Отец Пфайффер быстро примелькался в обществе офицеров из немецкого командования в Риме, и 30 октября его пригласили на званый обед в честь ухода генерала Штаэля с поста командующего немецким контингентом в Риме. Пфайфферу досталось место между двумя послами Германии – при итальянском правительстве и при Святом престоле. Описывая затем это мероприятие, он отмечал: «Вайцзеккер похвалил меня за то, что я оказываю такие важные услуги в столь непростые времена. На это посол Ран отозвался, что он также всегда готов помочь, если у него будет хоть малейшая возможность. Достаточно лишь прислать ему краткую записку».
Выступая на этом обеде, генерал Штаэль говорил о том, как он гордится своим назначением на пост командующего римским контингентом в столь тяжелые времена, и выражал особое удовлетворение тем, что ему удалось сделать для обеспечения благополучия Ватикана[810].
С тех пор как король и Бадольо покинули Рим, представитель Италии при Святом престоле находился в неловком положении. Новый «республиканский» фашистский режим требовал, чтобы ему присягнули на верность все члены итальянского правительства. Хотя Франческо Бабушио много лет верой и правдой служил дуче, он всегда считал, что эта служба гармонично сочетается с его привязанностью к итальянской монархии. Кроме того, присягнуть вновь созданному фашистскому правительству мешало понимание того, что войну, скорее всего, выиграют союзники. Находясь между двух огней, он не особенно хотел привлекать к себе внимание[811].
В середине октября отрезанный от связи с королевским правительством в изгнании Бабушио попросил кардинала Мальоне помочь ему наладить контакты. Но Мальоне отказался из-за риска вызвать раздражение немцев или спровоцировать республиканское правительство Муссолини на неприятные действия, к тому же он был не уверен, что такие контакты удастся сохранить в секрете[812].
Пий XII тоже не стремился привлекать внимание к неловкой ситуации, возникшей вокруг его собственного нунция при итальянском правительстве – Франческо Боргоньини. Папа даже не пытался попросить Боргоньини связаться с королевским правительством, пребывающим на юге. На протяжении всей немецкой оккупации понтифик старался не создавать впечатления, что он имеет какое-то отношение к этому правительству. При этом ему не хотелось, чтобы его нунций имел дело с республикой Муссолини, так как подобные контакты были бы равнозначны официальному признанию. Лучше, если нунций вообще ничего не будет предпринимать[813].
Условия перемирия, которое Италия заключила с союзниками, предусматривали отмену итальянских расовых законов. Через два месяца, в ноябре 1943 г., администрация Неаполя осознала, что государство не предприняло никаких шагов для аннулирования этих законов, и по собственной инициативе объявила, что на территории города они больше не действуют. Месяц назад в Неаполь вошли союзники. Рассерженный этим односторонним решением, премьер-министр Бадольо обратился с жалобой в Союзническую контрольную комиссию в Бриндизи.
Генеральный секретарь Министерства иностранных дел правительства Бадольо написал: узнав о решении Неаполя «считать утратившими силу все фашистские антисемитские законы», министерство сообщает англо-американской администрации, что королевское правительство «в настоящее время рассматривает» вопрос об отмене этих законов… «пока же я был бы признателен, если бы вы, информируя англо-американскую администрацию в Италии о вышеупомянутых событиях, постарались убедить ее не поощрять изолированные действия в данной сфере со стороны властей провинций или городов»[814].
Отвечая на это обращение три дня спустя, союзнические власти подчеркивали необходимость срочно положить конец расовым законам и напоминали Бадольо, что его правительство обязано сделать это согласно подписанному договору о перемирии. Чиновники союзнической администрации воспользовались случаем, чтобы задать ряд вопросов. Действуют ли антисемитские меры до сих пор? Освобождены ли евреи, отправленные в итальянские концентрационные лагеря? Получают ли евреи поддержку правительства в возврате утраченной собственности и рабочих мест? Получили ли теперь итальянские евреи возможность возобновить обычную жизнь и воссоздать свои общественные учреждения? Союзнические власти наверняка видели, что никто из основных фигур королевского правительства не проявлял ни малейшего интереса к этим вопросам[815].
