XXIII отправил в Ватикан телеграмму с сообщением о том, что летом прошлого года принцесса получила травмы во время союзнической бомбардировки лагеря Бухенвальд – и через несколько дней скончалась. «Труп сохранился и опознаваем», – добавлял Ронкалли. Позже стали известны ужасные подробности ее смерти, которая наступила после неудачной ампутации сильно обожженной левой руки[970].
Война в Италии завершилась в конце апреля. Президент Рузвельт не дожил до этого события. Он умер 12 апреля 1945 г., а через несколько дней союзнические войска прорвали последнюю линию обороны немцев на территории Италии в горах между Флоренцией и Болоньей и устремились на север. Армия союзников быстро продвигалась вперед, немцы отступали, и в городах по всему северу вспыхивали народные восстания. В 8:00 25 апреля одна из подпольных радиостанций передала призыв руководителей североитальянского отделения Комитета национального освобождения к вооруженному восстанию во всех землях, еще оккупированных «нацистами и фашистами». В Милане в разгар общегородской забастовки партизаны начали захватывать стратегические опорные пункты по мере отступления немецких войск. Отчаявшиеся итальянские фашисты удирали в автомобилях по улицам, беспорядочно паля по своим врагам. В тот же день, пытаясь избежать бессмысленного кровопролития, кардинал Шустер устроил у себя в кабинете встречу Муссолини и его военного министра Родольфо Грациани с руководителями итальянского Сопротивления. Мертвенно-бледный, физически съежившийся дуче требовал гарантий безопасности для себя и для своих соотечественников-фашистов, но было уже поздно, слишком поздно[971].
Дуче бежал на север. Он сумел добраться до Комо, городка на южном берегу одноименного озера. Там его ждала Клара. Еще в Милане дуче договорился об отправке ее родителей и сестры на самолете в Испанию, но самого Муссолини, опасаясь реакции союзников, Франко укрывать не захотел. Человек, так долго наслаждавшийся приветственными криками толпы и обожанием миллионов, теперь чувствовал себя покинутым. Последнее унижение он испытал у миланского архиепископа, где узнал, что немецкое командование в Италии уже ведет переговоры с лидерами Сопротивления об условиях своей эвакуации из Милана. Немцы не удосужились сообщить об этом дуче.
Бенито Муссолини, 1945 г.
Одна из автоколонн отступавших немцев, которая шла по берегу Комо на север, к границе, подобрала дуче и Клару. Но она не успела уехать далеко – вскоре путь ей преградила небольшая группа легковооруженных партизан[972]. Немецкий офицер, командовавший колонной, очень хотел поскорее двинуться дальше и поэтому разрешил партизанам провести осмотр в поисках итальянских беглецов. Бывший диктатор облачился в немецкую военную форму и нацепил темные очки, но его все-таки опознали и схватили. Клара настояла, чтобы ее взяли вместе с ним.
Командир местного партизанского отряда не ожидал, что ему попадет в плен столь видная фигура. Он связался с Миланом и спросил у лидеров Сопротивления, что ему делать. Те посовещались и решили, что свергнутого диктатора лучше казнить на месте. Исполнять это решение отправили партизанского командира довольно низкого ранга – «полковника Валерио» (в мирной жизни Вальтера Аудизио, бухгалтера). Аудизио прибыл 28 апреля к сельскому дому, где содержали Муссолини и Клару. По-видимому, «полковник Валерио» сообщил узникам, что привез приказ отпустить их восвояси. Подробностям того, что происходило на протяжении следующего часа, посвящена масса публикаций, основанных в том числе и на нескольких противоречащих друг другу рассказах самого Аудизио. Муссолини и Клару посадили в машину вместе с «полковником Валерио» и несколькими другими партизанами. Их привезли к невысокой каменной стене, окружавшей небольшой особняк. Было 16:00. Паре велели вылезать. Шел дождь. Клара плакала. На ней была шуба. Муссолини явно чувствовал, что конец близок, и на его лице застыло отсутствующее выражение. «Ты рад, что я шла за тобой до последнего?» – шепотом спросила его Клара. Похоже, Муссолини не расслышал. Его мысли, казалось, витали где-то далеко.
«По приказу главного командования Комитета национального спасения, – провозгласил партизанский полковник (по крайней мере так он сам потом описывал произошедшее), – мне поручено осуществить акт правосудия от имени итальянского народа». Он направил на них оружие, но тут к нему метнулась Клара в попытке отвести ствол. В конце концов полковник выполнил свою задачу. Смертельно раненные Муссолини и Клара рухнули на мокрую землю.
