Для Германии и Италии события в Северной Африке стали настоящей катастрофой. Мало того, что союзники выводили из строя сотни тысяч солдат противника и уничтожали его военную технику, они еще и создавали важный стратегический плацдарм для нападения с юга на ту часть Европы, которую контролировала гитлеровская коалиция. Италия оказалась в опасной близости к новым аэродромам и портам союзников[534].
С тех пор как два года назад немецкая армия совершила стремительный марш-бросок через Западную Европу, многим в Италии и в Ватикане казалась неизбежной грядущая победа гитлеровской коалиции. За это время немецкие войска успели захватить огромную часть Европы, далеко продвинуться на территории Советского Союза и вытеснить британские силы из Северной Африки. Япония в это время заняла огромные пространства в Азии и Океании. Теперь же стало вырисовываться совсем иное будущее.
Муссолини нужно было кого-то обвинить во множившихся несчастьях страны. «Бомбардировки Генуи и Турина – всецело вина Ватикана», – заявил он удивленному Раффаэле Гуарилье, своему послу при Святом престоле. Как полагал дуче, Майрон Тейлор почуял пораженческие настроения во время своего недавнего визита в Ватикан и решил, что они отражают более широкое отсутствие у итальянцев энтузиазма в отношении войны: «Поэтому он отправился в Лондон и предложил усилить террористические бомбежки Италии в уверенности, что таким манером союзники добьются краха нашей страны».
Гуарилья попытался уверить Муссолини, что тот ошибается. Ватиканские прелаты никогда не стали бы делать ничего такого, что подрывало бы боевой дух Италии, объяснил дипломат: они вообще живут в постоянном страхе совершить что-то, способное спровоцировать горячие головы в фашистских кругах на выпад против Святого престола.
«Верно, – признал Муссолини. – Потому что было бы очень легко отправить несколько сотен молодцов в атаку на Ватикан»[535].
Примерно в это же время итальянский посол решил поговорить со своим немецким коллегой о том, что виделось ему как величайшая угроза готовности понтифика сотрудничать с итальянскими властями. На Пия XII продолжают давить, пытаясь добиться от него осуждения принимаемых немцами антиклерикальных мер, заявил Гуарилья послу Бергену. Папа недавно поручил составить доклад о положении церкви на территориях, оккупированных Германией, и этот доклад рисует тревожную картину. В Австрии закрыты все семинарии, а дети учатся в школах, где запрещено обсуждение религиозных тем. В Чехословакии множество священников отправлено в концлагерь Дахау. В лагере Маутхаузен (согласно тому же докладу, подготовленному для папы) «находятся около 42 000 человек – евреи, священнослужители, политзаключенные. Это место страданий, самого жестокого и бесчеловечного обращения с людьми: в частности, здесь применяется удушающий газ»[536].
Впрочем, Гуарилья объяснил Бергену, что, несмотря на тревожные новости подобного рода, попадающие к понтифику, «из уважения к Германии папа сдерживает себя, и это приносит некоторую пользу Италии». Но если немцы продолжат свои антицерковные действия, папская политика молчания может оказаться неприемлемой.
Немецкий посол с готовностью согласился. Теперь в своих просьбах, направляемых в Берлин, он мог играть на новой струне. Дипломат писал в немецкую столицу 12 октября 1942 г.:
Посол Гуарилья недавно выразил глубокую озабоченность продолжающимся ухудшением германо-ватиканских отношений и осторожно поинтересовался, не могла бы Германия пойти на некоторые уступки Курии, например в том, что касается конфискации монастырей и собственности Церкви… Как и во всех остальных наших беседах, он поднял вопрос невыносимой англосаксонской пропаганды, изображающей Англию и Соединенные Штаты в их борьбе против держав гитлеровской коалиции эдакими столпами религиозной свободы. Он также опасается, что эта пропаганда может в конечном счете привести Аргентину и Чили в неприятельский лагерь.
В конце Берген давал такую рекомендацию Министерству иностранных дел Германии: «Полагаю, вам стоило бы обдумать те последствия, к которым может привести ухудшение отношений между Германией и Ватиканом. Открытый конфликт с папой чрезвычайно негативно скажется на общественном мнении в Италии, где и без того отношение к Германии не самое хорошее. К тому же это будет способствовать активизации махинаций тех, кто стремится вбить клин между Италией и Германией»[537].
Ночные бомбардировки городов Северной Италии продолжались, и министр образования Джузеппе Боттаи отправился к Муссолини, чтобы предупредить его об ухудшении настроений в обществе. Не беспокойтесь, отвечал дуче. После захвата Эфиопии семь лет назад, напомнил он, положение на фронте временами казалось скверным, и энтузиазм людей слабел, но, как только мы начинали делать успехи, энтузиазм возвращался[538].
