превознося эту депешу как явный знак того, что фюрер хочет совместно с новым папой налаживать отношения между церковью и рейхом[69].
Начиная беседу с 66-летним Диего фон Бергеном, понтифик (это был его первый разговор с иностранным дипломатом в качестве папы) попросил дипломата поблагодарить фюрера за добрые пожелания. Спеша развеять предположения о его потенциальных предубеждениях в отношении германской формы власти, папа процитировал фразу из речи, которую он годом раньше произнес на Евхаристическом конгрессе в Будапеште: «Не дело Церкви занимать какую-либо сторону в преходящих мирских вопросах и в отношениях различных систем, которые могут возникать в попытке преодолеть важнейшие проблемы настоящего»[70].
На другой день Пий XII написал Гитлеру послание с выражением надежды, что в качестве папы сумеет восстановить гармоничные отношения между церковью и германским рейхом. Одновременно он распорядился, чтобы ватиканская газета L'Osservatore Romano прекратила критику немецкого правительства. Казалось, вот-вот забрезжит новая эра взаимоотношений между Ватиканом и Третьим рейхом[71].
Добиваясь, чтобы его кандидатуру поддержали французские кардиналы, Пачелли обещал назначить кардинала Луиджи Мальоне, бывшего папского нунция в Париже, своим государственным секретарем. Лысеющий 62-летний Мальоне был невысоким коренастым человеком с добродушным лицом и глубокой ямкой на подбородке. Он пользовался популярностью среди зарубежных дипломатов в Ватикане: все знали его доброжелательность, чувство юмора и характерное хихиканье. Родившись в небогатой семье в небольшом городке под Неаполем, он рано остался без отца. Несмотря на это, его приняли в Академию церковной аристократии – римскую «учебную площадку» для ватиканского дипломатического корпуса. В начале 1920-х он служил нунцием в Швейцарии. В 1926 г. его перевели во Францию, где Мальоне прослужил нунцием еще десяток дет, прежде чем вернуться в Рим.
В конфиденциальной справке, подготовленной итальянским посольством при Святом престоле, сообщалось: «Кардинал Мальоне – человек безупречной духовной жизни и безграничной культуры. Его ум открыт пониманию потребностей современности. Это человек, проявляющий огромный такт в отношениях с окружающими, особенно в дипломатической сфере. Спокойный, склонный к размышлению, он в придачу к другим ценным качествам обладает немалым благоразумием в государственных делах и в практических вопросах». Чиано описывал нового государственного секретаря Ватикана как «южанина, полного таланта и нравственной силы», которому «невзирая на церковное образование, нелегко обуздывать порывы своей экспансивной натуры». И Чиано, и немецкий посол Берген видели в нем человека, с которым можно работать[72].
Кардинал Луиджи Мальоне
В воскресенье, 12 марта 1939 г., 50 000 человек еще перед рассветом заполнили собор Святого Петра. Итальянские военные и полицейские наводнили площадь и прилегающие улицы, где собралась еще более значительная толпа верующих и просто любопытствующих. В это же утро несколько позже процессия, состоящая из членов королевской семьи, глав правительств, иностранных министров (представлявших 36 стран), кардиналов, епископов, глав религиозных конгрегаций и других видных представителей церкви, начала медленное движение в святилище. Среди них был и Галеаццо Чиано, представлявший итальянское правительство. Президент Рузвельт направил для участия в церемонии Джозефа Кеннеди, одного из самых видных католиков США, отца будущего американского президента.
Наконец появился папа. Под звуки серебряных труб его внесли в собор на папском sedia gestatoria – специальном переносном троне-паланкине. Понтифика окутывали изящно расшитые белые одеяния, а на голове громоздилась высокая белая митра. В атриуме процессия ненадолго остановилась, чтобы настоятель собора мог воздать положенные почести папе, поцеловав его ступню. Когда величественно движущаяся процессия с огромной свитой папских служителей, одетых в средневековые облачения, вступила в главный неф, толпа собравшихся разразилась рукоплесканиями. Папа с бледным лицом медленно махал рукой в белой перчатке, вновь и вновь повторяя жест благословения.
После должных церемоний гости начали покидать храм. Широкие ступени собора Святого Петра скоро заполнились важными фигурами, для которых заранее зарезервировали места с лучшим видом на главную церемонию коронации, которая еще не началась. Из церкви вышла длинная вереница епископов, в мантиях и белых митрах, а также представители вооруженных сил Ватикана со своими папскими знаменами. Выйдя на площадь, папские войска обменялись воинским салютом с итальянскими армейскими формированиями, дожидавшимися снаружи. После того как оркестр Палатинской гвардии Ватикана[73] закончил исполнять папский гимн, оркестр карабинеров (национальной полиции Италии, подчинявшейся командованию вооруженных сил страны) грянул «Королевский марш», за которым последовал бодрый фашистский гимн Giovinezza.
