Фюреру не потребовалось много времени, чтобы начать свой очередной мессианский монолог. Вспоминая позже эту встречу, он заметил, что Муссолини показался ему «смущенным, словно школьник, который не сделал домашнее задание». Взаимопониманию мало помогало то, что Гитлер знал лишь немецкий, а Муссолини слишком гордился своими лингвистическими способностями, чтобы допустить на эту беседу переводчика. Из-за трудностей с немецким и из-за излишней напыщенности бесконечных разглагольствований фюрера Муссолини упустил многое из того, что сказал немецкий диктатор, но основной посыл был достаточно ясен. Вот-вот начнется решающая битва, объявил фюрер. Париж скоро падет, а за ним последует Лондон, если только не проявит мудрость, согласившись на условия мира. Италия связана с Германией священным пактом. «Если Германия проиграет…»
Тут Муссолини перебил его: «Тогда Италия тоже проиграет!»
Фюрер продолжал: «Если Италия готова довольствоваться второстепенной ролью в Средиземноморье, тогда ей не нужно больше ничего предпринимать».
Муссолини все больше подпадал под обаяние Гитлера, к тому же его все больше впечатляла военная мощь Германии. Дуче объявил фюреру, что ему нужно еще немного времени для того, чтобы завершить военные приготовления, и тогда Италия гордо выступит вместе с Германией. Гитлер пообещал, что, как только Франция будет завоевана, а Англии придется просить о мире, Италия станет хозяйкой Средиземноморья.
После длившейся 2,5 часа беседы и краткого ланча диктаторы покинули купе дуче и прошлись до стоявшего рядом поезда Гитлера. Снегопад закончился. Вернувшись в свое купе, фюрер несколько минут оживленно разговаривал с дуче через опущенное окно. Потом поезд отошел от станции, и два диктатора вскинули правую руку в прощальном салюте[262].
Заместитель госсекретаря США отложил отъезд из Рима, надеясь узнать от Чиано, как прошла встреча двух диктаторов на перевале Бреннер. Чтобы не привлекать внимание общественности к разговору с американцем, Чиано договорился встретиться с Уэллесом в гольф-клубе, расположенном на юго-восточной окраине города. Чиано нередко проводил дневные часы в этом клубе, который в первые десятилетия века основали британские эмигранты. Заведение могло похвастаться живописными видами на Аппиеву дорогу – древнеримскую магистраль, соединявшую Рим с южной оконечностью каблука итальянского сапога. Чиано сообщил американцу, что на встрече говорил в основном Гитлер, который известил собеседников, что наступление на западном направлении начнется скоро, но не в ближайшие дни. По словам Чиано, фюрер намеревался отправить самолеты бомбить британские порты и крупные города, в том числе Лондон.
В итоговом докладе о своей миссии Уэллес отмечал, что решение Муссолини швырнуть Италию в топку войны будет зависеть от того, одержит ли Германия быстрые победы при продвижении на запад. Дипломат указывал, что противниками такого решения являются почти все значимые фигуры Италии, начиная с Чиано, который «настроен резко против», как и король. «Церковь открыто выступает против, – добавлял Уэллес. – С ней солидарны финансовые и коммерческие круги, а также все простые люди». Но если Германия уверенно пойдет к победе, мало что сможет удержать Муссолини от присоединения к фюреру в войне. Что же касается папы, то «боюсь, он обескуражен и пребывает в смятении»[263].
Через две недели после встречи Муссолини с Гитлером дуче направил секретный меморандум королю, Чиано и командующим. В нем говорилось, что в случае продолжения войны «верить в возможность до самого ее конца оставаться в стороне нелепо и нереалистично. Италия не задвинута в угол Европы подобно Испании… Италия находится среди воюющих стран». Через два дня он высказался в том же духе на заседании кабинета министров. Если Италия и дальше останется нейтральной, она «на столетие лишится статуса великой державы и навеки перестанет быть истинно фашистским режимом». По его словам, для Рима настало время вновь собрать воедино свою средиземноморскую империю[264].
Нетерпение дуче лишь усилилось, когда 9 апреля он получил от Гитлера письмо, где сообщалось о планах фюрера в этот же день направить германские войска в Норвегию. Поблагодарив Муссолини за все, что он до сих пор сделал, Гитлер завершал письмо так: «Дуче, меня глубоко трогает вера в то, что Провидение избрало нас двоих для осуществления одной миссии». Поздно ночью Муссолини получил еще одно послание от Гитлера. Фюрер извещал о том, что немецкие войска полностью оккупировали Данию и захватили Осло[265].