Но сейчас положение лишь ухудшалось. В ночь на 21 ноября 250 самолетов союзников нанесли по Турину удар фугасными и зажигательными бомбами, сровняв с землей целые кварталы. Погибли 117 человек. Один из свидетелей бомбардировки описывал ее так: «Облако огня, невероятно яркое в ночной тьме, опустилось на Турин». Через восемь дней бомбардировщики британских Королевских ВВС снова засыпали город огромными фугасными и фосфорными бомбами[539]. Архиепископ Туринский непрерывно слал папе телеграммы и письма: в них содержалась своеобразная хроника налетов. В начале декабря он сообщал: «Церковные больницы разрушены, семинария и собор остались нетронутыми. Мой дом и я сам целы». Д'Арси Осборн, посланник Черчилля в Ватикане, докладывал в Лондон о реакции папы:
Недавние массированные бомбардировки городов Северной Италии, без всякого сомнения, очень расстроили папу и его окружение. Поскольку Его Святейшество никогда прямо не осуждал жестокое и целенаправленное истребление тысяч гражданских лиц во время немецких авианалетов на Варшаву, Роттердам, Белград, Лондон, Ковентри и другие города, элементарная логика не позволяет ему осуждать наши недавние авианалеты на Милан, Геную и Турин[540].
Не лучше было и положение итальянских и немецких войск на русском фронте. Снежным, туманным утром 19 ноября 1942 г. более миллиона советских бойцов пошли в наступление на немецкую армию, осаждавшую Сталинград. Вскоре 300 000 солдат гитлеровской коалиции оказались в окружении. На протяжении последующих трех месяцев Красная армия сжимала клещи. Ее противнику приходилось очень несладко: запасы продовольствия начали истощаться, к тому же разразилась эпидемия тифа, и больных, как и раненых, просто оставляли на улице, где они замерзали. Довольно быстро ледяные пустоши – руины города и его окрестности – покрылись замерзшими трупами немецких, итальянских, венгерских и румынских солдат[541].
Клара наедине с Муссолини замечала, что ее любовник нервничает из-за этого нового поворота войны. «Я разочарован и устал, – признался он ей в последний день ноября. – Все совсем не так, как я ожидал и надеялся… Меня уже ничто не трогает, даже ты». На эти приступы жалости к себе, пронизанные горечью, Клара неизменно отвечала попытками улучшить настроение Муссолини, зная, что резкие слова в ее адрес вскоре сменятся новыми уверениями в любви. Настроение у него и правда могло меняться очень быстро. Всего через несколько дней Муссолини пребывал в состоянии настоящей эйфории после поездки в Милан, где его с энтузиазмом приветствовала толпа, собравшаяся, чтобы послушать речь вождя. «Он уже в совершенно божественном расположении духа», – радостно отмечала Клара[542].
Несмотря на бомбардировки итальянских городов и на то, что наступление гитлеровской коалиции на русском фронте застопорилось, король Италии, как и Муссолини, сохранял убежденность в том, что Гитлер скоро выиграет войну. «Союзники находятся не в самом выгодном положении, и я полагаю, что они не смогут победить», – заявил он папскому нунцию во время встречи в конце ноября. У монарха имелся и совет для папы: «В своей возвышенной миссии Святой Отец должен придерживаться строжайшего нейтралитета. Однако я верю, что в сердце своем он не может желать победы евреям, большевикам и лютеранам»[543].
Усиление воздушных ударов союзников по итальянским городам породило опасения за судьбу Рима. В начале декабря 1942 г. папе сообщили о передаче «Радио Лондона», в которой звучали угрозы распространить бомбардировки и на Вечный город. Понтифик решил обсудить этот вопрос не с британским премьер-министром, а с американским президентом. У папы имелись веские основания полагать, что Рузвельт внимательнее отнесется к его просьбе, поскольку католики – с политической точки зрения – были для американского президента важнее, чем для британского премьера, к тому же от опустошительных бомбардировок, осуществляемых гитлеровской коалицией, в последнее время страдал Лондон, а не Вашингтон.
Папа воспользовался как официальными, так и неофициальными каналами. Монсеньор Амлето Чиконьяни, папский делегат в Вашингтоне, уведомил архиепископа Спеллмана о желании папы. Спеллман тут же позвонил президенту. Нью-йоркский иерарх имел такое влияние на Рузвельта, что президент согласился провести встречу с ним уже через три дня. Одновременно Чиконьяни проинформировал помощника госсекретаря США об угрозе понтифика заявить публичный протест в случае бомбардировки Рима. Но этот путь мало что дал: в ответ американский чиновник лишь осведомился: протестовал ли когда-нибудь Пий XII против бомбардировок Лондона?