Вам следует уведомить государственного секретаря-кардинала, что мы, к огромному сожалению, не можем гарантировать прекращение полетов самолетов союзников над Римом в дневные часы 12 марта. Вам следует донести до Его Высокопреосвященства, что мы не несем ответственность за возможные последствия скопления большого числа людей в зоне активных боевых действий. Если папа все же осуществит свое намерение, то он сделает это исключительно на свой страх и риск[881].
Но папу это не остановило. Римляне массово устремились к собору Святого Петра: распространились слухи, что понтифик намерен воспользоваться случаем и сделать какое-то важное объявление. Возможно, он сумел уговорить союзников прекратить бомбардировки города, или договорился о дополнительных поставках продовольствия, или даже убедил немцев прекратить облавы на мужчин и их отправку на принудительные работы. На фоне разрушительных союзнических бомбежек и бесчинств немецких оккупантов и итальянских фашистов многие видели в понтифике единственного спасителя.
Десятки тысяч людей заполнили площадь перед собором Святого Петра, окруженную колоннадой Бернини. Взгляды собравшихся были прикованы к балкону над центральным входом в собор. Перед входом выстроилась цепочка палатинских гвардейцев. Рядом с ними собралось значительное количество священников и семинаристов. На одной из лоджий, с которых открывался вид на площадь, сидели члены ватиканского дипломатического корпуса, а также видные фигуры папского двора. В ожидании появления папы толпа распевала священные гимны, и голоса смешивались со звоном городских церковных колоколов, которые без остановки били целых пять минут.
Ровно в 15:30 понтифик, облаченный в белую мантию, вместе со свитой вышел на центральный балкон собора Святого Петра. Сделав паузу, чтобы дать утихнуть аплодисментам и приветственным крикам, папа начал говорить. Его первая фраза, как обычно витиеватая, состояла из более чем сотни слов:
Посреди опустошения, лишившего вас домашнего счастья, вы, возлюбленные сыны и дочери, коих нынешние невзгоды вынудили рассеяться, потерявшие дом, а возможно, разлученные с родными и близкими, часто пребывающие в неведении в отсутствие известий о них, притом что из-за этого ваши кровные узы и ваша любовь еще сильнее привязывают вас к ним, обеспокоенные их участью точно так же, как они обеспокоены вашей; вы, которым, невзирая на все это, вера указывает на Отца Небесного, обещавшего тем, кто любит Его, обратить все во благо, даже самые гнетущие и горькие вещи (как сказано в Послании к Римлянам, глава 8, стих 28); вы явились сегодня, привлекаемые и подталкиваемые этим сыновним порывом, чтобы услышать от Викария Христова слова благословения и утешения.
Папа некоторое время продолжал в том же духе, сокрушаясь о людских страданиях и при этом выражая веру в то, что Господь однажды вернет страждущим счастье. Собравшихся глубоко разочаровало, что папа не сказал ничего нового, не дал новых оснований для надежды. Но когда он завершил свое выступление и хор запел гимн Christus vincit («Христос побеждает»), в толпе зазвучали крики «Viva il Papa!»[882]. Опасения полиции, что на этом мероприятии могут вспыхнуть народные волнения, оказались не совсем беспочвенными. По окончании речи на площади Святого Петра возникли потасовки, когда раздосадованные слушатели двинулись к мосту через Тибр, чтобы перебраться в другую часть города. По пути люди поливали бранью проезжавшие мимо немецкие автомобили, а некоторые смельчаки даже раздавали антигерманские листовки. Полицейские принялись стрелять в воздух, чтобы рассеять толпу, и даже арестовали нескольких подозрительных типов, прежде чем те успели убраться с улицы[883].
Немецкий посол в восторженных тонах доложил берлинскому руководству о папской речи, написав, что «папа публично, притом с необычной для себя жесткостью, осудил авианалеты союзников на Рим. Толпа, собравшаяся на площади Святого Петра, неистово рукоплескала ему». Вайцзеккер также с удовлетворением сообщил о том, что понтифик «с благодарностью отметил ту помощь, которую оказывает немецкое командование в снабжении Рима продовольствием».
