На протяжении пяти лет после вступления этих законов в действие отец Такки Вентури, иезуит и папский неофициальный эмиссар при Муссолини, от имени понтифика неоднократно жаловался итальянскому правительству на связанную с ними правоприменительную практику. Теперь же он рвался предпринять новые шаги. В стремлении получить одобрение папы он написал кардиналу Мальоне, напирая на то, что сейчас самое время воспользоваться перестановками в правительстве и исправить «мучительное положение, в котором оказалось немалое число католиков из так называемых смешанных семей». По его словам, он уже прозондировал позицию ряда высокопоставленных чиновников Министерства внутренних дел и считает, что они с пониманием отнесутся к такой просьбе папы.
Затем он вкратце описал, какие изменения необходимо внести. Исправленные законы должны предоставлять «статус полноценных арийцев членам всех смешанных семей». Это позволит гарантировать, что дети от смешанных браков, которые были крещены уже после вступления в действие этих законов, «больше не будут – как это происходит сейчас – считаться принадлежащими к еврейской расе, и с ними больше не будут обращаться как с евреями, несмотря на то что они христиане». Он добавлял: «Я жду ваших распоряжений»[721].
Четыре дня спустя Пий XII сообщил монсеньору Тардини, как надлежит отвечать: «Можно ответить П.Т.В. [падре Такки Вентури] в том духе, в каком он желал». Кардинал добавил собственную приписку к предложению иезуита: «Решено положительно. Исполняйте от имени Святого престола». Мальоне направил папскому эмиссару письмо, разрешавшее обратиться к новому правительству и напоминавшее, что изменения, которые следует внести в законодательство, должны гарантировать применение расовых законов лишь к тем, кого церковь считает евреями[722].
Позднее в том же месяце иезуит доложил Мальоне о своих усилиях. «В беседе с его превосходительством министром внутренних дел я по необходимости ограничивался тремя пунктами [касающимися смешанных браков и евреев-выкрестов], выделенными в письме Вашего высокопреосвященства от 8 августа… и, проявляя должную осторожность, весьма старался не призывать к полной отмене закона, который, хотя и содержит некоторые положения, подлежащие аннулированию, во многом отвечает принципам и традициям Католической церкви и содержит положения, чья правильность подтверждена практикой»[723].
После свержения Муссолини бомбардировка Италии союзниками ненадолго прекратилась, но на второй неделе августа воздушные атаки возобновились. В результате Турин и Генуя сильно пострадали, а знаменитый миланский оперный театр Ла Скала загорелся. Досталось и Риму, над которым в первой половине дня 13 августа появились самолеты союзников. Целью авиаударов вновь стали сортировочные станции города, но попутно были разрушены и близлежащие жилые кварталы. Зная, что бомбардировщики обходят Ватикан стороной, римляне толпами ринулись на площадь Святого Петра, как только заметили их приближение. Швейцарский журналист описывал эту картину так:
Люди сбились в кучу под колоннадой словно цыплята. Повсюду длинные цепочки припаркованных автомобилей, конных колясок, явно летевших сюда во весь опор – от лошадей идет пар; и люди, люди, которые стекаются со всех сторон на машинах, велосипедах, пешком… В соборе толпа. Но даже здесь люди вздрагивают от глухих разрывов бомб. Они то и дело перебегают из одного угла в другой – всегда кажется, что противоположный угол безопаснее.
Но самым впечатляющим был вид итальянского солдата, который, очевидно, находился на дежурстве… однако трусливо прятался в уголке притвора. Я улыбнулся ему, и он улыбнулся в ответ, словно говоря: «Да, я знаю, что не должен тут быть, но вы же сами видите – тут безопасно!»
В середине дня папа снова сел в свой автомобиль и отправился осматривать места разрушений. Ненадолго остановившись перед собором Святого Иоанна Крестителя на Латеранском холме, он воздел руки, благословляя смятенных римлян, которые собрались вокруг[724].
На следующий день правительство Бадольо сообщило, что в одностороннем порядке объявляет Рим «открытым городом». Услышав эту новость, которая увязывала самопровозглашенный иммунитет города от дальнейших бомбежек с его статусом мирового центра католицизма, несколько тысяч римлян устремились в Ватикан. Собравшись под окном у понтифика, они принялись кричать: «Да здравствует папа! Мира! Мира!» Папа трижды выходил на балкон, чтобы благословить их. Чиновник Министерства иностранных дел Италии, ставший свидетелем этой сцены, в тот же день иронически отмечал в дневнике: «Римская толпа снова ликует – собралась в Ватикане, кричит папе "виват" с тем же пылом, с каким вчера приветствовала Бадольо, а позавчера – Муссолини»[725].
Пий XII на месте разрушений в результате бомбардировки Рима союзниками, 13 августа 1943 г.
Не зная, как именно Рузвельт отреагирует на объявление Рима открытым городом властями Италии, члены Объединенного комитета начальников штабов направили Эйзенхауэру краткое и сухое послание: «Вплоть до прояснения обстановки и дальнейших распоряжений желательно воздержаться от ударов по Риму». Эйзенхауэр был недоволен, но за неимением выбора отменил авианалеты, намеченные на 15 августа. «Вся полученная нами информация, – писал он, – свидетельствует, что атаки на Рим оказывают самое глубокое воздействие на боевой дух итальянцев. Мы полагаем, что упускаем ценнейшую возможность, ограничивая эти операции еще до принятия двухсторонней декларации. Наверняка потребуется время, чтобы правительственные ведомства, военные заводы и немецкие войска полностью покинули город».
Эйзенхауэру не пришлось ждать долго. Уже через несколько часов он получил новые инструкции: «Приказ о приостановке авианалетов, переданный Объединенным комитетом начальников штабов в депеше от 14 августа, отозван… Вы можете беспрепятственно проводить эти операции в необходимых и разумных пределах в соответствии с установленными прежде ограничениями в отношении обеспечения безопасности Ватикана»[726].
Утром в один из дней в конце августа в Риме вновь зазвучал вой сирен воздушной тревоги, которого так страшились жители города. Люди устремились в барочную иезуитскую церковь Святого Имени Иисуса в центре Рима – тот храм, при котором много лет жил отец Такки Вентури. Ложные тревоги случались часто, и все надеялись, что эта окажется очередной, но так как в Риме не было бомбоубежищ, массивная церковь казалась лучшим шансом на спасение. Увидев кучку женщин, некоторые из которых плакали, один из священников подошел к ним со словами утешения.
«В США 14 млн католиков, – сообщил им иезуит, – и они тут же вышибут Рузвельта вон, если он дерзнет снова бомбить Рим, особенно теперь, когда это открытый город».
«Никакой он не открытый, – громко возразила одна из женщин. – Я работаю у генерала, который служит у Бадольо, и генерал говорит, что в городе полно немцев».
Швейцарский журналист, ставший свидетелем этой сцены, добавил: «Действительно, все знают, что Рим полон немецких солдат. Только вчера я видел, что прилегающие к пьяцца Навона улицы забиты броневиками. Их было не меньше сотни»[727].
В течение августа полицейские силы нового правительства ловили и сажали в тюрьму членов бывшей фашистской элиты. Кое-кто сумел удрать в Германию, в том числе и Чиано, который скоро пожалел об этом шаге. Самого Муссолини перевели из одного места на острове в другое, а вскоре вернули на материк и поместили под стражу в уединенном местечке в горах. Ракеле, жену Муссолини, оставили в покое, но его любовницу Клару арестовали, как и остальных членов ее семьи. Для правительства Бадольо семейство Петаччи было символом коррупции в фашистском правительстве, и новость о том, что судьба семейки Петаччи круто изменилась, вызвала массовое злорадство. Из тюремной камеры Клара писала Муссолини, заверяя его, что она, ее мать и сестра день и ночь молятся Богоматери Помпейской о его освобождении. «Я не оставляю веру, – твердила она ему. – Я не оставляю веру». Позднее в августе она написала: «Фюрер тебя спасет, я это чувствую! Ты нужен не только мне, но и всему миру, истории». Между тем в Риме освободившийся особняк Петаччи отдали монахиням-урсулинкам, которые устроили там сиротский приют. В нем комфортно разместились 50 детей[728].
Положение итальянского правительства было шатким и чрезвычайно драматичным. Союзники требовали от Италии безоговорочной капитуляции, угрожая дальнейшими бомбардировками и захватом континентальной части страны. Публичные заявления Бадольо о верности делу гитлеровской коалиции настраивали союзников против Италии, однако мало утешали Германию. В конце августа министр иностранных дел Гуарилья составил для Бадольо служебную записку, где перечислялись безрадостные варианты действий, еще остававшиеся у правительства Италии.
Гуарилья отмечал, что немцы рассматривают Италию как важный щит, помогающий не подпускать союзников к границам рейха, а значит, у правительства остаются лишь две возможности. Оно может и дальше следовать по нынешнему пути и оттягивать решение о продолжении участия Италии в войне, при этом делая уступки Германии, необходимые для сдерживания ее натиска. А может, наоборот, разорвать отношения с Германией. Для обеспечения хотя бы минимальных шансов на успех второго варианта итальянским войскам необходимо достаточно долго сдерживать наступление немцев, чтобы Италия успела выработать военную и дипломатическую договоренность с союзниками. Кроме того, нужно, чтобы союзники сразу же начали поставлять в Италию все те основные товары, которые страна импортировала из Германии.