь, щечки твои недостаточно пухлы, нос и подбородок вытянулись, заострились, — надо питаться лучше, одеваться хорошо.
Вот желание твое обменять нашу и мамину комнату на две, лучшие, сухие, светлые, я одобряю целиком и полностью. Это полезно и необходимо. Если в нашей комнате все так же сыро, как было, надо менять ее, она вредна для здоровья. Только не забирайся опять в первый этаж, поселяйтесь выше, во 2-ом, 3-м этажах, там лучше. Торопиться с этим не надо, а уж менять, на действительно хорошую квартиру. Это потребует затрат, но они целесообразны. Насчет же пианино я тебе ничего окончательного теперь не скажу.