с вы живете. Конечно, пока есть возможность надо ехать не наобум, а подготовивши место, условия, т. е. по командировке из центра, в хорошее место и на подходящую работу. Мне кажется, что если тебе удастся реализовать эти два пункта (возврат вещей и выезд), то вам станет легче и лучше прожить это тяжелое время. А работать ты сможешь и будешь в любом месте, так как это нужно и для пропитания семьи и, главное, для быстрейшего разгрома врага. Я всегда думаю об этом. И когда работал на шпалорезке, и на выколке бревен из льда, и в тарном цехе, я всегда думал, что каждая шпала, каждое бревно и каждая доска, — это удар по проклятым фашистам. И это придавало силы в работе, ибо ничего мне не хочется так сильно, как быстрейшего окончания войны с полной победой над разбойниками-гитлеровцами. Всю зиму я пробыл на тяжелых работах, но не отставал от других, перевыполнял нормы выработки. В декабре м-це я надорвался и у меня возникла грыжа белой линии, не дававшая мне возможности нормально работать. 11/IV мне была сделана операция, грыжа вырезана. Из больницы я вышел 22/IV и получил освобождение от работы на 20 дней. Сейчас нахожусь в бригаде слабосильных и отдыхаю. Обо мне не беспокойся, операция прошла вполне благополучно, чувствую себя хорошо. Теперь, возможно, меня назначат на более легкую работу, — это будет хорошо. Только вот подняться бы мне на ноги, окрепнуть — хоть немного. Ты не волнуйся, Лидука, все мои усилия направлены к тому, чтобы выжить, сохранить себя, и я крепко надеюсь, что это мне удастся. И ты, родная моя, все усилия свои должна направить к этому же. Я глубоко надеюсь, что встречу вас живыми, здоровыми. Передай маме мой горячий привет и пожелание здоровья. То, что она сделала для нашего сына, а значит для нас с тобой, Лидука, мы никогда не сможем забыть и в должной мере оценить. Много раз за эти дни и ночи я перечитывал твои письма, больно отзываются они в моем сердце. Но что можно сделать? Надо крепиться и бодриться. Ко мне приезжать не надо ни в коем случае. Свидания не дадут, сейчас они никому не разрешаются. Но, если бы даже и дали, то дорога настолько тяжелая, что пускаться в путь слишком опасно. Отсюда выехать очень трудно, почти невозможно, это будет стоить тебе огромных средств и потери сил и здоровья. Поэтому, Лидука, мы отложим твой приезд на лучшие времена. Что же касается помощи мне, то, повторяю, если будет возможность, то отправить посылочкой, а ехать из-за этого не надо. Может быть родичам удастся что-нибудь отправить мне. Передай благодарность тете Тасе, жалко, что ее посылочка вернулась обратно. При возможности переведи мне немного денег, рублей 100, а ежемесячно по 50 рублей, — деньги у меня уже все вышли с моего лицевого счета. Если получишь вещи из Сарапула, — вышлешь мне самое необходимое из одежды и белья. Вот и все. Еще и еще раз повторяю: обо мне не беспокойся, постараюсь жить во что бы то ни стало, тем более, что получаю помощь от моих родных. Когда улучшится твое положение, то и ты сможешь мне помогать, — пусть это тебя сечас не удручает. Мне нужно только одно: чтоб вы, мои дорогие, были живы и здоровы, не забывали обо мне, часто писали. Рисунки Мароника для меня явились светлым праздником. На его письма я напишу отдельно через несколько времени. Пришли мне ваши фотографии, хочу видеть вас такими, какие вы есть сегодня.
Крепко и горячо обнимаю, прижимаю к своему сердцу и целую, твой Сема.
Привет всем, всем родным, Самуилу, Нюне, Нюме, Майке с детьми и всем, всем родичам.
Выговорился!
Письмо, ставящее точки над i.
«Куда бы меня судьба ни занесла, вы будете со мной, мы будем вместе».
Именно этого позже не случилось.
Маму, видимо, не на шутку испугало то, что предлагал — совсем не в шутку! — отец: «Заведешь себе огородик, поросенка, и если будут средства, то и коровку, — можно будет жить».
Не можно, Сема, в том-то и дело, что не можно.
Мама. Совсем сошел с ума мой муж — предлагает работать… в ГУЛАГе!..
Это как назвать?.. Мама ужаснулась отцовским бредням. «Синдром заключенного», выражающийся в переходе от сопротивления к служению в тех самых органах, которые лупили и допрашивали тебя, допрашивали и лупили?.. Да ни за что!..
«Обратись в ГУЛАГ, предложи свои услуги»…
Сам обратись. Сам предложи.
Это какой-то нонсенс.
Сухарей и табака я тебе, конечно, вышлю. Но зачем на меня давить: «не раздумывай и переезжай».
Легко сказать, да непросто сделать.
Вот и получается: у мамы своя правда, у папы своя.
Как их совместить?
г. Канск, 20/V — 1943 г.
Моя любимая женушка, здравствуй! Вчера получил твое письмо от 20/IV. Большое спасибо тебе, моя родная, что пишешь теперь мне, хотя и не так часто, как хотелось бы мне.
