Из публикаций католической прессы верующим Италии сразу стало понятно, что и церковь преисполнена энтузиазма по поводу последних событий. L'Avvenire d'Italia поместила на первой полосе специальную редакционную статью рядом с новостями о том, что Италия объявила войну СССР. Руководитель издания предсказывал: «Над кремлевскими куполами вновь воссияет Крест». Главный редактор католической газеты, выходившей в Риме, через несколько дней добавил собственные благословения, обращенные к первым итальянским частям, отправлявшимся на советский фронт. Он писал, что они идут на битву «против убийц католической Испании, против "безбожников", неисправимых врагов христианской цивилизации… В эти дни мы обращаемся к Господу с еще более горячими молитвами о том, чтобы гитлеровская коалиция справилась с этой исторической задачей, возложенной на нее самим Богом»[442].
Объявление войны Советскому Союзу породило и новую волну поддержки военных усилий Италии со стороны итальянской церковной верхушки, чему немало способствовал Ватикан[443]. Кардинал Адеодато Пьяцца, патриарх Венеции, обратился в соборе Святого Марка с зажигательным патриотическим воззванием к войскам, отбывающим на русский фронт, и пожелал, чтобы они в скором времени вернулись в собор и «смогли пропеть Te Deum[444], восславляя свою победу». Архиепископ Катании, области на другом конце Италии, выступил в таком же духе. Сообщения о поведении духовенства, ежемесячно направлявшиеся в Рим префектами всех провинций, тоже рисовали отрадную для дуче картину. «Духовенство и католики в целом, – отмечал префект Салерно, – с энтузиазмом встретили известие о действиях Германии против России» и описывают их как «священную войну… крестовый поход против безбожников… Все эти проявления национального характера со стороны высшего духовенства Италии вытекают из позиции понтифика, который недавно лично выразил весьма красноречиво свое сочувствие и веру в Италию и миссию Рима»[445].
Сравнение дела, за которое сражалась гитлеровская коалиция, с христианским крестовым походом становилось обыкновением не только католической, но и фашистской прессы. В июле газета, выходившая под крылом Муссолини, опубликовала пастырское послание архиепископа Гориции, области на северо-востоке Италии. Все добропорядочные католики, заявил он, должны быть готовы отдать последнюю каплю крови ради победы христианства над темнейшим варварством «как в те времена, когда почтенные иерархи Церкви салютовали войску добровольцев, благословляя его перед походом на Восток освобождать Гроб Господень»[446].
Итальянского диктатора, несомненно, радовала поддержка духовенства, но он хотел от Ватикана большего. Через неделю после начала русской кампании министр Чиано направил письмо своему послу в Ватикане: «Нет никаких сомнений, что для выполнения задач пропаганды среди американских католических кругов и в особенности среди изоляционистски настроенных [американских] ирландцев ничто не может быть более действенным, чем ясное и недвусмысленное осуждение большевизма Святым престолом». Муссолини больше всего страшила перспектива вступления Соединенных Штатов в войну. Поэтому он считал невероятно ценными любые усилия папы, которые могли предотвратить или хотя бы отсрочить такое развитие событий[447].
К середине лета посол Аттолико и его поверенный в делах, многоопытный дипломат Франческо Бабушио Риццо, тоже принадлежавший к числу католиков-консерваторов, стали регулярно встречаться с кардиналом Мальоне и его заместителями и убеждать их в необходимости выступления Пия XII с жестким осуждением коммунизма. Но папа не горел желанием предпринять действие, в котором в тот момент многие увидели бы публичное оказание поддержки странам гитлеровской коалиции. Да, итальянская церковь (пусть и возглавляемая папой) решила поддержать гитлеровскую коалицию, но личное выступление папы – совсем другое дело. Кардинал Мальоне заверил Бабушио, что никто не сомневается в антикоммунистических настроениях Ватикана и лишний раз повторять это нет необходимости. Он привел и еще один довод, к которому Ватикан прибегал уже не раз: если итальянское правительство действительно хочет, чтобы папа открыто высказался против Советов и осудил их за преследование религии в СССР, то оно должно учитывать, что при этом вряд ли удастся избежать упоминания того, как дурно обходятся с католической церковью нацисты. Судя по отчетам, поступающим в Ватикан, заметил кардинал, слегка преувеличивая, немецкие войска, захватив новую территорию, первым делом выкидывают на улицу монахинь, монахов и священников[448].
Многие всерьез полагали, что советская армия вскоре развалится под натиском противника и войне придет конец. Немцы стремительно наступали по всему огромному фронту, протянувшемуся от Балтийского моря на севере, где они оккупировали Эстонию, Латвию и Литву, через Минск до Одессы на черноморском побережье. Между тем у Британии, страдавшей от непрекращающихся бомбардировок и растущей изоляции, похоже, не оставалось другого выбора, кроме просьб о мире.
