х вроде архиепископа Бартоломази, который серьезно поплатился за это. Впрочем, даже в случае Бартоломази, столько лет с энтузиазмом агитировавшего за фашизм, потребовалось немало времени, чтобы Пий XII наконец снял его с поста главы итальянской службы военных капелланов. Чезаре Орсениго, гитлеролюбивый нунций в Германии, остался на посту и после окончания войны и занимал его вплоть до своей кончины в 1946 г. Папа не стал назначать и нового ватиканского посла в Италии: Франческо Боргоньини занимал этот пост до 1953 г., когда понтифик произвел его в кардиналы.
Церковь воздает почести и некоторым наиболее влиятельным пропагандистам идей Муссолини. У отца Агостино Джемелли, правда, были кое-какие неприятности с послевоенной итальянской комиссией, созданной для изгнания основных деятелей фашистского режима, но вскоре он вернулся на свою должность ректора Миланского католического университета. В его честь сегодня названа одна из крупных католических больниц Рима. Кампания за канонизацию кардинала Шустера, архиепископа Миланского, которого фашисты долго считали одним из своих главных сторонников среди духовенства, началась всего через три года после того, как в 1954 г. он умер. Статуса святого он пока не удостоился, но в 1996 г. его причислили к лику блаженных.
Летом 1945 г., когда война в Европе завершилась, иностранные дипломаты, аккредитованные в Ватикане, полагали, что папа наконец отправится на отдых в традиционное папское убежище – резиденцию Кастель-Гандольфо, овеваемую чистым горным воздухом. Пий XII жил там лишь в 1939 г. и говорил, что, пока римляне страдают, он, их пастырь, должен оставаться рядом с ними. Но даже после окончания войны в Европе понтифик, похоже, не особенно рвался покинуть Ватикан хотя бы на время. В середине июля д'Арси Осборн направил Черчиллю доклад, в котором объяснял решение папы:
На самом деле villeggiatura[989] в сельской местности вызывает у него скуку, поэтому он пассивно сопротивляется попыткам окружения и доброжелателей убедить его сдвинуться с места и для разнообразия глотнуть свежего воздуха. Похоже, он принадлежит к числу тех несчастных, которые не в состоянии расслабиться, насладиться праздностью или картиной окружающей природы. Во время ежедневных прогулок по Ватиканским садам он обычно штудирует текст своей очередной речи и редко отрывает от нее глаза, чтобы полюбоваться цветами и деревьями вокруг или же открывающимся отсюда видом на Рим[990].
В том году традиционное рождественское обращение папы включало нечто такое, чего не было в речах военного времени. Понтифик ясно и недвусмысленно заклеймил тоталитарные страны: «О, эта сила тоталитарного государства! Жестокий, душераздирающий парадокс! Вся поверхность земного шара, покрасневшая от кровопролития в эти ужасные годы, вопиет о тирании такого государства». Как подметил Осборн, папа словно специально ждал со своим осуждением тоталитарных государств, пока на планете не осталось всего одно – Советский Союз[991].
Папа не только помогал перекраивать историю сотрудничества итальянской церкви с режимом Муссолини и церковной поддержки войны, он еще и содействовал переписыванию истории взаимоотношений Италии и Германии. Нет-нет, итальянцы совершенно не повинны в войне – теперь их выставляли ее жертвами. Принимая в феврале 1946 г. Паскуале Диану, нового посла Италии при Святом престоле, папа назвал итальянский народ «жертвой войны, в которую его втянули вопреки чувствам и чаяниям подавляющего большинства [итальянцев]». Затем он, как сообщал Диана, принялся нахваливать «поведение немецкого духовенства, противостоявшего нацистскому режиму». Лишь в 2020 г. епископы Римско-католической церкви в Германии наконец признали, как обманчиво такое представление Пием XII этого сегмента истории. В ознаменование 75-й годовщины окончания войны они выпустили официальное заявление с признанием, что епископы Германии не сумели противостоять нацистской войне и гитлеровским попыткам истребить всех евреев Европы. Однако ни итальянская церковь, ни сам Ватикан пока так и не взяли на себя ответственность за что-либо подобное[992].
Начало послевоенного времени стало драматичным периодом как для Италии, так и для понтифика. Впервые после того, как женщины страны получили право голоса, итальянцы отправились 2 июня 1946 г. на избирательные участки, чтобы сделать выбор между сохранением савойской монархии или переходом на новую – республиканскую – форму правления. За несколько недель до этого король Виктор Эммануил, скомпрометированный своей многолетней поддержкой Муссолини и фашизма, уступил трон сыну в надежде, что это побудит народ более благосклонно отнестись к идее монархии. Но этот запоздалый шаг ничего не дал. Большинство проголосовало за республику. Умберто, король на месяц, сел на самолет и отправился в Португалию, где его ждала жизнь изгнанника. В Италии больше не было королевского семейства.
