са Нинзы и Морозов.
Пришли мне бумаги для письма и для курения. Еще разик целую, Сема.
Очень трогательно звучит: «значит, судьба не всегда против нас».
Мама. Рукавицы! Он раньше рукавицы не просил… Там мороз сорокаградусный, а Сема без рукавиц торцует шпалы…
Я. Начал «доходить»? А не надо было план гнать, «стахановец» хренов!.. 166 процентов!.. Ай, какой герой!.. Без штанов!.. Без сапог!.. Без ботинок!.. Без рукавиц!..
Мама. Носки… Я же послала ему носки… «теплые и летние»… Да зачем ему сейчас, в декабре, летние!.. Обойдешься пока!.. Так, квитанцию не забыть… Зубной порошок положила… Нитки черные… Господи, у них там даже ниток нет!.. Белье отправила. Так. Мама, дай крышку эту фанерную… (Пишет.) «Заключенному»… О господи, он же еще бумагу для писем просит… И бумаги у него нет… Ничего-то у них нет!..
Канск, 10/1 — 1943 г.
Любимая Лидука, здравствуй! Письмо от 21/XII не смог отправить, а теперь добавляю вот это. Живу по-старому, т. е. там же. Работаю на шпалозаводе. До 1/1 ходил в ночную смену, а январь м-ц, до февраля, в дневной. Наша бригада № 27 занимает первое место во всем Краслаге, работает стахановскими методами и намного перевыполняет план. Нахожусь в приличных бытовых условиях: оштукатуренный барак, нары вагонной системы, чисто и тепло. Работаю крепко и много, очень устаю и перемерзаю. Но хорошо, что возвращаюсь с работы и попадаю в теплое, светлое общежитие, где можно отдохнуть. У нас уже стоят крепкие морозы. Сегодня —38°, но у нас выходной день. Два раза в месяц мы имеем отдых полный. Все было бы ничего, моя Лика, но, повторяю, сейчас, как никогда прежде, я нуждаюсь в дополнительном питании. Если я его не получу, то мне будет очень плохо. Как можно скорее организуй отправку мне посылочки. Что только сумеешь, отправить мне из продуктов (а также из вещей), — все это поддержит меня в сильнейшей степени.
Ликин! В одном из твоих писем ты выразила обиду на меня за то, что я просил о посылке. Ты писала, что если б была возможность, то ты выслала бы ее без моей просьбы. Я помню об этом хорошо, но все же прошу о помощи, т. к. нахожусь в таком положении, которое заставляет кричать о себе. Я думаю, что ты поймешь это и простишь меня. Хочу обязательно продержаться, дожить до освобождения, до возвращения к вам, моим любимым, до настоящей человеческой жизни. Я очень истосковался, моя родная, чертовски устал, с трудом поддерживаю в себе волю к жизни. Последние победы нашей Красной Армии над фашистами окрыляют мои надежды на скорое окончание войны и, может быть, освобождение и меня. Как обидно, Лидука, что я не могу находиться в рядах бойцов за любимую родину против немецких бандитов… Я уже подал несколько заявлений об отправке на фронт, но пока что результатов нет. Пошел 6-ой год, осталось еще 2 г. 10 месяцев. В сравнении с прошедшим сроком осталось уже немного, но боже мой, как же прожить это оставшееся время? Когда мне бывает особенно тяжело и тоскливо (а в последнее время это случается слишком часто), я думаю о нашей семье, о тебе, о Марике, о будущем нашем счастье, о великой радости, предстоящей после разгрома гитлеровской орды. Моя Лидука, надо жить, жить во что бы то ни стало, дождаться этого счастья, этой радости. Помоги мне сейчас в этом, моя родная! Нуждаюсь я в твоем теплом, искреннем слове, в твоей горячей любви, в твоей поддержке. Береги себя, сына, маму, держитесь крепко друг друга. Я бы хотел, чтоб вы переехали поближе сюда, здесь, в Сибири, и спокойней, и сытней. Работы здесь много и сможете устроиться. Напиши мне об этом, — ведь сейчас, когда мама и Марик выбрались из Анапы, препятствий к переезду вашему уж нет. А когда я освобожусь, то вряд ли будет возможность мне жить в Москве, скорее всего где-нибудь в этих местах. Так обстоит дело, моя дорогая. Очень прошу, чем скорее написать, прислать мне последние фотоснимки ваши, а как получишь письмо, телеграфировать мне.
