– Мы закончили. Что у нас дальше? – Семёныч на ходу связался по рации с диспетчером.
– Майская, девятнадцать. Женщина. Сорок четыре года. Трудно дышать.
– Понял, выезжаем. – Семёныч убрал на место рацию и обернулся к окошку, соединяющему кабину и кузов. – Ехать минут двадцать, поешьте пока.
– Ой, Сергей Семёнович, а можно, да? – Лена встрепенулась и, шурша пакетами, принялась доставать завёрнутую в бумагу еду. – Мне утром форму пришлось Димке зашивать, так и не завтракала. С вечера не сказал мне – только утром увидела, что порвано.
– Веня, ты тоже поешь. Плов остынет, невкусно будет. – Семёныч повернулся, поёжился в кресле в поисках удобного положения и прикрыл глаза.
Он не спал. Закрыв глаза, почему-то сразу представил себя в кабине КамАЗа. Гонка «Париж – Дакар». Трясёт. Пыльная африканская дорога сухим облаком окутывает их грузовик. За окном какие-то животные, но из-за пыли толком разглядеть не получается. Саня Гальцев, лучший пилот мира, крепко держит руль, который на каждой кочке желает вырваться из рук профессионала и сделать свои собственные два круга вправо. Семёныч, штурман и врач команды, может чуть вздремнуть, дорога достаточно проста, и есть время для отдыха. «Мы первые. Ещё половина Африки впереди, но мы первые». Семёныч пошевелил губами, снова повторил эту фразу и вдруг вспомнил о сыне: «Завтра с Костей поедем в путешествие. Как это здорово, когда есть дорога, есть дело. Кстати, надо его как-то здесь легализовать». Семёныч вдруг открыл глаза и обернулся к кабине:
– Лена, можешь подписывать отпуск.
– Правда? – Лена подняла голову от тарелки с пловом и облизала пальцы. – Справитесь? Мы тогда берём билеты? А то там только дорогие останутся.
– Бери, конечно. Будет у нас ещё один помощник. Подпиши только сначала у главного. А то всякое бывает.
– Ура-а-а! – вполголоса закричала Лена и замахала руками.
Вениамин нахмурился и молча приступил к кавказскому обеду: достал носовой платок, положил его на колени и, аккуратно, двумя пальцами извлекая из пакета помидоры и зелень, складывал их на приготовленную лепёшку. Затем тщательно завернул её и начал есть маленькими кусочками, следя за тем, чтобы сок от спелых томатов не брызнул в сторону.
Валера знал этот адрес, поэтому уверенно зарулил во двор и встал у нужного подъезда.
Старая хрущёвка, скамейка возле подъезда, несколько американских клёнов за невысокой покосившейся изгородью, собака и кошка, соседствующие в одном дворе, но соблюдающие нейтралитет за место под редким солнцем.
Всё это было тускло, уныло, но привычно и не вызывало никаких эмоций. Семёныч выбрался из автомобиля. Оглядел знакомый уже двор и подошёл к двери.
– Откроете? – попросил он двух ещё не очень старых бабушек.
– А вы к кому? – старушки оглянулись на вышедших из «газели» фельдшеров, которые первым делом направились к мусорке, чтобы выкинуть остатки обеда.
– В тридцать третью.
– А-а, понятно. – Одна из старушек оперлась на палку, поднялась и, покачиваясь, подошла к двери. – Мужика ей надо, а не врача, – сказала она, не глядя на Семёныча, и открыла дверь.
Семёныч придержал дверь и пропустил Вениамина и Лену в подъезд. Они поднялись на третий этаж и позвонили в квартиру номер тридцать три. Через несколько секунд им открыла женщина. В руках она держала комок полиэтилена, который сразу передала Семёнычу.
– Проходите скорее, – сказала она нервно и пошла из коридора в комнату.
Семёныч раздал коллегам бахилы и, не раздеваясь, проследовал за женщиной.
Комната была чистой и ухоженной, но было в ней что-то неуловимо тоскливое и безнадёжное. Посередине стоял круглый деревянный стол с тремя венскими стульями. Стол был устлан белой кружевной скатертью.
Точно такая же скатерть, но поменьше покрывала стоявший в углу телевизор. На стене висело панно, напоминавшее скатерть, а на окнах такие же занавески.
– Как вас зовут? – с ходу спросил он.
– Алевтина Николаевна, – ответила женщина.
– Где нам можно помыть руки?
– Ванная и туалет, – протянула руку Алевтина Николаевна в сторону закрытой двери.
Семёныч помыл руки, вытер их своим носовым платком и уступил место фельдшерам.
– Рассказывайте, что случилось, – Семёныч сел на стул рядом с пациенткой и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Опять мне воздуха не хватает, дышать трудно. – Она прижала обе ладони к груди и несколько раз глубоко и тяжело вздохнула. – Работа у меня тяжёлая. Сердце болит, приступы… – Алевтина Николаевна попыталась глубоко вдохнуть, хватая ртом воздух.
– Давайте сейчас давление померяем, а потом снимем кардиограмму. – Семёныч снял с шеи фонендоскоп, а Вениамин тут же достал прибор из чемодана и положил на стол.
Алевтина Николаевна встала со стула и принялась убираться на столе. Несколько стопок с ученическими тетрадями она переложила на подоконник, а одну-единственную чайную пару унесла на кухню.
