В ночь на 10 июля союзническая армада из 2590 кораблей покинула берега Северной Африки и двинулась к юго-восточному побережью Сицилии. Остров обороняли четверть миллиона плохо оснащенных и деморализованных итальянских солдат, а также 30 000 немецких военнослужащих. Из-за сильного волнения на море бойцы союзников страдали морской болезнью, а ветер нарушил планы посадить планеры в тылу врага, позади его оборонительных рубежей. Порывы ветра сносили с курса тысячи парашютистов, однако десанту все-таки удалось перерезать линии коммуникаций неприятеля. Рано утром 10 июля первые десантники высадились на еще темное побережье Сицилии. Это были бойцы британской 8-й армии под командованием генерала Бернарда Монтгомери и 7-й американской армии под началом генерала Джорджа Паттона. В течение последующих трех дней 3000 кораблей доставили туда 150 000 солдат при поддержке более чем 4000 самолетов. К вечеру первого дня операции британцы вошли в Сиракузы, город на юго-востоке Сицилии, практически не встретив сопротивления[652].
Тем же вечером папа получил послание Рузвельта. Не радовало и то, что радио союзников передало содержание этого письма еще до того, как он сам его прочел. Монсеньор Тардини отмахнулся от послания, заметив, что это не более чем рекламный трюк со стороны американского президента и что письмо адресовано не понтифику, а 24 млн католиков, проживавших в Соединенных Штатах.
Папа снова попросил монсеньора Тардини подготовить служебную записку, которая поможет решить, как ответить президенту. В этой записке Тардини отметил, что в своем письме Рузвельт представляет битву, которую ведут союзники, чем-то вроде крестового похода и хочет изобразить папу своим партнером. Однако, хотя президент и заверил, что отнесется с уважением к Ватикану, он ничего не сказал о Риме в целом. «Он заявляет, что будет по возможности щадить храмы», однако лишь «после того, как разрушит огромное количество бесценных церквей на Сицилии и во многих других местах!». Тардини предложил папе еще раз уверить президента в нейтралитете Святого престола, повторить настоятельные просьбы защищать гражданское население и церковные здания и напомнить Рузвельту о священности Рима. Монсеньор советовал понтифику «вновь заявить, что наставления и действия папы преследуют идею истинного мира и что именно pax Christi[653] является их целью». Тут монсеньор позволил себе приписать: «Полагаю, такой мир очень отличается от того, к которому стремится сам Рузвельт, если и не на словах, то на деле!»
Язвительный Тардини добавил еще одну жалобу: «Этот так называемый освободитель Италии (к несчастью, такие освободители оставляют после себя лишь руины!) делает вид, будто он друг папы»[654].
Узнав о письме Рузвельта, адресованном папе, Муссолини велел зятю сообщить кардиналу Мальоне, что он недоволен этим. Кроме того, диктатор заявил, что правительство имеет право знать, как папа намерен отреагировать на это послание. Чиано доложил тестю, что кардинал «явно расстроен» президентским письмом и «всячески старался подчеркнуть, что церковь не предпринимала ничего такого, что даже косвенно могло способствовать отправке такого послания». Кардинал добавил, что Святой престол вообще не может занимать какую-либо сторону в международных конфликтах, и напомнил Чиано обо всех тех заявлениях, которые итальянские кардиналы и епископы выпускали в поддержку своей воюющей страны, о всемерной поддержке государства со стороны итальянской католической прессы. «Из этой беседы, – подытоживал Чиано, – я вынес твердое убеждение, что послание Рузвельта стало, по сути, первой бомбой из всех, какие еще упадут на Ватикан. Более того, Святой престол отдает себе отчет о том неловком положении, в которое Рузвельт пытается поставить папу». Титтман, американский посланник при Святом престоле, настаивал, чтобы письмо президента опубликовали в ватиканской газете, но папа решил не гневить дуче[655].
Через два дня Пий XII отправил ответ Рузвельту в краткой телеграмме, которую он послал своему делегату в Вашингтоне. Понтифик выражал признательность за полученные от президента заверения, касающиеся религиозной жизни и безопасности Ватикана, однако высказывал разочарование тем, что президент не дал таких же заверений в отношении Рима. Папа вновь повторил свою просьбу пощадить город[656].
Армии союзников неудержимо наступали. В числе тех в фашистском правительстве, кому очень хотелось избежать катастрофы, был и заместитель министра иностранных дел Джузеппе Бастианини. После чистки кабинета несколько месяцев назад Муссолини самолично возглавлял МИД, так что Бастианини, по сути, исполнял обязанности министра. На другой день после того, как союзники высадились на Сицилии, он обратился за помощью к кардиналу Мальоне, с которым был знаком почти два десятка лет. Предшествующие 24 часа стали едва ли не самыми драматичными сутками в итальянской истории. Когда Бастианини опустился в кресло в просторном, богато обставленном кабинете государственного секретаря Ватикана, кардинал потянулся к нему и накрыл его ладонь своей.
