ают невиновных заложников из мести, однако в печати не появилось ни одного сочувственного письма, которое было бы направлено епископам этих мест. Мне все труднее, а пожалуй, даже невозможно, защищать нейтральность нынешнего Ватикана. Католичество очень сильно скомпрометировано[579].
Новости о разгроме войск гитлеровской коалиции под Сталинградом, о поражении, которое ее армии потерпели в Северной Африке, и об авианалетах союзников на Сицилию в сочетании с нарастающей нехваткой продовольствия (мяса, молочных продуктов, хлеба, макарон и многого-многого другого) быстро развеивали народную поддержку фашистского режима. В уверенности, что смелые и демонстративные действия позволят свалить вину на других и собраться с силами, Муссолини решил отправить в отставку 9 из 12 министров своего правительства, а также Гвидо Буффарини, заместителя министра внутренних дел: пост министра номинально занимал сам диктатор, но в реальности министерские полномочия принадлежали Буффарини.
Днем 5 февраля дуче вызвал зятя к себе в кабинет. Когда Чиано явился, Муссолини, явно встревоженный чем-то, удивил его неожиданным вопросом: «Чем бы ты хотел сейчас заниматься?» Вопрос мог бы показаться странным, если бы диктатор тут же не объяснил, что он решил перетряхнуть правительство. Чиано был поражен. Муссолини, в какой-то мере смущенный и, наверное, опасавшийся неадекватной реакции своей взбалмошной дочери Эдды на увольнение мужа, поспешно пытался выяснить, какой новый пост предпочел бы зять. Может быть, он согласится стать ответственным за руководство Албанией?[580]
Но Чиано не привлекала перспектива отправиться в Албанию, и он, к удивлению тестя, объявил, что ему приглянулась должность посла при Святом престоле. Муссолини очень хотелось поскорее завершить эту неловкую встречу, и он кивнул в знак согласия. На другой день, ранним утром, Чиано, опасаясь, как бы тесть не передумал насчет этого назначения, известил Ватикан о решении[581].
Так Чиано за одну ночь превратился из правой руки Муссолини, его «номера второго», отвечающего за иностранные дела в разгар мировой войны, в посла, аккредитованного в микроскопическом государстве. Эта новость породила волну разговоров в римском дипломатическом сообществе. Немецкий посол отправил в Берлин телеграмму, где утверждал, что Чиано уже долго мостил себе дорожку для такого «отступления», неоднократно пытаясь заручиться симпатиями папы. В докладе британской разведки выдвигалось предположение, что Муссолини мог пойти на такой шаг в стремлении «подготовить почву для вывода Италии из войны, а в дальнейшем – для мирных переговоров при поддержке Ватикана». Промышленник Альберто Пирелли записал в дневнике, что Чиано, возможно, даже рад такому повороту, поскольку это дает ему возможность оторвать Италию от Германии. Гарольд Титтман высказал сходную точку зрения, сообщив госсекретарю США: «Из-за своего, по слухам, просоюзнического настроения Чиано – подходящая фигура для того, чтобы через Ватикан работать с представителями Объединенных наций [то есть с британским и американским посланниками] над выработкой компромиссного мирного соглашения, которое поможет защититься от русской опасности»[582].
Сам папа испытывал смешанные чувства в отношении этой новости. Фигура Чиано, по сути, служила своего рода громоотводом для недовольства итальянцев войной – он был, пожалуй, самым непопулярным человеком в стране. Более того, его хорошо известные забавы, свойственные богатым прожигателям жизни, и его романы, о которых ходили слухи, лишь компрометировали власть. Папа был недоволен и тем, что Муссолини без конца меняет послов при Святом престоле. За четыре года, прошедшие с момента коронации Пия XII, это был уже пятый посол Италии в Ватикане. Но понтифик видел и позитивную сторону в назначении Чиано. Трудно было представить себе посла, который имел бы более легкий доступ к дуче и который бы лучше подходил для того, чтобы продвигать идеи папы[583].
Среди тех, кто радовался смещению Чиано с поста министра, была Клара, любовница Муссолини, считавшая Чиано и его жену Эдду своими врагами: она полагала, что коварные супруги пытаются настроить дуче против нее. Однако известие о том, что Буффарини тоже покинет свой пост, привело ее в ярость: Клара считала его своим наиболее надежным заступником среди мужчин, окружавших дуче. Она написала любовнику письмо, где представила Буффарини как самого верного и способного служащего в его правительстве и предлагала Муссолини учредить новый пост министра полиции – специально для него. Клара написала диктатору еще много таких писем. Позднее в этом же году уже при совсем иных обстоятельствах она стала ежедневно отправлять ему пространные послания.