Вернувшись, она открыла окно, сняла со спинки стула серую шаль и накинула на плечи. Села на стул, опустила голову, отчего её окрашенные в пепельный цвет волосы упали и закрыли лицо. Она протянула вперёд руку, предварительно закатав рукав домашнего бордового платья, и, продолжая прерывисто дышать, ожидала дальнейших манипуляций.
– Алевтина Николаевна, расскажите о вашей тяжёлой работе и о том, когда начались приступы. – Семёныч накрутил ткань на руку пациентке, накачал воздух и, слушая пульс, внимательно следил за давлением.
– А вы не видите? Вон, тетрадей сколько нужно проверять! – она махнула головой в сторону подоконника. – А дети сейчас, – она опять судорожно задышала, – тихий ужас. Воспитания нет, дисциплины нет, а ещё и эти… детки красных пиджаков.
– Веня, кардиограф. – Семёныч закончил с давлением и встал со стула.
– Алевтина Николаевна, давайте вы на диван ляжете. Нужно снять кардиограмму.
– Плохо мне, задохнусь сейчас. – Она тоже встала и принялась ходить вокруг стола, причитая и постоянно глубоко вздыхая. Она снова подошла к окну, закрыла его и вернулась к столу.
– Ложитесь, сейчас посмотрим сердце и полечим вас. Всё будет хорошо.
Лена достала марлевую салфетку и пошла на кухню её смочить. Вениамин раскладывал кардиограф. Семёныч пододвинул стул к дивану и сел.
– Алевтина Николаевна, когда вам стало трудно дышать? – спросил Семёныч.
– Ой, постоянно… Сегодня в школу пришла, один урок провела – и началось. – Одну руку она положила на лоб, а другую на сердце.
– В области сердца есть боли?
– Я не знаю, – раздражённо ответила она, – болит, давит. Вы же доктор, смотрите, измеряйте…
Семёныч взял у Лены смоченную водой салфетку, протёр точки на руках, ногах, на груди и подсоединил провода. Включив тумблер на кардиографе, он стал ждать ленту, которая через несколько секунд начала выходить из аппарата.
– Всё у вас хорошо, – сказал Семёныч, просматривая ленту. Он поменял точку на груди, и снова зашуршала лента кардиографа. – Да, всё хорошо.
– Да как это хорошо? – возмутилась Алевтина Николаевна. – Что вы за врач такой? Я задыхаюсь, умереть могу, а вам и дела нет никакого! – Она перешла на визг, который периодически прерывался всхлипываниями и глубокими вздохами.
– Всё хорошо – это значит, что инфаркта нет. Сейчас полечим, лекарство поставим, дышать будет легче, – Семёныч монотонно объяснял ей свои действия, не реагируя на раздражение и беспокойство. – Вы какому предмету детей учите?
– Я преподаю историю, – уже спокойнее ответила Алевтина Николаевна. – Да разве нужна она им? Баловство одно на уме и деньги.
«Да, права была бабка у подъезда: мужика ей нужно. Был бы мужик постоянный, не задыхалась бы и голову не морочила». Семёныч исподлобья посмотрел на пациентку и начал отстёгивать провода.
– Дай мне кубик реланиума, – полушёпотом попросил он Лену. Она вопросительно посмотрела на него и после утвердительного кивка достала ампулу, вскрыла её и наполнила шприц.
Семёныч снова подошёл к больной и, сев на стул, ввёл лекарство в вену. Положив отработанный шприц на стол, он взял её руку и начал следить за пульсом, иногда посматривая на её лицо.
Через несколько минут пульс стал ровнее, морщины начали разглаживаться, а блаженное выражение лица говорило о том, что реланиум начал действовать.
– Ой, как хорошо. – Голос её стал более приветливым, и она впервые улыбнулась. – Мне намного легче. – Она перевернула руку, и теперь уже её рука лежала на руке Семёныча, едва заметно поглаживая её. – Вы простите меня, что я на вас голос повысила. Вы хороший врач.
– Вы, главное, отдыхайте, не вставайте. На работу не ходите завтра, вызовите участкового врача.
– Доктор, давайте чаю попьём. Я сейчас встану и приготовлю. У меня печенье есть вкусное. – Она так и не отпускала руку Семёныча, поглаживая её всё увереннее.
– Не, не, не, вы что? Вам лежать нужно, отдыхать. А у нас уже следующий вызов. – Он встал со стула, переставил его обратно к столу и, махнув рукой коллегам, поспешил из комнаты.
– Лежите, мы сами уйдём, дверь захлопнем. Поправляйтесь. – Забыв снять бахилы, они быстро вышли из квартиры, закрыв за собой дверь.
– Сергей Семёнович, как реланиум списывать будем? – спросила на лестнице Лена.
– Нормально. Напишу: «Судорожный синдром».
– Послать бы её куда подальше, – возмутился Вениамин, – и на работу телегу написать за симуляцию и ложный вызов.
– Ты что раздухарился? – Семёныч оглянулся на Вениамина и чуть замедлил шаг. – Во-первых, она на самом деле так себя чувствовала. Ей так казалось. А во-вторых, здесь я врач и я решаю, кого как лечить.
Вениамин замолчал, насупился и больше комментариев не давал. Они вышли из подъезда, попрощались с бабушками и сели в машину. Семёныч сразу же связался с диспетчером:
– Счастливцев. Третья бригада…
Дальше вызовов не было. Семёныч воткнул рацию на место, посмотрел на часы и скомандовал:
– На базу, отдыхаем пока.
Валера завёл мотор, воткнул первую передачу и тронулся с места.