В конце июля д'Арси Осборн, британский посланник в Ватикане, предупредил Лондон, что Гитлер может осенью попытаться завербовать папу в ряды пропагандистов мира. Британский дипломат считал, что в силу своей «природной осмотрительности» понтифик вряд ли согласится участвовать в такой затее и она провалится, однако есть кое-какие основания для беспокойства: «Можно ожидать мощнейшего давления и даже шантажа со стороны гитлеровской коалиции, к тому же папа очень хочет сыграть роль в восстановлении мира»[449].
Как примас итальянской церкви, понтифик старался не вызывать недовольства дуче и ничего не предпринимал, чтобы отговорить наиболее видных представителей итальянского духовенства от громкой поддержки войны. Однако Муссолини с тревогой замечал, что папа по-прежнему не желает делать никаких компрометирующих его заявлений против британцев и тем более против американцев. В первые дни после вторжения немцев в Советский Союз самой большой его похвалой того дела, за которое сражается гитлеровская коалиция, стала речь, произнесенная в конце июня в честь двух покровителей Рима – святых Петра и Павла. Немецкая пресса преподнесла сказанные им тогда слова насчет «великой отваги, проявленной при защите основ христианской цивилизации, и твердой надежды на их грядущий триумф» как явное одобрение войны, развязанной нацистами[450].
Сообщения о том, что немцы плохо относятся к церкви, продолжали поступать, и папа примерно в это же время решил найти безопасный способ донести свое недовольство до германского правительства. В середине августа кардинал Мальоне направил папскому делегату в Вашингтоне новые инструкции: хотя никто из американских епископов не должен публично выражать поддержку какой-либо из воюющих сторон, «тем не менее желательно, чтобы некоторые из них… сообщили прихожанам об ужасных условиях религиозной жизни в Германии и оккупированных странах. При этом действовать нужно как бы по собственной инициативе, а не от имени Святого престола». В случае чего у папы должна быть возможность отречься от этих действий американского духовенства. Никто из епископов, привлекающих внимание к данному вопросу, не должен «намекать или тем более прямо указывать на тот факт, что новости, о которых он ведет речь, поступили от Святого престола»[451].
Среди иерархов американской церкви нарастала напряженность, связанная с отношением к войне: католическое духовенство в США и без того раздирали межфракционные противоречия и личное соперничество. Вскоре после того, как Мальоне отправил свои наставления в Вашингтон, архиепископ Спеллман, отвечавший за нью-йоркскую епархию (среди американских прелатов он был наиболее приближенным к папе), написал понтифику о том, какой некомфортной стала ситуация. Очередной постыдный публичный скандал, писал он, разразился после недавнего выступления епископа Джозефа Хёрли, в котором тот заявил, что нацизм даже хуже коммунизма, и призвал католиков поддержать президентский план помощи России. «Католическая пресса открыто ополчилась на епископа Хёрли, – сообщал Спеллман. – Более того, произошел невиданный в американской истории инцидент: архиепископ [Фрэнсис] Бекман [пастырь округа Дубьюк] обрушился с нападками на епископа Хёрли в своем радиообращении. Короче говоря, здесь творится настоящий хаос»[452].
В конце августа 1941 г., после трехдневной поездки на своем спецпоезде, Муссолини добрался до Гёрлица – городка, который располагается сегодня на границе Германии и Польши. В свите диктатора были не только его генералы, но и Ганс фон Макензен, немецкий посол в Италии (вонь его сигар чувствовалась почти по всему составу), а также подполковник Ойген Дольман, глава контингента СС в Италии[453]. Гитлер прибыл на станцию, чтобы встретить дуче и затем сопроводить его в свое недавно построенное «Волчье логово», находившееся в нескольких километрах восточнее. Это был гигантский дворцовый комплекс, штаб-квартира Гитлера на время осуществления плана «Барбаросса». Тысячи рабочих расчищали окрестные леса, чтобы построить фюреру подземный комплекс, который теперь окружали минные поля и заграждения из колючей проволоки. В Италии не существовало ничего, что даже отдаленно напоминало бы это сооружение.
В стремлении произвести впечатление на Гитлера и в уверенности, что победа близка, Муссолини поведал фюреру о своем огромном желании расширить роль итальянских вооруженных сил в войне против СССР. Фюрер и без того был уверен в победе, к тому же его генералы не видели прока от итальянской армии. Он безуспешно пытался отговорить Муссолини от этой затеи, ссылаясь на удаленность Италии от русского фронта и трудности, связанные с доставкой и снабжением войск