Хотя расовые законы по-прежнему оставались частью законодательства Королевства Юга (как стали называть область, формально находившуюся под властью королевского правительства), проживавшие там евреи по крайней мере находились в безопасности благодаря присутствию союзнических войск. Этого нельзя было сказать о подавляющем большинстве итальянских евреев, которые оказались в регионах, подконтрольных немцам и их итальянским коллаборантам[816]. В Риме, как и повсюду в оккупированных немцами районах Италии, евреи пытались отыскать убежище где только возможно. Многие находили его в женских и мужских монастырях. Так произошло с Энцо Финци. Скрываясь вместе с женой и детьми от облавы 16 октября, он обратился в римский монастырь Кариссими, где находился кто-то из знакомых семьи. Хотя этот мужской монастырь был уже полон беглецов (политических диссидентов, итальянских солдат и карабинеров, не желавших служить нацистско-фашистскому делу), монахи приняли эту еврейскую семью.
Многим евреям удалось спастись таким образом, но некоторым повезло меньше. Когда они появлялись на пороге католических религиозных учреждений, их соглашались впустить лишь при условии перехода в католичество. Кому-то просто давали от ворот поворот. Вот всего один пример. Эмму Фиорентино, римскую еврейку, 16 октября по телефону предупредили, что началась облава. Пытаясь найти убежище для себя и детей, она бросилась в находящийся рядом женский монастырь, где служили две ее знакомые монахини. Но монахини отказались принять их. Эмма с семьей ходила от одного женского монастыря к другому, умоляя о защите, но их никуда не пустили[817]. А вот еще пример, немного иного рода. В первые дни после рейда 16 октября один приходской священник написал в Ватикан с просьбой помочь двум римским еврейским детям: мальчику 14 лет и девятилетней девочке. Он объяснял, что родители хотели «вверить их соответственно мужскому и женскому религиозному учреждению», но им «отказывали из-за того, что они евреи, ссылаясь на запрет, исходящий из более высоких инстанций». Священнослужитель отмечал, что семья пока не нашла в Риме ни одного женского или мужского монастыря, который принял бы детей[818]. Как позволяют предположить эти и другие примеры, нет доказательств того, что папа когда-либо приказывал церковным учреждениям принимать евреев (и многие не принимали), однако понтифик знал, что среди беженцев, укрывающихся в римских религиозных учреждениях, немало евреев[819].
Гвидо Буффарини, министр внутренних дел нового республиканского фашистского правительства, играл одну из главных ролей в осуществлении убийственной новой фазы итальянской антиеврейской кампании. После свержения Муссолини несколько месяцев назад Буффарини отправили в тюрьму по распоряжению правительства Бадольо. Но уже в первые дни его заключения мать-настоятельница римского Института Святого Распятия написала в защиту Буффарини лично папе: «Памятуя о неисчислимом количестве милостей и услуг, которые на протяжении стольких лет благосклонно оказывал нашей конгрегации Его превосходительство Буффарини», она просила вмешаться и добиться его освобождения из тюрьмы и позволения оставаться дома. После того как папа получил эту мольбу матери-настоятельницы, папский нунций переговорил об участи Буффарини с начальником итальянской полиции. Тот заверил его, что, хотя этот важный фашист должен оставаться в заключении, с ним будут обращаться «со всей возможной предупредительностью». Буффарини сидел в тюрьме до начала сентября, когда его освободили немцы[820].
В своей новой роли функционера Итальянской социальной республики Буффарини направил 30 ноября 1943 г. такую телеграмму префектам провинций, находящихся под его контролем: «Нижеследующее полицейское распоряжение подлежит незамедлительному исполнению… Все евреи… какого бы то ни было гражданства, проживающие на территории государства, должны быть отправлены в специальные концентрационные лагеря. Все их имущество, включая недвижимость и иную собственность, подлежит немедленному изъятию». Он добавлял (возможно, из уважения к неоднократным просьбам папских эмиссаров, которые он получал еще как чиновник, отвечавший за применение итальянских расовых законов): «Евреев, рожденных в смешанном браке, следует считать арийцами»[821].
Ватикан продолжал прилагать усилия для защиты крещеных евреев от подобных мер. За четыре дня до телеграммы Буффарини кардинал Мальоне направил немецкому послу очередную просьбу. По словам Мальоне, епископ Триестский заклинал Ватикан проследить, чтобы ужасное положение, в котором оказались «неарийцы» его епархии, не ухудшилось еще сильнее из-за все более жестких мер, которые применяются против них. «Складывается впечатление, – информировал он Вайцзеккера, – что местные немецкие власти подвергают аресту множество евреев и конфискуют их имущество, не принимая во внимание разницу между крещеными и некрещеными, не учитывая, что кто-то из них состоит в браке с католиками». Мальоне просил посла вмешаться