Передай горячий привет всем родным: Самуилу, Нюне, Нюме, Люсе, Нинзе, Васе, тете Тасе и всем, всем.
Крепко, крепко целую, твой Сема.
Мароник ведь уже умеет писать, — жду его письмеца.
Год 43-й знаменует приближение долгожданного освобождения.
У отца дубленая кожа, большие, огрубелые от физической работы руки, не раз и не два промерзшее лицо…
Я вглядываюсь в немногочисленные фотографии родителей в те годы.
Улыбки отсутствуют, присутствует какая-то еле сдерживаемая скорбь.
Отец продолжает строить мнимое будущее: «Препятствий к переезду вашему уже нет. А когда я освобожусь, то вряд ли будет возможность мне жить в Москве, скорее всего где-нибудь в этих местах», — осторожно говорит он. Но сам-то знает твердо — никакого «вряд ли», а совершенно точно жизнь в столице ему будет запрещена.
Но Лиду надо готовить к этому радикальному решению, называемому переменой места жительства.
И нужно посмотреть правде в глаза: «женушка» — не готова.
Канск, 25/11 — 1943 г.
Дорогая моя женушка! Как можно передать тебе о моем беспокойстве по поводу твоего молчания? Ведь я послал тебе 4 письма, но ответа не имею. Только из Пашиного письма от 25/1 я узнал, что ты с Мароником в Москве, на старой квартире. Это мне доставило много радости, — вы живы, здоровы, мои родные!
Лидик, мой славный и единственный друг и жена!
Прошу тебя сейчас же оторваться, напиши мне подробно о себе, о сынке, о маме, о вашей жизни, здоровье, обо всем, что случилось за последние полгода, пошли мне срочно телеграмму, как только получишь это письмо. Может быть, ты обиделась на меня за мои докучливые просьбы о помощи, о посылках, а ты не имеешь возможности их послать? Так напиши мне об этом просто и откровенно — никаких обид и претензий у меня к тебе за это не будет. Я знаю, что тебе сейчас очень тяжело живется, но, несмотря на это, я просил о помощи, так как это для меня вопрос моей жизни, моего дальнейшего существования, вопрос нашей будущей встречи и совместной семейной жизни. Мне сейчас очень трудно, я болен, ослабел до крайности, вишу буквально на волоске. Мне необходимо подняться на ноги, восстановить силы, окрепнуть, — это, при моем состоянии длительный и трудный процесс, — а где и откуда взять ресурсы для всего этого? Вот почему я и обращался и обращаюсь и к тебе, и ко всем родным, с великой просьбой и мольбою о помощи, о самой срочной помощи, кто чем только может. Если ты сама не можешь добиться разрешения на отправку посылки, сделай это через Пашу, — она мне отправила уже, но я до сих пор еще ничего не получил. Напиши родным, тете Тасе, Шуре, Мороз, Нинзе, из их мест, может быть, принимают посылки.
В адресе на посылке, надо указывать: «Заключенному», т. к. нам объявляли, что в адрес ЗК посылки принимаются повсеместно. Никаких деликатесов мне не нужно, я нуждаюсь в следующем: сухари, крупы разные, сушен, картофель, антицингарное, и, если можно, жиры и сахар (или что-нибудь взамен). Скоро наступает весна и мне нужно: простые сапоги или рабочие ботинки (№ 41), рабочий костюм (брюки и гимнастерка), белье, носки, портянки, простыня, мыло, зубной порошок, чайной соды (это для желудка), нитки.