К тому времени взгляды всех собравшихся сосредоточились на богато украшенном балконе (над центральным входом в собор), где пока пустовал золотой папский трон, покрытый алым бархатом, под балдахином из того же материала. Затем на балкон вышел новый папа – под звуки труб и под восторженный рев толпы внизу. Стоя у балюстрады, он в благословляющем жесте поднял руку, после чего повернулся, чтобы взойти на трон: это была кульминация церемонии. Сняв митру с головы папы, кардинал-дьякон заменил ее тяжелой трехъярусной папской тиарой, украшенной драгоценными камнями. Затем Пий XII поднялся и, воздев правую руку к небу, прочел торжественное благословение Urbi et Orbi[74], обращенное к Риму и ко всему миру[75].
Лишь после двух часов дня папа наконец сумел вернуться в свои покои. Он ел в одиночестве, в своей приватной столовой (это впоследствии вошло у него в привычку). По словам сестры Паскалины, те маленькие канарейки, клетку с которыми он держал рядом во время приема пищи, в тот славный день особенно хорошо пели. Папа, всегда чутко улавливавший настроение своих птичек, прервал трапезу, чтобы открыть дверцу и выпустить их. Канарейки перелетели на стол и на пустые стулья, продолжая составлять ему компанию, пока он не закончил есть. Затем он по одной водворил их обратно в клетку (причем каждая перед этим садилась ему на палец) и закрыл дверцу[76].
Коронация Пия XII, 12 марта 1939 г.
Пий XII ценил пунктуальность и жил согласно заведенному распорядку. Каждое утро он вставал в 6:15, хотя зачастую ложился лишь в 1:00 или позже, но все равно, вечно страдая бессонницей, спал плохо. Одеваясь, он любил настроить приемник на какую-нибудь зарубежную станцию: ему очень хотелось поддерживать свой уровень владения английским и французским. В его спальне, расположенной на верхнем этаже Апостольского дворца, имелось два окна, которые выходили на площадь Святого Петра. Комната была обставлена просто: обычная латунная кровать, небольшое зеркало, рабочий стол красного дерева, живописное изображение Пресвятой Девы. Прямо-таки влюбленный в технологические новинки, он обожал электробритву, которую ему подарили во время поездки по Соединенным Штатам; иногда во время бритья на его свободной руке сидела канарейка. В 7:00 он направлялся в личную часовню, где опускался на колени перед алтарем, чтобы помолиться. Надев облачение, папа служил обедню в окружении «домашних» монахинь и священников, после чего переходил в приватную столовую, где его ожидали кофе и сладкая булочка. Хотя за столом он ел один, его секретари сидели неподалеку и передавали ему последние депеши. После завтрака он спускался на лифте: его кабинет находился двумя этажами ниже. В кабинете папа читал наиболее срочную корреспонденцию, после чего монсеньор (священнослужитель, который выполнял роль мажордома) вручал ему список аудиенций на день. Как правило, его деловые встречи начинались с государственного секретаря или одного из двух заместителей последнего: чиновник входил с портфелем, набитым дипломатическими бумагами. Затем следовали кардиналы, возглавляющие многообразные конгрегации в сердце Римской курии, центрального правительства Святого престола.
Тем светским лицам, которые удостаивались личной аудиенции у папы, требовалось одеваться официально: так, женщинам предписывалось облачаться в длинное черное платье и покрывать голову длинной черной вуалью. Для более массовых аудиенций папа часто избирал Климентинский зал, чьи высокие стены покрывают фрески и фризы эпохи Возрождения, потолок украшен фреской «Прославление святого Климента» работы Джованни Альберти, а пол покрыт узорчатым мрамором. Когда звук трубы возвещал о появлении папы, все опускались на колени. Папа проходил мимо собравшихся, простирая руку, чтобы посетители могли поцеловать его кольцо. Затем он занимал место на скромном троне, установленном на небольшом возвышении. Произнеся несколько замечаний, он благословлял посетителей, подходивших к нему группами.
После этих аудиенций папа отправлялся на скромный обед (по сути, ланч), часто состоявший из рисового супа, а также рыбы или яиц с овощами и фруктами. Во время обеда его секретарь сидел неподалеку, зачитывая телеграммы и важные доклады или же под диктовку записывая за папой. Радио при этом передавало новости. На столе стояли одно-два блюдца с кормом для папских птиц, временно выпущенных из клетки. Гретхен, белая канарейка, любимица папы, иногда словно бы дразнила его (по крайней мере так казалось сестре Паскалине): она садилась ему на темя и дергала клювом тонкие пряди темных волос на почти лысой голове.