Лидик! Я использую каждую малейшую возможность, чтоб написать и отправить тебе письмо, но не всегда это мне удается. Поэтому не волнуйся, когда бывают некоторые перерывы в моей корреспонденции, и пиши мне, не дожидаясь моих писем. Злость берет меня на соседей, которые позволяют себе перехватывать и не передавать тебе моих писем. Есть же на свете такие подлые людишки!.. Но не стоит о них и говорить.
Дорогая Лидука! Очень взволновало меня твое сообщение о плохом здоровье нашего Мароника. Может быть, это простудное явление? Надо посоветоваться со специалистами-врачами. Вообще, затемнения легких случаются у ребят, говорят, что это не так страшно, но нужно, конечно, принять меры. Будем надеяться, Лидука, на близкое окончание войны, на то, что скоро немецкие бандиты будут разгромлены, и тогда заживется лучше. Что можно сделать сейчас? Я лишен возможности не только чем-либо помочь, но даже и толково посоветовать, настолько я оторван от жизни, протекающей вне нашей зоны… Конечно, было бы хорошо выехать в дачную местность, обработать свой огород, но тебе одной ведь с этим не справиться, а мама не сможет тоже взять на себя эту работу. Я не знаю, Ликин, почем будет осенью картофель, но нужно обязательно использовать, это время, чтоб запастись на зиму овощами и продуктами. Как обстоит дело с использованием средств, находящихся на сберкнижке, и сколько их осталось? Единственный мой совет заключается в том, что надо все возможное, до последнего, направить на питание. Ничего не надо жалеть для того. Чтобы обеспечить хотя бы минимально необходимую пищу для организма. Знаю по себе, что крайнее истощение слишком трудно ликвидируется и дает плохие последствия. Но, между тем, все, что только в моих силах, я делаю для получения дополнительного куска хлеба, для усиления питания. Исключительную поддержку оказали мне посылки моих родных, благодаря которым я начал подниматься на ноги. Я тебе уже писал, что перенес 11/IV операцию грыжи белой линии, которую я получил еще в декабре 42 г., работая на шпалорезке. Эта грыжа меня сильно мучила и не давала работать, поэтому я и решился на операцию. Прошла она благополучно, 22/IV меня выписали из больницы и я до сегодняшнего дня имел отпуск — не работал. Шов у меня хорошо затянулся, боли прошли, а за этот месяц я крепко отдохнул. Повезло и то, что получил посылку, так что и питание было значительно лучше обычного. Завтра я вновь выхожу на работу в прежнюю свою бригаду на тарный завод № 1. Чувствую себя сейчас лучше и крепче прежнего, но далеко еще до нормы. Все же я надеюсь, что работать смогу и не отстану от других. Всю свою волю и силы употреблю на то, чтобы продержаться и хорошо работать. Отставать нельзя, иначе погибнешь.
Ликин, моя любимая, обо мне не волнуйся, я буду держаться и обязательно дождусь выхода отсюда и возвращения в семью. По сравнению с прошедшим осталось немного — 2 ½ года. Это, конечно, очень долго, но пройдет и это время, и мы окажемся все-таки вместе. А тогда уж мы заживем получше, Лидука, и сынку нашего поправим и воспитаем его как следует. Я вернусь домой, когда Маронику будет 8 лет, это не поздно, чтоб его и воспитать и перевоспитать. Не надо слишком рано загружать его большой учебой, но, конечно, оторвать его от вредного влияния улицы нужно решительно. Пожалуй, правильно отдать его в школу художественного воспитания, ибо музыка и живопись облагораживают человеческую душу. Я в восторге от рисунков Марика, он бесспорно проявляет способности в этом. Но, кроме школы, нужно уделить его воспитанию внимание и дома. Мне не нужно говорить тебе об этом, моя дорогая, ты сама все знаешь и сделаешь все необходимое и возможное. Нам дорог наш сын, нужно проявить о нем максимум заботы, но, прошу тебя, Лидука, не забывать о себе самой, о своем здоровье, о котором ты мне почему-то ничего не сообщаешь, что сильно меня беспокоит. Перенапрягать себя слишком нельзя, надо сохранить себя обязательно, — ведь ты сейчас единственная хозяйка и глава нашего дома, нашей маленькой семьи. Я несказанно благодарен тебе за посылочку, которую Волока должен мне отправить, но прошу тебя воздержаться пока от дальнейших посылок — не отрывай кусок от себя и от сына — мне это причиняет страшную боль. Я надеюсь дожить до лучших времен, когда ты сможешь безболезненно мне помогать. Лучше посылай мне ежемесячно 50—100 рублей, сколько сможешь, на них я куплю себе что-нибудь поесть и покурить. Если иногда случится тебе возможность послать мне легкого табаку, мыла, зубного порошка, чаю, питьевой соды — вышли — это даст мне лучше питаться. Жена одного товарища подала заявление в НКсвязь и ей разрешили отправить посылку из Москвы сюда. Если случится послать мне указанные вещи, то подай такое же заявление, — может быть, и тебе разрешат. Я надеялся на то, что после операции, и в связи с общей моей слабостью, меня переведут на более легкие работы, но ничего не вышло, — не хватает людей на производстве. 27/IV я переслал заявление в Президиум Верховного Совета СССР об отправке меня на фронт. 14/V я прошел медкомиссию и признан годным к военной службе (я, конечно, не жаловался ни на какие болезни). Заявление вместе с определением медкомиссии и производственно-бытовой характеристикой направлено по адресу. Теперь буду ждать результатов, хотя и не питаю большой надежды на положительное решение.