Результаты референдума по сохранению монархии заставили папу заволноваться: он опасался, что эта перемена сыграет на руку Итальянской коммунистической партии, ряды которой быстро росли. Его беспокоило и то, что новое – демократическое – правительство может отказаться от Латеранских соглашений, которые с точки зрения Ватикана были высшим достижением Муссолини. В конечном счете эти страхи оказались необоснованными. Итальянская коммунистическая партия, стремясь заручиться голосами в стране с огромной долей католического населения, старалась показать, что коммунизм и католицизм не являются чем-то несовместимым. Пальмиро Тольятти, лидер партии, удивил многих, объявив, что коммунисты намерены голосовать за включение Латеранских соглашений в новую конституцию Италии. Они остаются в ней и поныне. В 1948 г. на первых выборах в парламент, проходивших по новой – республиканской – конституции, недавно созданная Христианско-демократическая партия, воспользовавшись мощной поддержкой католического духовенства и активистов по всей стране, одержала победу над блоком коммунистов и социалистов[993].
Папа наконец вернулся в Кастель-Гандольфо в августе 1946 г., через семь лет после предыдущего посещения резиденции. Ему было уже 70, он никогда не отличался крепким здоровьем, страдал от холодных военных зим и потому выглядел ослабевшим. «Врачи, уже давно озабоченные его состоянием, – докладывал французский поверенный в делах в Ватикане, – заявили, что снимают с себя ответственность, если великий понтифик останется в Риме на все лето». Но даже перебравшись на эту папскую виллу в Альбанских горах, он каждый день засиживался допоздна и отказывался лечь в постель, не послушав по Би-би-си полуночный выпуск новостей[994].
Завершение войны никак не сказалось на стремлении папы ежегодно устраивать новогодний прием для римской аристократии. Он даже воспользовался этим поводом, чтобы выразить беспокойство насчет нового – демократического – режима, установившегося в Италии. Ушла в прошлое фашистская цензура книг, театральных постановок и фильмов, которую и Пий XII, и его предшественник вовсю использовали в своих интересах. Но христианская концепция свободы, заявил папа собравшейся знати, не допускает, чтобы печать и кинематограф оставались без надзора, ибо иначе нравственность общества окажется незащищенной. Понтифик пообещал предпринять все возможное, чтобы сомнительные материалы не попадались на глаза впечатлительной итальянской публике. В следующем месяце он вновь затронул эту тему во время беседы с итальянским послом при Святом престоле. «Как и следовало ожидать, – докладывал потом дипломат, – понтифик в ходе аудиенции говорил также об антирелигиозной и антиклерикальной прессе и сожалел, что не были приняты меры для прекращения деятельности таких изданий»[995].
С окончанием войны вновь появились сплетни, связанные с упорным нежеланием папы назначать нового государственного секретаря Ватикана взамен умершего кардинала Мальоне. Американский посланник Гарольд Титтман в Ватикане направил в Вашингтон пространный доклад по этому вопросу, где говорилось: «Нет никаких сомнений, что папа не прочь взять на себя обязанности государственного секретаря и что он даже рад такой возможности контролировать малейшие детали административной деятельности». Затем Титтман изложил слух, который впоследствии распространился по обе стороны Атлантики: папа хотел бы назначить на этот пост своего друга, архиепископа Фрэнсиса Спеллмана, но решил подождать, пока международное положение станет спокойнее, а уж потом ставить на эту должность американца. На следующий год Пий XII проводил первое за время своего понтификата назначение новых кардиналов и воспользовался случаем, чтобы возвести Спеллмана в этот сан, однако пост государственного секретаря так и остался вакантным[996].
В преддверии 1948 г., когда после кончины Мальоне прошло уже около четырех лет, отсутствие преемника на посту государственного секретаря начинало вызывать в Ватикане нешуточное недовольство. Это хорошо видно из признания монсеньора Карбоне, одного из сотрудников Государственного секретариата, в разговоре с информатором итальянской военной разведки:
Папа – благословенная личность, он хочет все делать сам, но переоценивает свои возможности. Ему следовало бы помнить, какой бесценной была его собственная работа в качестве государственного секретаря, когда требовалось поумерить субъективизм Пия XI. Ему было бы очень полезно иметь рядом кардинала с собственными взглядами… с которым можно обсуждать и рассматривать вопросы с разных точек зрения. Вместо этого он все делает и решает сам, поскольку монсеньор Монтини, опасаясь утратить доверие, твердит ему, что он прав во всем