На протяжении всего лета 1939 г., готовя вторжение в Польшу, Гитлер продолжал использовать этот канал и поддерживать надежду Пия XII на достижение соглашения, которое могло бы положить начало эпохе гармоничных взаимоотношений между Ватиканом и Третьим рейхом. В начале июля папа получил новое сообщение через кардинала Лаури. Как выяснилось, принц Филипп во время своего краткого визита в Италию (он приехал на одно из свадебных торжеств королевской семьи) снова вызвал Травальини в королевский дворец, чтобы передать ему очередное послание фюрера. На встрече с Гитлером, состоявшейся несколькими днями ранее, фон Гессен осведомился, готовы ли предложения для папы. По итогам встречи принц сообщал, что фюрер «сейчас расположен к примирению», но «приносит свои извинения за то, что на фоне нынешней международной обстановки, крайне деликатной, он пока не сумел в должной мере изучить текущие сложные проблемы католической церкви в рейхе и подготовить конкретные предложения Святому Отцу». Однако, добавлял фон Гессен, лично он убежден, что столь желанный религиозный мир может быть достигнут. Он отмечал, что надеется вскоре вернуться в Рим для встречи с папой[142].
Очередная тайная встреча фон Гессена с понтификом состоялась в следующем месяце (менее чем через неделю после нее войска фюрера вторглись в Польшу). Встрече предшествовал отправленный папе 21 августа длинный воодушевляющий отчет, который Травальини снова передал через кардинала Лаури. Как обычно, Травальини не удержался от самовосхваления. Он известил понтифика, что недавно вернулся из Германии, где лоббировал интересы Ватикана перед нацистской верхушкой, уверяя представителей рейха, что «папа Пачелли – это их папа». Фон Гессен, сообщал он, хочет, чтобы Пий XII знал: мало того, что Гитлер приказал прессе прекратить критику церкви, так он еще для создания подходящей атмосферы для достижения согласия с Ватиканом немного дистанцировал идеологию рейха от взглядов Альфреда Розенберга, одного из главных антиклерикальных теоретиков нацизма. «Теперь, – писал Травальини, – проблема находится исключительно в руках фюрера и фон Риббентропа»[143].
«Полчаса назад, – докладывал Травальини три дня спустя в очередном письме кардиналу Лаури, – Его Королевское Высочество принц Филипп фон Гессен прибыл из Германии с чрезвычайно срочными посланиями фюрера, адресованными Святому отцу. Полагаю, мы наконец подошли к официальному началу переговоров. Завтра вечером (самое позднее – в субботу) принц должен будет снова покинуть страну после встречи со Святым Отцом». Далее Травальини просил инструкций насчет того, каким образом устроить эту новую встречу. Он отмечал, что принц будет использовать тот же псевдоним, что и в прошлый раз: «маркиз Турри». Переправляя папе письмо Травальини, кардинал подчеркивал в сопроводительной записке, что фон Гессен прибыл в Рим «по распоряжению фюрера, чтобы снова провести секретные переговоры по известным вопросам лично с Вашим Святейшеством»[144].
Подробный рассказ об этой следующей встрече фон Гессена с папой, которая прошла в резиденции Кастель-Гандольфо, содержится в немецкоязычных материалах, которые хранятся в недавно рассекреченных архивах Государственного секретариата Ватикана. Эти материалы носят название «Секретная аудиенция Его Королевского Высочества принца Филиппа фон Гессена [у папы римского], 26 августа 1939 г., суббота, 18:00». В них подробно описывается встреча, которая прошла меньше чем за неделю до того, как Гитлер отправил немецкие войска в Польшу, тем самым положив начало Второй мировой войне.
Немецкий принц (это уже входило у него в привычку) начал с сообщения о том, что Гитлер хотел бы заверить папу в своем «самом горячем желании» восстановить мирные отношения с церковью. Фюрер, говорил фон Гессен, не верит, что их раскалывают какие-либо «серьезные проблемы». Затем принц, не обращая внимания на явное противоречие, сообщил, что, по мнению Гитлера, есть две «серьезнейшие проблемы», которые необходимо разрешить для достижения соглашения: это «расовый вопрос» и вмешательство духовенства во внутреннюю политику Германии (фюреру представлялось, что такое вмешательство действительно имеет место). Гитлер считал, что первого из этих препятствий к достижению соглашения, пресловутого «расового вопроса», можно «избежать», продолжая новую папскую политику по сохранению молчания относительно данной проблемы. Таким образом, для окончательного заключения соглашения требуется достичь взаимопонимания по той роли, которую должно играть католическое духовенство Германии.
В ответ папа первым делом попросил передать фюреру благодарность за его теплое приветствие. Понтифик заявил, что он тоже хотел бы видеть, как церковь заключает достойное соглашение, которое обеспечит религиозный мир в рейхе. Что же касается озабоченности Гитлера в отношении политической активности германского духовенства, то здесь нет оснований для тревоги, так как у церкви отсутствуют причины вмешиваться в партийную политику.