Все чаще предлагая своему Бену политические советы, Клара в какой-то мере следовала примеру Маргериты Сарфатти, венецианки еврейского происхождения, которая в начале правления Муссолини была не только его любовницей, но и политическим советником. Позже Клара напомнила ему о той роли, которую играла ее предшественница. «Бен, – писала она, – я не знаю точно, насколько ты ценишь то, что я тебе говорю… Тебя не отпускает предубежденность из-за печального опыта с одной женщиной, с этой нелепой еврейкой Сарфатти. Но разница тут существенная, не только из-за расы и крови (а это явное различие, и я отношусь к нему очень серьезно), но и потому, что ее советы диктовались не любовью, а ее личными интересами… поскольку она, в своей непомерной гордыне, желала стать Presidentessa. Иначе говоря, эта еврейка использовала великого человека в своих целях»[584].
Перестановки в кабинете Муссолини произошли всего за несколько дней до годовщины подписания Латеранских соглашений: эта дата ежегодно давала фашистской и католической прессе Италии хороший повод для очередных славословий в адрес дуче и для того, чтобы подчеркнуть прочную связь режима с церковью. Собственная газета Муссолини вышла с передовицей, где отмечалось, что в этот день итальянские флаги всегда развеваются на фасадах общественных зданий и частных домов. Статья завершалась так: «Италия, фашистская и католическая, благодаря примирению наполнила новой силой свое религиозное самосознание и в новом общественном климате, созданном революцией черных рубашек, заново открыла ясный путь к своей исторической миссии – защищать духовные ценности бессмертного Рима и его цивилизацию»[585].
Между тем папа, до недавних пор волновавшийся об участи церкви в Европе, где безраздельно хозяйничает Гитлер, теперь все больше беспокоился о последствиях поражения немцев[586]. Страх катастрофы, которая постигнет Европу и церковь, если русские сокрушат армию гитлеровской коалиции, подогревался и итальянской пропагандой, выплескивавшейся ежедневно на страницы и фашистской, и католической прессы. Отец Марио Бусти, директор миланской ежедневной католической газеты, выпустил 21 февраля редакционную статью, где дошел до одобрительного цитирования Йозефа Геббельса, царя нацистской пропаганды, давно считавшегося в Ватикане одним из главных антиклерикалов рейха. Священник превозносил Геббельса за предупреждение о необходимости «полностью устранить опасность, которая надвигается с Востока и грозит обрушиться сначала на Германию, а затем и на всю Европу… опасность, которую несет с собой большевистское нашествие». Вновь цитируя нацистского лидера, Бусти добавлял, что «лишь немецкая армия и ее соратники обладают той силой, которая способна спасти Европу от этой колоссальной опасности»[587].
По мере того, как таяла вероятность победы гитлеровской коалиции, усиливались разговоры о том, что Муссолини или другие итальянские фашистские лидеры ищут пути выхода из войны и для этого им нужна поддержка папы римского, который может стать посредником в выработке договоренностей о мире. В середине февраля Гарольд Титтман, находившийся в своей квартире в Ватикане, известил Вашингтон о том, что папа, возможно, заинтересован в поддержке такой инициативы. Не исключено, полагал дипломат, что Чиано в качестве нового посла Муссолини при Святом престоле «как раз и должен попытаться через Ватикан организовать консультации с союзниками о выходе Италии из войны и заключении сепаратного мира». Как полагал американский посланник, интересы Ватикана и итальянского правительства все больше сближаются: и та и другая сила стремилась спасти Италию от разрушения. Опасаясь, что падение фашистского режима может спровоцировать народное восстание, Ватикан не хочет поощрять резкие изменения состава итальянского правительства[588].
Однако дипломаты союзников, работавшие в Ватикане, не находили, несмотря на поворот в войне, признаков того, что итальянцы готовы взбунтоваться против своего правительства. А ведь союзники выстраивали план кампании бомбардировок именно с таким расчетом, чтобы спровоцировать народное восстание. Но, как указывал в конфиденциальной служебной записке Энтони Иден, министр иностранных дел Великобритании, отсутствие признаков народного бунта не является причиной для прекращения авианалетов. Напротив, он полагал, что воздушные удары следует активизировать. Он рекомендовал не искать сепаратного мира с итальянцами, а «стремиться ввергнуть Италию в такой хаос, чтобы он создал необходимость немецкой оккупации. Мы считаем, что лучшее средство для достижения данной цели – интенсифицировать все формы военного воздействия на Италию, особенно воздушную бомбардировку». Как полагал британский министр иностранных дел, если удастся вынудить немцев отправить в Италию тех солдат, которые отчаянно нужны им в других местах Европы, то это поможет делу союзников