В конце июля Бадольо все еще размышлял, как лучше установить связь с союзниками, чтобы об этом не пронюхали немцы. Помимо прочего, он опасался, что Гитлер может попытаться вернуть Муссолини власть. Чтобы выиграть время, премьер приказал генералу Луиджи Эфизио Маррасу, возглавлявшему итальянскую военную миссию в Берлине, встретиться с фюрером. Генералу предстояла нелегкая задача: Гитлер был разгневан на итальянцев. Маррас должен был предоставить заверения, но генерал сам понимал, что они нечестны и недобросовестны.
Поблагодарив фюрера за быстрое согласие на встречу, генерал постарался убедить собеседника в том, что изменения в составе итальянского правительства совершенно не означают отказа Италии от приверженности делу гитлеровской коалиции. Бадольо, в конце концов, во всеуслышание провозгласил: Италия продолжит сражаться на стороне Германии.
Гитлер некоторое время слушал не перебивая. Затем, когда генерал сделал паузу, фюрер принялся читать пространные нравоучения. Итальянцам не хватает смелости, заявил он. Немецкие города тоже бомбят, однако немцы стоят твердо. «Придет день, – предрекал фюрер, – когда мы сумеем отомстить». Он напомнил генералу одно из любимых изречений Муссолини: «Лучше один день прожить львом, чем тысячу дней – овцой». Гитлер предостерегал: если Италия проиграет войну, то она утратит не только свои африканские колонии, завоеванные с огромным трудом, но и Сицилию с Сардинией.
Похоже, больше всего фюрера беспокоила участь бывшего товарища по оружию. Генерал неоднократно пытался уверить его, что дуче жив-здоров, что у него все в порядке. «Несмотря ни на что, – написал Маррас в конце своего отчета, адресованного премьеру Бадольо, – фюрер проявлял большее спокойствие, самообладание и даже сердечность, чем можно было ожидать в таких обстоятельствах»[703].
Может, встреча и прошла в сердечной обстановке, но Бадольо стал получать тревожные вести с северной границы Италии. Немецкие войска непрерывным потоком шли в страну через перевал Бреннер на северо-востоке и через французскую границу на северо-западе. Немцы отмахивались от слабых попыток сопротивления итальянских пограничников, не имевших права использовать силу. Войдя в город Больцано на северо-востоке Италии, немцы быстро заняли электростанции, мосты и другие стратегические объекты. Вскоре немецкие части повторили ту же схему действий во многих других местах Италии[704].
Бадольо по-прежнему верил или как минимум надеялся на то, что Италия сумеет найти такой путь выхода из войны, который не будет выглядеть предательством в глазах ее партнера по гитлеровской коалиции. Он направил фюреру послание, где говорилось, что вместе они смогут отыскать способ привести войну к «достойному» завершению. Гитлер взорвался: «Это величайшая наглость, какую когда-либо видел мир! Ну что думает этот человек? Что я ему поверю?»[705]
Опасаясь, что серьезный конфликт с Германией вот-вот разразится, кардинал Мальоне созвал коллективное совещание с участием послов Португалии, Испании, Аргентины и Венгрии – стран, у которых сохранились хорошие отношения с Третьим рейхом. Поскольку Италия вскоре может разорвать отношения с Германией, заявил он, не исключено, что Германия направит свои войска для захвата ключевых пунктов Италии, в том числе Рима и даже Ватикана. Затем кардинал перешел к дипломатичной формулировке проблемы. Он отметил, что не сомневается в способности Италии и Германии найти способ достижения договоренности. Он также верит, что даже в случае разрыва отношений между Италией и рейхом сама Германия, которая недавно так громко протестовала против союзнических бомбардировок Рима, проявит уважение к этому священному городу – как и к Ватикану, по-прежнему соблюдающему нейтралитет в войне. С учетом всего этого, продолжал кардинал, не могли бы послы поговорить со своим немецким коллегой в Ватикане и выразить убежденность в добрых намерениях Германии по отношению к Святому престолу? Кратко обсудив проблему друг с другом, послы пообещали, что при первой же возможности поднимут этот вопрос в беседе со своим немецким визави[706].
Послы сдержали обещание, и уже на следующий день Вайцзеккер направил в Берлин сообщение об их визитах. Визитеры заявили, что Ватикан обеспокоен известиями о планах Германии в ближайшие дни осуществить военную операцию с целью свержения правительства Бадольо. «Когда они рассказали мне об этом, – написал Вайцзеккер в Берлин, – я ответил, что все это чистейшая выдумка». Впрочем, он добавил: «Трудно сказать, поверили ли они моим опровержениям»[707].
Новое правительство Италии продолжало публично заявлять о том, что по-прежнему сохраняет верность гитлеровской коалиции, но при этом очень хотело, чтобы союзники не возобновили бомбардировку Рима. Состав правительства изменился, однако уверенность в том, что именно Ватикан может защитить столицу страны, не исчезла. В последний день июля новый министр иностранных дел Италии попросил кардинала Мальоне, чтобы Ватикан помог убедить союзников провозгласить Рим открытым городом и выяснить, что для этого требуется.