Фюрер, отвечал принц, убежден, что их переговоры вполне могут привести к выработке нового конкордата с Германией, который включит в себя и Австрию, ведь теперь она тоже часть рейха.
«Мы будем с самым горячим энтузиазмом ратовать за достижение достойного религиозного мира», – пообещал папа.
Подобный мир, заверил понтифика принц, «и в самом деле отвечает глубинным чаяниям фюрера. Он надеется увидеться с Вашим Святейшеством, когда вернется в Рим с официальными целями». Фюрер рассчитывал, что к этому моменту уже предоставил папе целый ряд позиций, по которым можно было бы продвинуть переговоры вперед. К сожалению, «возникло русское дело», которое отвлекло Гитлера от этого предмета. Фон Гессену не потребовалось разъяснять папе, что это такое: речь шла о пакте о ненападении между Германией и Советским Союзом. Его подписали в Москве за три дня до этого, и о нем уже сообщила пресса. Но переговоры с папой, уверял немецкий принц, по-прежнему представляют чрезвычайный интерес для фюрера. Именно поэтому Гитлер приказал ему совершить эту поездку в Рим. Однако все участники переговоров понимали, что все следует делать с соблюдением секретности во избежание «враждебного влияния» тех, кто всячески старается помешать заключению соглашения между Пием XII и фюрером.
Как сказал папа, безусловно, есть те, кому не понравилось бы заключение подобного мира, однако Гитлеру не следует беспокоиться о соблюдении конфиденциальности со стороны Ватикана. «Secretum[145] – священная для нас вещь», – провозгласил понтифик.
Ближе к концу встречи фон Гессен, хотя и был протестантом, попросил у понтифика позволения преподнести папе небольшое изваяние Мадонны «в память об этом знаменательном дне». Это было подходящее приношение, так как Пий XII давно с особым преклонением относился к Пресвятой Деве. Папа дал согласие, отметив, что весьма ценит жест немецкого принца[146].
В следующий раз Пий XII встретился с гитлеровским эмиссаром через два месяца. К тому времени мир сильно изменился – началась страшная новая война.
Глава 7В попытке сохранить лицо
«Мы здесь находимся в очень непонятной ситуации, – писал посол Уильям Филлипс президенту Рузвельту 18 августа 1939 г., – и в мертвом затишье, свойственном середине августа в Риме, чувствуется общая тревога». С тех пор как Чиано вернулся из Зальцбурга, Филлипс безуспешно пытался встретиться с ним, чтобы выяснить, почему Гитлер так срочно вызывал его к себе. «Говорят, что папа серьезно обеспокоен», – добавлял Филлипс в письме президенту[147].
Муссолини продолжал демонстрировать самоуверенность, если не сказать сумасбродство. Однако диктатора немного смущали те сомнения, которые его генералы испытывали в отношении боеготовности итальянских войск, а также донесения о том, что итальянский народ без особого энтузиазма относится к возможности ввязывания в войну. Перепады настроения, которыми дуче и прежде страдал, становились все более частыми. Раздраженный утверждением одной лондонской газеты, что итальянские военные не готовы воевать, он дал волю гневу, разговаривая с зятем. По его словам, раньше он считал, что Италии лучше сохранять нейтралитет, но теперь склоняется к вступлению в войну на стороне Германии. «Иначе, – заявил дуче, – нас ждет вековое бесчестие»[148].
На другой день после этой беседы Муссолини отдыхал (если он вообще обладал способностью отдыхать и расслабляться) в своем знаменитом убежище – палаццо Венеция. Там же находилась его любовница Клара Петаччи. По соседству с комнатой, где они проводили время, имелась небольшая ванная, куда Муссолини заглядывал после секса, чтобы освежиться (это сводилось у него к спрыскиванию лица любимым одеколоном). То был ранний период их романа, и Клара, которой тогда исполнилось 27, приходила в невероятный восторг от близости с человеком, которого она, подобно многим итальянским школьницам, с детства считала героическим воплощением мужской силы. В середине каждого дня она дожидалась его в Зодиакальном зале дворца и коротала время за шитьем новых платьев, ведением дневника, записи в котором становились все пространнее, или просто лежала на диване, предаваясь мечтаниям[149].
Этот день, подобно многим другим, позволил Кларе немного расширить свое политическое образование: явившись, Муссолини долго распространялся насчет международного положения. В этой нескончаемой речи проницательный анализ сочетался с самыми едкими замечаниями. Англии, говорил он в тот день Кларе, ни в коем случае не следовало давать гарантии Польше без предварительного соглашения с Россией, но она все же сделала это. «Теперь Россия поставит их на место!» – воскликнул он. Без поддержки России, пояснял дуче, англичане скоро поймут, что загнали себя в непростую ситуацию. «Они станут говорить: