Несмотря на тот оборот, который приняла война, ватиканские прелаты и ведущие фигуры фашистского правительства продолжали обмениваться любезностями. Многие видные деятели фашистского режима впоследствии получили от Ватикана щедрое воздаяние за свои услуги. На протяжении всей войны кардинал Мальоне и его окружение использовали связи с правительством для защиты собственной родни от опасностей войны, в частности для того, чтобы уберечь своих молодых родственников от отправки на поля сражений. В мае 1943 г. произошел весьма показательный случай. Мальоне направил письмо Франческо Бабушио, занимавшему тогда пост руководителя аппарата итальянского Министерства иностранных дел. В нем Мальоне использовал обращение «дорогой друг» и просил прикомандировать к одному из римских отделов Министерства иностранных дел племянника папского нунция в Бельгии вместо отправки на фронт.
Бабушио ответил через два дня: «Позвольте мне прежде всего заметить, какое огромное удовольствие я испытал, снова увидев строки, начертанные вашей рукой». Он также написал генералу, под началом которого служил племянник нунция. Чиновник объяснял: «Мы крайне заинтересованы в том, чтобы поддерживать с кардиналом Мальоне отношения доверительной симпатии». Как и следовало ожидать, генерал внял его просьбе[642].
Между тем в Алжире завершалась подготовка к эйзенхауэровской операции «Хаски» – начались финальные этапы планирования. К предстоящему наступлению привлекли немалое количество людей, однако место и время нанесения удара союзники хранили в строгом секрете. Час масштабного вторжения приближался[643].
Глава 29Хороший нацист
Три черных ватиканских лимузина с белыми папским знаменами и красно-черными флагами со свастикой остановились 5 июля 1943 г. перед посольством Германии при Святом престоле – величественной, украшенной колоннами виллой Бонапарте, построенной в XVIII в. Некогда в этом поместье располагалась римская резиденция Полины, сестры Наполеона, но с тех пор прошло уже больше столетия. Ватиканские служители явились сопроводить нового немецкого посла Эрнста фон Вайцзеккера и его свиту к расположенному рядом Апостольскому дворцу, где дипломату предстояло вручить верительные грамоты папе. Позже Вайцзеккер удостоился сомнительного отличия, став единственным аккредитованным в Ватикане дипломатом военного времени, которого осудили в Нюрнберге за преступления против человечности[644].
В годы Великой войны молодой Вайцзеккер служил в германской армии, а затем пошел на дипломатическую службу. Поработав послом в Норвегии, а затем – в первые годы гитлеровского правления – в Швейцарии, он вернулся в коридоры Министерства иностранных дел в Берлине. В 1938 г., когда Гитлер сделал Риббентропа министром иностранных дел, тот назначил Вайцзеккера статс-секретарем, то есть вторым лицом в немецком МИДе.
Самнер Уэллес, заместитель госсекретаря США, встречался с Вайцзеккером в ходе той же европейской поездки 1940 г., которая привела его в Ватикан. Американец счел его «типичным немецким чиновником старой закалки, каких много было в XIX в.». Подобно многим членам гитлеровского правительства, Вайцзеккер позже заявил, что никогда не был настоящим нацистом и что его всегда ужасали эксцессы нацизма. Однако именно такие, как он, обеспечивали функционирование Третьего рейха. На протяжении первых четырех лет войны он, в сущности, руководил работой германского Министерства иностранных дел и, по выражению одного историка, «создавал для нацистской дипломатии фасад цивилизованности». Его радовали те завоевания, которые на первых этапах войны расширяли территорию рейха, а ведомство играло весьма важную роль в депортации евреев из оккупированных стран Европы и их отправке в нацистские лагеря смерти. Впоследствии он утверждал, что не имел ни малейшего понятия, какая участь их там ожидает[645].
Хотя папа считал Диего фон Бергена, давнего посла Германии в Ватикане, своим союзником, понтифик усмотрел в новом назначении определенные преимущества для себя. У Бергена практически отсутствовало влияние на Гитлера, к тому же в последние месяцы он постоянно болел, и в Ватикане его почти не видели. В отличие от него Вайцзеккер имел более обширные связи и более впечатляющую профессиональную подготовку. Уверенный в себе, красноречивый, обходительный, излучающий искренность, он тут же завоевал доверие и симпатию как папы, так и чиновников ватиканского Государственного секретариата[646].
С точки зрения Ватикана, этот дипломат, по сути, был воплощением образа «хорошего нациста». Как выразился папский нунций в Берлине, этот человек принадлежал к числу тех «фигур в правительстве, которые не относились к фанатикам национал-социализма». Новый посол был протестантом, однако снискал расположение ватиканских деятелей, попросив их помочь ему записаться на курсы католической религиозной культуры[647].