Бастианини явился просить у кардинала помощи в организации переговоров с британцами. Он хотел направить представителя, чтобы установить контакт с британским правительством, но такого представителя, о котором, если эта история выплывет на свет, можно было бы сказать, что он не играет никакой роли в итальянском правительстве. По этой причине он считал, что лучше всего, если такой эмиссар будет иметь ватиканский паспорт, а в пути выдавать себя за сотрудника ватиканской администрации. Неясно, какого рода сделку Бастианини намеревался заключить с союзниками. Перед тем как посетить Мальоне, он встречался с Альберто Пирелли, чтобы обсудить тот же вопрос, и заявил о необходимости создать правительство национального единства, где промышленник мог бы занять пост министра иностранных дел, однако Бастианини помалкивал о том, останется ли Муссолини главой правительства. Он планировал прозондировать почву и выяснить, как британцы относятся к тому, чтобы Италия возглавила целую группу стран гитлеровской коалиции в составе, в частности, Румынии и Венгрии, которая выйдет из войны[657].
«А кто именно может стать неофициальным эмиссаром?» – поинтересовался кардинал, которого беспокоила необходимость выдать ватиканское удостоверение личности для такой цели. Бастианини предложил кандидатуру Джованни Фумми, римского банкира, который когда-то был представителем американских финансовых групп в Европе.
Заметив нерешительность кардинала, Бастианини подчеркнул, в какой опасности окажется Ватикан, если разгромленная Италия будет вынуждена отдать себя на милость «коалиции коммунистических сил, вступившей в союз с антипапистами и протестантами». Подняв взгляд, кардинал указал на распятие из слоновой кости, установленное на его столе, и изрек: «Да, мы в руках Божьих».
В конце концов Мальоне согласился снабдить эмиссара нужными документами и заверил визитера, что сообщит папе об этом плане, хотя и добавил, что сомневается в его успехе, поскольку британцы и американцы неоднократно давали понять, что не желают вести переговоры с фашистским правительством Италии. По словам замминистра, в случае отказа у Фумми будет наготове ответ – альтернативой подобным переговорам станет «русифицированная» Италия и закат христианской цивилизации в Европе.
Два дня спустя Фумми прибыл в Ватикан, где его уже ожидали нужные документы. Но эта миссия ни к чему не привела, как и предсказывал кардинал[658].
За последние месяцы Муссолини получил целый ряд полицейских донесений, где подробно рассказывалось о народном гневе по поводу коррупции, связанной с семьей его любовницы. Марчелло, брат Клары, постоянно попадал в неприятные ситуации из-за сомнительных деловых схем, проворачиваемых с помощью связей в правительстве. В одной из последних затей он воспользовался контактами в Испании для организации международной торговли контрабандным золотом. Работа отца Клары в местной газете в качестве ведущего колонки и успешная актерская карьера ее младшей сестры Мириам (в прошлом году она получила главную роль в итальянском фильме «Пути сердца») считались результатом покровительства дуче. Доходы семьи, позволявшие сорить деньгами, тоже были предметом многочисленных нежелательных пересудов. Эдда постоянно осуждала связь отца с Кларой. Она даже убедила сочувствовавшего ей члена правительства составить досье о незаконных делишках брата Клары и показала его отцу. «Я избавлюсь от этой женщины, и со всеми аферами будет покончено», – пообещал Муссолини своему любимому ребенку. За этим последовала череда вялых попыток и в самом деле завершить роман с Кларой.
В начале мая Муссолини распорядился, чтобы полицейский, дежурящий у заднего входа в палаццо Венеция, больше не пускал Клару. Когда служака преградил ей путь, любовница диктатора громко запротестовала, однако так и не смогла убедить полицейского пропустить ее. Вернувшись домой, она взялась за перо, свое излюбленное оружие, и настрочила любовнику разгневанное письмо: «Ты пытаешься избавиться от меня самым грубым образом, нарываясь на скандал… Ты обращаешься со мной словно с воровкой и проституткой». Она заявила, что умрет, «сокрушенная вечной болью». Мать Клары, всегда готовая защищать ее, сама написала дуче. Она просила его не верить той клевете, которую Чиано, Эдда и другие распространяют о Кларетте (именно так она ее называла), а ее дочь любит его безгранично. Она писала: «Жизнь Кларетты – в ваших руках»[659].
Муссолини приказал установить за Кларой полицейское наблюдение – не в последнюю очередь из-за подозрения, что она ему изменяет. Впрочем, в мутном мирке тайной полиции эту слежку вели не только по приказу Муссолини, но и по распоряжению других влиятельных фигур, которые хотели иметь сведения о второй семье дуче.