Как твои дела, здоровье, работа?
Как наш сынка? Окончательно ли выяснено его здоровье, как будет с ним в дальнейшем?
Как вы устроились с дачей на лето? Как здоровье мамы, — все ли хорошо?
Я очень обеспокоен твоим молчанием. Жду твоих писем.
Горячо целую тебя и сына —
твой Сема.
Привет маме, Самуилу с семьей, всем родным.
Решеты, 19. VI — 1946 г.
Дорогая Лидука! Каждую почту ожидаю с трепетным волнением, но, увы!.. От тебя ничего нет…
А у меня важные новости. Начали отпускать понемногу «сверхсрочников». Я уже писал тебе, что ушел Франц и еще некоторые товарищи. Сегодня уволилась Роза Львовна, у родных которой ты побывала, — они сообщали об этом. Обо мне пошло второе ходатайство — очень авторитетное! Но, самое главное, что вопрос уже решен «в общем порядке». С 1-го июля т.г. начнут освобождать. Мне Саша сказал абсолютно уверенно, «что в июле, но не позже августа» я буду уволен. Возможно, что меня сразу не отпустят домой поехать, но тебя прошу подготовить для себя возможность поездки ко мне в августе м-це или в сентябре. Обязательно приезжай с сыном, теперь-то я уж сам вас встречу. Боже! Какая это будет радость для меня!
Не унывай, Лидука, все будет у нас хорошо. На днях уехал Герман Наумов в Москву — в отпуск, — я передал с ним письмо. Был ли он уже у тебя?
Сведи его также и к моим родным, пусть передаст личный привет.
Ликин! Вот я все пишу тебе, но у меня из головы не вылезает беспокойная мысль о причинах твоего молчания. Что же случилось?
Ты должна мне откровенно сказать обо всем. Как твое здоровье? Что с работой? Не случилось ли чего у тебя? Как здоровье Марика? Проверяли ли его еще и еще раз врачи? Перешел ли он в следующие классы в школе и в музыкальном училище?
Сняла ли ты дачу, как устроились на лето? Как здоровье мамы А.Д., как ее ноги, как дела?
Я тебе задаю все эти вопросы, а ты должна была бы в каждом своем письме подробно писать мне обо всем.
Я немного хворал, сейчас ничего.
Работаю все там-же, на газонурке — Завом и бригадиром. Передай привет всем родным.
Крепко целую тебя и сына,
Ваш муж и отец — Сема.
Решеты, 10. VII — 1946 г.
Дорогая Лика! Наконец-то я могу сообщить тебе радостную весть: в самое ближайшее время, в период между 20.III и 10. VIII я буду освобожден. Директива, по которой я задержался, — отменена.
7. VII меня вызывали, объявили о предстоящем освобождении, предложив выбрать место жительства, согласно ст. ст. 38 и 39 Положения о паспортах, т. е. за минусом определенных пунктов и районов.
Ввиду того, что в Москве и в Московской области я поселиться сейчас не могу, — я выбрал для себя Сталиногорск, Тульской области. Ехать туда надо с пересадкой в Москве, так что побываю дома. Я думаю, что в Сталиногорске мне легче будет устроиться и, если и ты переедешь туда, то и ты получишь работу, а Марик сможет учиться там в хорошей школе. Но это — потом. Дальнейшие пути выявятся позже, когда я приеду в Москву, а оттуда на место. Во всяком случае, это в 180 км от Москвы, и мы сможем часто видеться. Я не теряю уверенности в том, что впоследствии буду полностью реабилитирован, а тогда уж и в Москву можно будет…
Списки с обозначением избранных мест жительства уже отправлены в Канск, и мы ожидаем, что, начиная с 20. VII, документы будут постепенно прибывать.
Если не встретится препятствий к выезду в Сталиногорск (а я думаю, что препятствий не может быть), то между 20. VII и 10. VIII я выеду. Об этом, конечно, я сообщу тебе телеграфно.
Под некоторым сомнением у меня находится вопрос об избранном мною месте жительства. Если не разрешат в Сталиногорск (Хотя он не входит в «минусы», а потому должны разрешить. Мои опасения вызваны, очевидно, чрезмерным пессимизмом), — то буду выбирать другое место поближе к вам. Однако, самое предстоящее освобождение — уже реальность, а не «параша», как у нас говорят.
У меня к тебе две просьбы:
1) срочно, телеграфом, переведи мне 500 рублей, по адресу: Решеты, Красноярской жел. дороги. Почта, до-востребования.
Если вышлешь по обычному адресу, то я не успею получить денег, т. к. перевод должен будет пройти длинное оформление через банк и проч. Поэтому вышли до-востребования, а я сам получу деньги в Решетах;
2) я обещал Нач. КВЧКачаловой, что ты вышлешь краски, необходимые здесь для работы художника. Посылал тебе в одном из писем перечень этих красок, но ты этого письма, наверное, не получила.