Главное, конечно, и в первую очередь, вышли мне продуктов. Мобилизуй для этого всякую возможность, моя родная, Лидука, поверь, что если бы я не испытывал в этом такой же острой и жизненной потребности, я бы не просил тебя отрывать от себя, от сына и от больной матери кусок хлеба и посылать его мне. Но, повторяю, это вопрос жизни. Если нет никакой у тебя возможности, напиши мне об этом, моя родная, я хочу знать о вашей жизни правду и делить все твои нужды и невзгоды. Будет (если я доживу до этого) время, когда мы заживем с тобой хорошо и радостно, без нужды, счастливо, сытно, в счастьи и любви, своей маленькой, тихой семьей! Когда мне бывает очень плохо, я закрываю глаза и передо мной проходят иллюзорные картины нашей будущей жизни, нашего уюта. Ты, Марик, я, наша бабушка, — сидим все за семейным столом, едим вдоволь, пьем, тихо, любовно беседуем, — и так хорошо, тепло становится, кровь начинает живее бегать по жилам, а жить еще больше хочется… Я бьюсь из последних сил, поддерживаю в себе всеми способами надежду на благополучный исход моей горькой судьбы. Но без материальной, существенной помощи я не могу обойтись. Так обстоят мои дела, родная моя Лидука! В ближайшее же время жду от тебя, в первую очередь, телеграфной весточки, а потом и подробного письма. Твое молчание меня совсем добивает, пойми это. Как живут все родные? Живы ли, здоровы? Что слышно с Ник. Арутюновым, где Майка с детьми, что с Шурой Тиматковым, Володей и Николаем? Живы ли все они, наши доблестные защитники? Передай им мой горячий привет и пожелания. Передай братский привет нашему Нюмику. Я знаю о его ранении и контузии и очень взволнован его состоянием. Пришли в письме фотографии Мароника, свою и мамину, — я хочу посмотреть на вас, моих родных и иметь дорогие мне образы на своей груди, когда мне бывает плохо.
Обнимаю крепко и горячо, целую тебя, моя Лидука, моего сынку, маму.
Ваш Сема.
Мольба услышана. Мама собирает и шлет «посылочки» по второму и третьему разу… Иногда они доходят, иногда нет.
«Посылочка» — недаром «ласкательная» форма, которую так часто употребляет отец. Каждый ящичек, присланный, как сказали бы на Камчатке, «с материка», был и в самом деле спасительным от болезней и скорой кончины на оледенелой земле. Отец молит, но не унижается, не теряет достоинства. Ясно, что он нищенствует, ходит в тряпье, грязный и истерзанный непосильным трудом.
Да тут еще от жены ни слуху ни духу.
Депрессия снова подступает, но теперь она лезет уже не крадучись, не незаметно. Теперь от нее просто не отмахнешься…
Канск, 21/111 — 1943 г.
Дорогая моя Лика! Что и как писать тебе? Вот уже около года я ничего не имею от тебя. Почему? Что случилось? Ты имеешь мои письма, знаешь обо мне, о моем состоянии, но молчишь, не отвечаешь. Или я тебя оскорбил своими просьбами о помощи? Или ты решила привести в исполнение свою угрозу разрыва со мною из-за моей связи с родными моими? Оправдываться я не буду, мои отношения с моей матерью и с сестрами — не преступление, они — мои родные, а судить об их поведении и отношении к тебе я могу не заочно, а когда вернусь домой, — об этом я уже писал тебе давно и ты согласилась со мною. Во всяком случае, они беспокоятся обо мне, проявляют действительно родственное отношение, на протяжении всего последнего времени помогая мне. Могу ли я отказаться от их помощи или не обращаться за помощью? Это было бы бессмысленно с моей стороны, т. к. я еле держусь на ногах, жизнь моя висит на волоске, а я хочу жить. 10 дней назад я получил от мамы и Розы первую посылочку, в ней было грамм 300 сала, 250 гр. масла, 300 гр. меду и немножко выжарок, 2 пары теплых носков и старенькие валеночки. Эта маленькая помощь явилась для меня жизненной поддержкой, ты, Лидука, должна понять, что это значит для совершенно истощенного человека… Еще несколько таких посылочек, и я, может быть, смогу встать на ноги и почувствовать себя вновь человеком, способным вполне сносно жить и трудиться. Я и так работаю изо всех последних моих сил, отдавая свой труд на помощь фрон