После вручения верительных грамот Вайцзеккер проследовал за папой в его кабинет. Папа уселся за рабочий стол, а посол подвинул к нему кресло, стоявшее в углу комнаты, чтобы сидеть ближе к хозяину кабинета. Как и всегда в подобных случаях, понтифик начал с теплых воспоминаний о тех годах, которые он провел в Германии. Когда речь зашла о войне, посол подчеркнул центральную роль, которую Германия играет в битве с коммунизмом. Затем Пий XII заговорил о собственных переживаниях в Мюнхене в 1919 г. (он состоял там папским нунцием), когда коммунисты ненадолго захватили власть в городе. Докладывая в Берлин об этой беседе, Вайцзеккер отметил, что, говоря о войне, понтифик «осудил бездумный лозунг наших противников – их призыв к "безоговорочной капитуляции"».
У нового гитлеровского посла сложилось впечатление, что он может выстроить хорошие взаимоотношения с папой. Он счел, что с понтификом легко разговаривать, и пришел в восторг от того, что папа превосходно владеет немецким. Ему даже иногда удавалось рассмешить папу. Позже Вайцзеккер написал: «Я получал бы еще большее удовольствие от своей работы, если бы папа был чуть менее аскетичен и чуть менее хрупок… В первую очередь это католический священнослужитель, полный истовой веры. И уже во вторую очередь – человек практический». Вайцзеккер постарался встретиться со всеми кардиналами Курии уже в первые недели пребывания в Риме и остался весьма доволен их настроениями. Он рапортовал в Берлин: «Главное, на что они надеются, – это договоренность между Англией и Германией о том, чтобы сплотиться против русских. И они горько разочарованы тем, что британцы не выражают стремления к этой цели»[648].
Накануне церемониального прибытия Вайцзеккера в Апостольский дворец прошла иного рода церемония – в соборе городка Фраскати неподалеку от Рима. Тамошний священник призвал верующих принять участие в крестном ходе с «вознесением молитв Пресвятой Деве о "мире и справедливости" и о победе над силами, противостоящими христианству и нашей стране». Он хвалил архиепископа Миланского, незадолго до этого убедившего сотни тысяч верующих подписать публичное обещание, которое они возложили к ногам изваяния Девы Марии в знаменитом Миланском соборе. Если Мадонна согласится даровать Италии победу в войне, они клялись ежедневно молиться, перестать ходить в кино на фильмы, пропагандирующие нескромную моду, и присоединиться всем семейством к конгрегации Святого Сердца Девы Марии. Священник из Фраскати распространял собственную версию этого прошения и убеждал прихожан подписать ее[649].
До высадки союзников на Сицилии оставались считаные дни, но король по-прежнему пребывал в нерешительности. Очередным военачальником, призвавшим его действовать, стал генерал Витторио Амброзио, начальник генерального штаба итальянских вооруженных сил. Он убеждал монарха заменить дуче военной диктатурой, которая могла бы договориться о сепаратном мире с союзниками. Но король настаивал, что такого рода резкие шаги преждевременны и даже опасны и что после двух десятилетий фашистского правления невозможно покончить с режимом в одночасье[650].
Операция «Хаски» – высадка на Сицилии – вот-вот должна была начаться, и Черчилль с Рузвельтом решили выступить с совместным обращением к итальянскому народу. Но американский президент настаивал, что одно послание он напишет сам. «Я направляю папе нижеследующее письмо, – написал он Черчиллю 9 июля, – в уверенности, что оно должно исходить от меня лично, а не от нас обоих, поскольку у нас велика доля католиков, а у меня сложились довольно близкие взаимоотношения с папой, особенно на протяжении последних нескольких месяцев».
Письмо Рузвельта, адресованное Пию XII, начиналось так: «К тому времени, когда это послание достигнет Вашего Святейшества, на итальянской земле уже произойдет массированная высадка американских и британских частей. Наши солдаты явились избавить Италию от фашизма и всех его печальных проявлений, изгнать нацистских угнетателей, оскверняющих ее землю». Он заверял понтифика, что союзники сделают все возможное, чтобы не допустить нанесения ущерба храмам и другим религиозным учреждениям.
Узнав о планах Рузвельта отправить папе такое письмо, британский министр иностранных дел Энтони Иден и посол Великобритании в США лорд Галифакс написали и самому президенту, и генералу Эйзенхауэру (находящемуся в Алжире) свои возражения: «Мы сомневаемся, что это письмо поможет примирить папу с вторжением союзников. Папа и без того должен сознавать, что мы намерены с уважением отнестись к нейтральному статусу Ватикана, к свободе вероисповедания и к максимально большому числу религиозных зданий и учреждений. Специальное уверение в таких намерениях никак не скажется на его отношении к вторжению». Рузвельт остался при своем мнении и все же отправил послание