Посылаю тебе вновь этот перечень. Постарайся все это достать, возьми счет на эти материалы на имя ОЛП № 1 Краслага МВД, и вышли наложенным платежом, посылочкой или бандеролью в адрес: ст. Решеты, Красноярской ж.д. ОЛП № I, Нач. КВЧ Качаловой Людмиле Андреевне.
Писать мне я уже не прошу, все равно письма не успеют.
Но телеграмму о здоровьи твоем, Марика, мамы — пошли мне.
Я надеюсь, что ты выполнишь мои просьбы.
Крепко обнимаю и целую тебя и сына,
твой Сема.
Привет маме, Самуилу, всем родным.
И вот новый пакет писем — свидетельств нарастающей драмы. Попытки зацепиться друг за друга, организовав новое свидание, полные планов мысли о будущей совместной жизни в Сталиногорске, где должно произойти Великое Воссоединение Семьи после грядущего Освобождения, только подливают масла в огонь разгорающихся несмотря ни на что чувств. Зная финал, читать эти письма невыносимо, но будем читать…
Я. Свершилось!.. В следующем письме отец сообщит, что он «расконвоирован». Мама, скажи что-нибудь!
Мама.
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня
В канун моего погребального дня.
Отец. Лида, я люблю тебя!
Я. Конец первого действия?.. Нет, до антракта еще далеко. Антракт — это «перерыв», и он будет объявлен, когда осуществится «разрыв», неминуемый и тяжелый.
Канск, 6. VIII. 1946 г.
Моя дорогая, любимая Лидука!
26. VII меня, в составе целой группы вытребовали в Канск на освобождение. Но, ввиду того, что мы не одни, установлена очередность в этом деле, нас, пока что, расконвоировали, живем на острове (вблизи зоны ОЛП), а нас используют на разных строительных работах в городе. Я хожу бригадиром, устаю только от дальней ходьбы — 6 км туда да обратно. Хожу по городу и все кажется, что вот-вот тебя увижу. Отвык я от самостоятельного хождения, и все кажется странным, как будто только на свет родился.
Вся эта процедура продлится до 1 или до 15-го сентября. Скорее всего до 1.IX, а наша группа будет распущена в период между 15. VIII и 1.IX. Осталось ждать уже совсем немного, считанные дни.
Теперь надо будет решать вопрос о будущем местожительстве. Мне, конечно, будет предложена работа здесь, по вольному найму. Но теперь я вправе решать этот вопрос свободно, без принуждения. Но я никаких решений принимать не буду, пока не увижусь, не посоветуюсь с тобой, пока мы совместно с тобой не решим этого дела. Я намерен сейчас записать какой-нибудь пункт (Сталиногорск или другой) за Москвой, чтоб повидаться с тобой, с родными, а потом будет видно как и куда.
Я твердо надеюсь, что в конечном счете, через год-два, а может быть и раньше (а может и позже?), мне будет разрешено проживание в Москве. А пока тебе надо решить вопрос, поедешь ли ты ко мне, где бы я не находился. Конечно, будем выбирать такой пункт, где ты смогла бы получить соответствующую работу, и где Марик смог бы учиться.
Если и не в Краслаге, то в системе какого-либо другого лагеря, но мне кажется, что надо будет мне поработать 1–2–3 года.
К моему приезду ты должна подумать и решить. Я абсолютно уверен в том, что ты поедешь ко мне, что мы будем вместе.
Постараемся выбрать место поближе к Москве, или какой другой в материальном и в бытовом отношениях наиболее благоприятный.
Ликин! Если ты перевела деньги в Решеты — запроси их обратно, а переведи сейчас 500 рубл. в Канск, до-востребования, телеграфом — по выходе я их здесь получу.
Герм. Наумович, перед моим отъездом из Решет, с трудом дал мне 300 рублей. Он отказался рассказывать мне подробности, но мне кажется, что ты дала ему для меня значительно большую сумму. Когда я спросил, из какого расчета он дает мне эти деньги (сначала он дал 200 р., а потом добавил еще 100), он ответил, что счеты он будет иметь с Лидией Михайловной. Я чувствую, что он что-то тут сжульничал, и жалею, что не было у меня условий, чтобы прижать его покрепче.
Но, чорт с ним! Если он остался должен значительную сумму, то сообщи мне сейчас же ее телеграммой, до-востребования, в Канск, и я, по выходе отсюда, подъеду в Решеты получить с него.
Ликин, родная, любимая моя женушка! Скоро, скоро мы уже встретимся с тобой, как свободные равные люди, как настоящие супруги и вечные, неразлучные друзья!
Но почему же ты так долго мне ничего не писала? Это меня очень беспокоит. Как твое здоровье? Как наш Марик с мамой поправляется на даче?
Я здоров, чувствую себя хорошо.
Крепко, крепко обнимаю и целую тебя и сына
— твой Сема.
Горячий привет маме, Самуилу с семьей, всем родным.
СПРАВКА