Обсуждая этот вопрос с кардиналом и, по всей вероятности, с папой, монсеньор Тардини выразил сомнения в целесообразности вовлечения Ватикана в столь деликатные переговоры. Казалось, новое правительство Италии попросту пытается выиграть время: требования союзников по поводу демилитаризации хорошо известны, однако, несмотря на заверения итальянской стороны, город по-прежнему оставался военным центром. Не желая упускать еще один шанс показать себя защитником Вечного города, Пий XII отмахнулся от опасений Тардини. Кардинал Мальоне написал апостольским делегатам в Вашингтоне и Лондоне о том, чтобы они передали этот запрос итальянского правительства[708].
Получив послание Мальоне, папский делегат в Вашингтоне связался с Самнером Уэллесом, заместителем госсекретаря США. Просьба Ватикана поступила в августе, в довольно неудачный момент, так как Эйзенхауэр уже запланировал вторую бомбардировку Рима (ее должны были осуществить через два дня), а Рузвельт отправился на рыбалку на канадский остров посреди озера Гурон. Военное министерство США радировало Эйзенхауэру в Алжир: «Итальянское правительство через Ватикан просит США указать условия объявления Рима открытым городом. Вплоть до новых распоряжений желательно воздерживаться от дальнейших воздушных налетов на Рим».
Эйзенхауэр дал ответ на следующий день после получения уточняющей депеши, где сообщалось, что после отправки предыдущей радиограммы ситуацию обсудили британский премьер-министр и американский президент. До запланированного авианалета оставался всего один день. «Смысл ответа президента премьер-министру… процитированного в вашем послании, нам не совсем ясен, – писал американский генерал. – Однако мы полагаем, что президент не хочет отменять удар по сортировочным станциям Рима, намеченный на завтра, 4 августа, о котором вы уже поставлены в известность, но дальнейшие авианалеты на Рим следует приостановить, пока усилия Ватикана не приведут к каким-то результатам». Затем Эйзенхауэр отправил сообщение генералу Джорджу Маршаллу, начальнику штаба сухопутных сил США, с подтверждением своего плана удара по сортировочным станциям Рима на следующий день, но добавил: «Я не собираюсь чрезмерно усердствовать в операциях против Рима, так как в полной мере сознаю последствия и осложнения, к которым они неизбежно приведут, однако присутствие над городом наших самолетов, сбрасывающих листовки, а в подходящих случаях и бомбы, несомненно, оказало заметное воздействие»[709].
Военное министерство США подготовило список из 25 условий, которые необходимо выполнить, чтобы союзники объявили Рим открытым городом. Из своего рыбацкого домика Рузвельт телеграфировал Черчиллю: «Думаю, мы окажемся в сложном положении, если отвергнем просьбу сделать Рим открытым городом. Я только что получил из Вашингтона предлагаемые условия и дал свое принципиальное согласие. Но, полагаю, если Италия примет эти условия, мы должны проводить тщательный надзор за их соблюдением».
Британский премьер по-прежнему не особенно сочувствовал участи Италии. «Время для переговоров о том, чтобы сделать Рим открытым городом, прошло», – ответил он. И добавил, что это лишь «подтолкнет Италию к попыткам дальнейших переговоров о предоставлении стране нейтрального статуса».
Рузвельт тут же отозвался: запланированный авианалет Эйзенхауэра на Рим должен вот-вот начаться, и сейчас неразумно его останавливать. «Однако, – добавил президент, – я склонен полагать, что от дальнейших рейдов следует отказаться, пока не станут ясны результаты усилий Ватикана»[710].
Этот лихорадочный обмен телеграммами через Атлантику не привел к каким-то ярким кульминационным событиям: из-за плохих погодных условий Эйзенхауэр в последнюю минуту отменил бомбардировку. «С учетом приоритетности воздушной поддержки сицилийской операции, – докладывал он, – в ближайшее время мы не планируем нанесение новых авиаударов по сортировочным станциям Рима»[711].
Через несколько часов после того, как стало известно об отмене налета, Черчилль проинформировал Рузвельта об очередной дискуссии на заседании его военного кабинета. Британское общество отнесется к тому, что Рим пощадили, «весьма неодобрительно… Это сочтут доказательством того, что мы собираемся состряпать шаткое мирное соглашение с королем и Бадольо, отказавшись от стремления к безоговорочной капитуляции Италии». Мир воспримет это решение как оглушительный успех нового итальянского правительства. «Оно, несомненно, очень надеется на признание Италии нейтральной территорией, и Рим будет рассматриваться как первый шаг в этом направлении». Черчилль настаивал на том, чтобы союзники отвергли просьбу итальянцев, еще по одной причине – из-за надежды скоро захватить Рим, который мог стать отличным плацдармом для наступления на север. Объявление Рима открытым городом сделало бы это невозможным