Затем партизаны бросили тела в кузов грузовика и привезли их в Милан, где на пьяццале Лорето выставили напоказ наряду с трупами других видных деятелей фашизма, казненных незадолго до этого. Выбор пьяццале Лорето был не случаен: летом прошлого года в отместку за нападение партизан на немецкую автоколонну шеф миланского гестапо приказал расстрелять 15 мирных жителей как раз на этом месте. Их тела еще несколько дней лежали там для всеобщего обозрения. Теперь после долгих лет войны и лишений толпа вымещала перенесенные страдания на трупах фашистских вождей, плюя на них, осыпая их проклятиями, пиная ногами, всаживая в них пули. Потом Муссолини с Кларой вместе с их товарищами подвесили за ноги на бензоколонке, примыкавшей к площади. Прежде чем их вздернули, какой-то священник, пытаясь не допустить непристойности, притянул веревкой юбку Клары к ее бедрам. Из раздробленной головы дуче вытекал мозг. На другой день читатели ватиканской газеты узнали о смерти диктатора лишь из маленькой заметки на второй полосе внизу четвертой колонки. Заметка имела простенький заголовок: «Расстрел фашистских главарей»[973].
Последующие дни стали временем торжества и мести. Через несколько дней после того, как дуче повесили за ноги на пьяццале Лорето, архиепископ Шустер послал папе письмо, где описывал разгул насилия, захлестнувшего Ломбардию. По его словам, это была «волна коммунизма, внушающая ужас». Шустер сообщал, что народные трибуналы приговаривают к расстрелу практически без суда: «Достаточно лишь установить личность обвиняемого: "Ты такой-то? Ты мертв"». Среди казненных был и отец Туллио Кальканьо, руководивший профашистским католическим журналом Crociata Italica. «Его захватили врасплох в немецких казармах, – уведомлял папу кардинал. – Ему не предоставили священника, не дали причаститься [то есть совершить последние таинства перед смертью]. Однако он дважды успел осенить себя крестным знамением, прежде чем его расстреляли. Вот она, Господня справедливость!» Потом толпа набросилась на упавшего священнослужителя, принялась пинать ногами безжизненное тело, плевать на него. По счастью, отметил архиепископ, вмешалась группа молодых католиков. Они поспешно сняли с расстрелянного черную сутану, чтобы ее не осквернили[974].
Бывший ученик, а впоследствии партнер и защитник Муссолини пережил его всего на два дня. Когда дуче выводили из машины на расстрел, фюрер, прятавшийся в глубоком бункере под зданием берлинской рейхсканцелярии, занимался, как ни странно, приготовлениями к своему бракосочетанию. Вскоре после полуночи, уступив давнему желанию своей любовницы Евы Браун, Гитлер официально зарегистрировал брак с ней. Бракосочетание провел один из муниципальных советников-нацистов. После скромной церемонии подали шампанское и бутерброды. Затем фюрер продиктовал свое последнее заявление, где обвинил в войне «международное еврейство». На другой день, прослышав об участи Муссолини, под натиском известий о приближении советских войск Гитлер совершил финальные приготовления. Закрывшись в своем кабинете, он сел на маленький диван рядом с женой. Ева проглотила таблетку цианида и безжизненно обмякла. Гитлер взял в правую руку вальтер, поднес пистолет к виску и спустил курок.
Уже через несколько минут лакей Гитлера обнаружил их тела. Он сходил за одеялами и с помощью трех охранников-эсэсовцев завернул в них оба трупа. Затем они перенесли новобрачных вверх по лестнице в сад при рейхсканцелярии. Там, невзирая на сильный артиллерийский обстрел, который вела Красная армия, они положили трупы рядом друг с другом, обильно полили их бензином и подожгли. Когда сюда прибыли первые советские солдаты, от Гитлера и Евы остались лишь зола и зубы[975].
Папа Пий XII
День тезоименитства понтифика, 2 июня, наступил меньше чем через месяц после капитуляции Германии. Папе очень хотелось воспользоваться традиционным собранием кардиналов по этому поводу для того, чтобы сказать кое-что важное. Пий XII сделал нечто такое, чего никогда не делал прежде, – обратился к проблеме национал-социализма. Начал он, как бы защищаясь, с оправдания своего участия в качестве государственного секретаря Ватикана в подписании конкордата с Германией через несколько месяцев после прихода Гитлера к власти. Папа подчеркивал, что это делалось с согласия немецкого епископата без каких-либо намеков на одобрение нацистской доктрины Ватиканом. «В любом случае, – заявил он, – мы должны признать, что на протяжении последующих лет конкордат был полезен и как минимум помогал предотвратить нанесение более серьезного вреда». Но основную часть своей речи папа посвятил тому, что он назвал кампанией нацистского режима против католической церкви. Понтифик отметил, что многие католические священники, особенно в Польше, были отправлены нацистами в концентрационные лагеря. Он не забыл упомянуть и о своем рождественском обращении 1942 г., изображая себя истинным последователем своего предшественника Пия XI и его энциклики 1937 г., осуждавшей нацистскую доктрину.
В выступлении папа особо подчеркивал страдания католиков и католической церкви во время войны, а католиков Германии выставлял жертвами нацистов. Он ни словом не обмолвился об истреблении евреев нацистами. Если в концлагерях наряду с доблестными католическими священниками и были евреи, то об этом ничего не говорилось в выступлении понтифика. Он ничего не сказал и об участии Италии в войне на стороне гитлеровской коалиции, а уж тем более об ее ответственности за те несчастья, которые постигли Европу