Как же можно говорить о нашей совместной жизни, если я не смогу уважать тебя как отца, который считает, что такое отношение твоих сестер и проч, к Марику является надуманной враждой, болезненной манией? Неужели я, Сема, в этом неправа? Неужели же, чорт возьми, я настолько глупа и эгоистична, как ты стараешься мне все время это внушить? Семик, ты не думай, мне самой тоже нелегко обо всем этом говорить, я очень мучаюсь, — потому что люблю тебя и хочу быть вместе. Но поступить иначе я не могу и не должна. Я и мои сын — люди. Зачем же нам присущи чувства любви и ненависти? Если нас не любят, — мы отойдем в сторону, не будем мешать. Если нас любят, — мы ответим такой же любовью.
Я призвала уже давно разум, и другого выхода я не вижу. А чувство? Чувство надо заставить отойти на второй план. Вот тут мне приходится согласиться, что я проявляю эгоизм, но эгоизм этот бьет в первую очередь самое меня, он заставляет топить мою любовь к тебе. Вот и в этом причина моего продолжительного молчания. Ты толкаешь и навязываешь мне сближение или примирение с твоими родными, а я считала, что, поскольку они тебе сейчас помогают, а я нет, — то ты считаешь их конечно ближе и дороже для себя! Они спасают тебе жизнь, а я вот уже три с лишним года не могу облегчить твое положение. Это меня гнетет, но обращаться к их содействию, как просишь ты меня, я не буду. Как бы дорого это для тебя не обошлось, но я привыкла думать так: что просить помощи и получать ее — можно только от друзей, т. е. от таких людей, которые искренно относятся друг к другу.
Ты пишешь, что еще в августе 42 г. ты почувствовал, что я тебя перестала любить. Это как раз тот период, когда Марик был в Анапе и тревоге в моем сердце не было границ. Я стала тебе писать более резкие письма, а затем и вовсе перестала. Помню, что за свою резкость, — я просила меня простить. А твои ласки в письмах в тот момент даже казались почему-то неуместными. Мне надо было спасать сына и мать, а ты разве не мог обратиться к своим родным с требованиями эвакуировать сына. Так же, как теперь ты просишь у них прислать тебе посылку, так же ты обязан был просить их сохранить жизнь нашему Марику. Ты этого не сделал и этим возбудил во мне раздраженность и зачастую продолжительное молчание. Я не могу много требовать от тебя, но вот такая досада на всю свою жизнь, на всех окружающих и иногда и на тебя — замыкает меня и я ничего не могу с собой поделать. Ты не обижайся на меня за это, Семик… Я сознаю, что я не права в этом и поэтому ты должен меня простить. Кстати, напрасно ты объясняешь отрицательные черты в моем характере только несчастным детством. Мое детство куда отраднее протекало по сравнению с этими годами жизни без тебя. Если уже говорить о черствости, эгоизме и замкнутости моего характера — то это результат жизни этих лет. Они сделали меня такой. Живу будущим нашим, где должно быть и возмездие за все пережитое и искупление, если оно потребуется.
Твою фраза… «не раскаивайся, потом будет поздно». — Мне не понятно, в чем же мне сейчас не раскаиваться и что будет потом поздно?
Теперь о Марике. Напрасно ты запугиваешь меня, что заберешь Марика к себе. Это слишком наивно и неумно. Делить я его не собираюсь. Марик — моя жизнь, он дал мне стимул к жизни, — не было бы сына, — не было бы и меня уже давно. Я сыну отдаю все, что могу и он для меня — самое дорогое в жизни. Что-ж ты хочешь?.. Играть на моих чувствах, зачем?.. И не рано ли еще? Я жду отца своего ребенка и хочу продолжать воспитание своего сыника вместе, дружно и правильно. Мне ведь уже и трудно очень одной во всех отношениях. Кто же может разделить со мной родительские обязанности? Ты и только ты один. А часто я еще разрешаю себе помечтать и о появлении у нас дочки. Марик как-то мне посоветовал «сродить еще двоих детей», чтобы не платить налога.
О неправильности воспитания сына ты напрасно меня предупреждаешь. Марик чуткий и ласковый ребенок, он любит всех, — кто любит его. А что касается вражды, то он еще слишком мал для таких чувств. Вырастет и тогда сам сумеет оценить отношения к себе. Я его не настраиваю, но разницу в отношении одной бабушки и другой — он ясно ощущает. Ребенок — остается ребенком, его можно купить, часто он спрашивает, почему моя бабушка приносит мне вкусненькое, отдает свой паек, а другая бабушка, зайдя как-то случайно к С. М. даже не заметила сразу внука? Не видеть Марика три года, зайти к С.М., чтобы узнать что случилось с ним, т. к. он не зашел по обыкновению в свой выходной день и пробыть всего только 10минут, из которых еще несколько минут ушло на переодевание внука в чистый костюмчик.
Моя мама решила, что Софья Марковна пришла навестить своего внука, одела, причесала его, и когда он пошел в комнату С. М. — то бабушка заторопилась и ушла в течение 10 минут. Как может ребенок уважать чужую старость (как ты пишешь), когда его бабушка только мимоходом заметила его и зашла только из-за беспокойства о своем брате, а не специально к внуку. Марик сравнительно мало получает что-нибудь вкусненькое, так почему же бабушка ни разу его не побаловала каким-нибудь гостинцем? Ведь он ребенок и даже такой подход — расположил бы к бабушке и исключил то безразличие, которое он питает сейчас к ним. Да, чужие!