«Ненавижу этот итальянский сброд!» – воскликнул Муссолини на другой день во время разговора с Кларой. Пока немцы храбро сражаются, итальянцы, видите ли, хотят и дальше жить мирно и спокойно. «У меня была возможность восемь месяцев мерить температуру этому народу, – заметил дуче (имея в виду, что война разразилась восемь месяцев назад). – Они трусы, слабаки и полны страха». Это была одна из его излюбленных тем, так что он, быстро распаляясь, добавил: «Ах, ты же знаешь, все это совершенно бесполезно: нельзя искоренить последствия трехвекового рабства за 18 лет нового режима!» Он сделал все возможное, чтобы превратить итальянцев в отважную, воинственную силу, но мало чего добился: «Даже если враг окажется у наших ворот, они и тогда не прекратят пустую болтовню».
«Да, моя дорогая, – заключил дуче, – я расстроен. Я расстроен и испытываю отвращение»[266].
Его настроение не улучшила встреча с королем, которая прошла утром того же дня. Чтобы исполнить обещание, данное Гитлеру, Муссолини требовалась поддержка короля, ибо именно король считался верховным главнокомандующим вооруженными силами, а итальянская армия имела долгие традиции верности Савойской династии. Но Виктор Эммануил, вечный циник, к тому же никогда не любивший немцев, не демонстрировал особого желания отправлять итальянские войска на фронт.
«Это унизительно, – заметил дуче в тот же день несколько позже, – когда стоишь руки в брюки, а другие в это время пишут историю»[267].
Часть вторая. На пути к победе гитлеровской коалиции
Глава 13Неподходящий момент
После полуночи зять Муссолини, министр иностранных дел Италии, уже уходил со званого обеда, устроенного посольством Германии, когда у дверей его остановил Ганс Георг фон Макензен, гитлеровский посол в Риме. Не исключено, заметил Макензен, что ему придется потревожить министра ранним утром. Вернувшись домой, Чиано никак не мог заснуть. В 4:00 у него зазвонил телефон, и Макензен сказал, что будет у его порога самое большее через 45 минут. Прибыв к министру, немец сообщил: Гитлер хочет, чтобы Чиано ровно в 5:00 передал Муссолини одно послание. На естественный вопрос, почему все это нельзя было сделать накануне, в более приемлемое время, Макензен пробормотал что-то насчет дипломатического курьера, которому пришлось задержаться. Затем эти двое проследовали по улицам Рима, пустынным в этот час, на виллу Торлония, в резиденцию итальянского диктатора. Это происходило 10 мая 1940 г.
Послание Гитлера начиналось так: «Дуче, когда вы получите это письмо, я уже перейду Рубикон». Как выяснилось, он отдал немецким войскам приказ начать наступление на Бельгию и Нидерланды в 5:35. Внимательно прочитав письмо и приложенные к нему материалы (все это было написано по-немецки), Муссолини поднял глаза и объявил, что полностью одобряет решение фюрера. Он отправил Гитлеру телеграмму с благодарностью за письмо. «Я чувствую, что Италии тоже пришло время действовать, – писал Муссолини фюреру. – Что касается итальянских вооруженных сил, то флот готов, а к концу мая будут готовы и две армейские группировки на востоке и на западе, а также формирования военно-воздушных и противовоздушных сил».
Стремление дуче объединить итальянские силы с гитлеровскими лишь усиливалось на протяжении последующих дней, когда немецкие войска с ошеломительной скоростью продвигались по территории Нидерландов, Бельгии, Люксембурга и далее в направлении Парижа. Эдда, дочь Муссолини, разделяла его энтузиазм, в отличие от своего мужа. Своевольная дочь заявила отцу, что, если Италия не хочет утратить честь, стране нужно как можно скорее вступить в войну[268].
За две недели до этого, встревоженный тем, что Муссолини по некоторым признакам готовится ввергнуть Италию в пучину войны, Пий XII написал ему письмо. Начиналось оно такими словами: «Возлюбленный сын. Нам известно… о тех доблестных усилиях, которые вы с самого начала предпринимали для того, чтобы избежать войны, а затем – чтобы ограничить ее небольшой территорией». Далее следовало выражение надежды на то, что «благодаря вашим инициативам, вашему упорству и вашей итальянской душе Европа будет спасена от большого разрушения и от множества новых бедствий, а наша и ваша любимая страна избежит столь ужасного несчастья». Одновременно папа подтверждал те инструкции, в соответствии с которыми ватиканские газеты не должны были публиковать ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие дуче[269].
Ответ Муссолини понтифику был далек от успокаивающего: «Благословеннейший Отец, ваше признание того факта, что я пытался всеми силами избежать европейского пожара, дало мне повод для законного удовлетворения». Хотя до сих пор удавалось не вовлекать Италию в войну, писал дуче, гарантировать, что это получится и в будущем, невозможно. Затем он с немалой долей самомнения приводил в качестве оправдания слова самого папы: «История, как вы учили меня, Благословенный отец, не знает случаев, когда Церковь принимала бы мир ради мира, мир