1,5 года тому назад твой ребенок давился отрубями, а у тетки зимой был виноград и яблоки. Разве это совместимо среди родственников? А теперь нам легче, мы тоже живы и здоровы. И обошлись без помощи. Сами своими силами вынесли все трудности. Лето Марик с мамой провели на прошлогодней даче, там где у нас коллектив имеет огород. Мама жила и стерегла огород. Я посадила 0,02 картошки, пока еще не собрала урожай. Мама живет еще там, на даче. А я и Марик — дома. Марик с первого сентября уже ходит в школу. Утром я его провожаю к 8.30 и встречаю в 12.30. Из-за этого мне приходится этот месяц работать дома. Дирекция пошла мне навстречу этим, зная, что мама живет на даче и водить в школу сына некому. Марик в школу пошел с радостью, учиться будет, наверное, неплохо, но по шалостям не уступит многим ребятам. Он очень резвый и живой мальчик. Я стараюсь часто узнавать через учительницу о нем, уже два раза пришлось наказать, — ставила на колени. Но помнить долго не может он и продолжает шалить. На днях было первое родительское собрание, где обсуждали режим дня детей и помощь родителей в деле воспитания ребят. Меня выбрали в школьный актив от родителей, — придется уделять время этой работе.
Марик на даче за лето хорошо окреп и поправился, но совсем не производит впечатление толстого ребенка, он худышка и вьюн. Первый день нарядила его торжественно, в хороший светлый летний костюм, — отправила такого чистенького и красивого, а встретила жутко грязного и не менее красивого. С головы до ног вышел Марик из школы выпачканный чернилами и руки выше локтей, и ноги, и колени — все было покрыто черными пятнами от свеже выкрашенной парты. А костюм до сих пор не могу отстирать, Первый день у нас был знаменателен не только этим. С утра, проводив сына первый раз в школу — я поплакала, вспомнила тебя… А днем мы с Мариком пошли в сберкассу и завели сберкнижку на его имя со взносом в 500 рублей. Я сказала, что это ты ему прислал, чтобы учился хорошо и потом, лет через пять купил бы себе что захочет из трех вещей: большой двухколесный велосипед, часы или фотоаппарат. Он был очень доволен, показывал всем книжку и хвастался, что уже сам расписывался и давал образец подписи.
Мне было обидно еще, что в предпоследнем твоем письме которое ты писал в марте с/г, ты не поздравил сына с днем рождения. Мы этот день праздновали, приглашали гостей.
В музыкальной школе занятия еще не начались. Марику в этом году придется труднее, надо совмещать занятия в двух школах. Он сдал переходные экзамены на 4+. Твоего мнения об учении в муз. школе я так и не знаю, т. к. ты мне ничего не писал об этом.
На посланные четыре письма в тот период, ты не ответил ничего.
Семик, написала я много, но радости для тебя в этом письме мало, т. к. я, в основном, повторила сказанное раньше, поэтому лучше не затрагивать совершенно некоторых вопросов, или лучше может ждать молча. Только не думай, что я стала для тебя другой, ту жену, которую ты оставил — найдешь снова. Будь только здоров. Почему ты упорно не пишешь о себе: на какой работе? Как здоровье, как ты выглядишь? Нужны ли тебе деньги? Я могу послать. Идет зима, — как ты одет?
Все родственники тебя помнят, передают привет и желают благополучия. О них подробно напишу в следующий раз. А пока: если веришь мне и любишь по-прежнему, то прими крепкий поцелуй от меня и сына. Жду. Твоя Лика.
Только не надо сомнений, напиши веришь ли мне. Это важно.
26/11-44 г.
Семик, вот уже десять дней прошло, как я получила твое переполненное до краев оскорблениями письмо. Этим письмом ты наплевал мне в душу. И вот эти десять дней я хожу как помешанная. Написала (в первую ночь по получении) тебе большое письмо и до сих пор не отправила. Почему? Все думала, что может я с горяча тогда и слишком резко изложила все свои думы в письме. Скажу откровенно — не отправила сразу письма только потому, что хотела проверить себя, может я ошибалась в чем либо…
Семик, как хочешь, но вины за собой я не чувствую, нет ее. Я никогда не ставила перед тобой каких-либо ультиматумов по отношению к родным, — я полагала, что ты сам должен прочувствовать все обиды и сделать соответствующие выводы. Могу ли я навязывать тебе неприязнь к твоим родным? Ты знаешь несколько фактов их мерзкого отношения ко мне и Марику и ты их называешь личными неудовлетворенными обидами. Это крайне несправедливо с твоей стороны. Я не хочу тебе ничего доказывать, единственное, чего я хочу, — это отца своему сыну. Много слез и страданий принесли мне эти десять дней. Сегодня, глядя на Марика, как он душил меня своими ручонками, успокаивал как взрослый, глушил поцелуями мои рыдания, — я дала себе слово сломить или хотя бы заглушить все, что накипело в моей душе только для того, чтобы иметь отца своему ребенку.