И в самом деле можно было заметить признаки охлаждения римлян к союзникам, о чем Осборн не замедлил сообщить в Лондон. Он писал, что продолжающиеся авианалеты союзников «медленно, но верно обращают итальянское общественное мнение против нас… Разрушение уклада жизни и имущества гражданского населения в целом несоразмерно достигаемым военным результатам». Все это «наводит итальянцев на мысль, что немецкая оккупация (при всей неприязни к немцам) чуть ли не меньшее зло по сравнению с освобождением, которое несут англосаксы… Немцы с успехом эксплуатируют ущерб, наносимый бомбардировками, особенно в Риме». На взгляд британского посланника, положение еще больше осложняется из-за повышения эффективности коммунистической пропаганды с ее доводом о том, что лишь русская «народная армия» достаточно сильна для разгрома немецких частей без нанесения огромного вреда мирному населению. Осборн предостерегал: сейчас, когда союзнические силы завязли южнее Рима, «у меня есть опасения, что все это вскоре кристаллизуется в антианглосаксонские чувства, почти сравнимые с существующими антигерманскими настроениями, а симпатии к России будут лишь нарастать, чем не преминет воспользоваться Итальянская коммунистическая партия»[884].
Линия фронта неуклонно приближалась к итальянской столице, и интенсивность союзнических бомбардировок усиливалась. Прежде чем союзники дошли до Рима, было осуществлено в общей сложности 25 налетов, результатом которых стали более 4000 убитых, свыше 10 000 раненых и около 2500 уничтоженных и серьезно поврежденных зданий. Условия жизни тех римлян, чьи дома уцелели, стремительно ухудшались: на долгое время отключались вода, газ, электричество, а дефицит продуктов становился все ощутимее.
В стремлении показать свою заботу о Ватикане, а также приукрасить свой образ высококультурных меценатов немецкие власти заручились ватиканской поддержкой в поспешных попытках спасти шедевры итальянского искусства от уничтожения. В предыдущем месяце не кто иной, как Буффарини, предложил Муссолини совместно с немцами переместить ценные произведения искусства на территорию Ватикана. В опасности было не только наследие, давно хранившееся в Риме. Теперь в городе находилось гораздо больше предметов искусства, в том числе бесценные произведения, переправленные из аббатства Монтекассино еще до его разрушения, и сокровища музеев Неаполя, Милана и других крупных городов, которые уже долгое время подвергались союзническим бомбардировкам. Немецкие автоколонны свозили произведения искусства в Ватикан[885].
Между тем папа делал все возможное, чтобы убедить союзников прекратить бомбардировки Рима. Он обращался к представителям Ватикана за границей с просьбами призвать местный епископат и верных католиков выступить в знак протеста. В ответ на очередное обращение Имон де Валера, премьер-министр Ирландии (не самый большой друг британцев), публично осудил союзнические воздушные атаки. Поверенный в делах ирландского посольства при Святом престоле направил Мальоне копию этого протеста, осведомившись, не хотел бы папа увидеть его опубликованным. По словам дипломата, ирландский лидер готов выполнить любые пожелания понтифика. В записях Тардини зафиксированы инструкции папы: «Ответить: "Спасибо". Если они хотят его опубликовать – пусть публикуют… Ирландцы играют важную роль в жизни Соединенных Штатов и к тому же в массе своей симпатизируют де Валере, поэтому полагаю, ирландское правительство могло бы уделить особое внимание своей ноте именно в Соединенных Штатах. Можете это передать, однако не в письменном виде»[886].
Ватикан негодовал из-за активизации бомбардировок Рима, и поступивший в середине марта отклик президента Рузвельта на недавние протесты определенно не способствовал обретению друзей в ватиканских кругах. На полях печатного текста с тезисами президента рядом с его заверениями («Мы со всей тщательностью, часто даже многим жертвуя, стараемся щадить памятники религии и культуры и будем делать это и впредь») монсеньор Тардини написал собственный комментарий: «Это все декларации, в значительной мере фальшивые, сами по себе не вызывающие доверия, опасность сохраняется». Он отметил, что Рузвельт «склонен снимать с себя всякую ответственность, а чтобы открыть путь для дальнейших бомбардировок Рима, следует системе, которая нам уже хорошо известна… 1) преувеличивать военное значение Рима для немцев… 2) уделять приоритетное внимание так называемой военной необходимости и 3) перекладывать всю вину на Гитлера и вообще на немцев»[887].
Если и существовала вероятность того, что римляне сочтут немецкую оккупацию более предпочтительной, чем действия союзников, то события 23 марта свели ее к нулю. Батальон СС, сформированный из представителей итальянской немецкоговорящей провинции Больцано у границы с Австрией, маршировал по узкой римской улочке, когда партизаны привели в действие взрывное устройство, подложенное ими в мусорный бак. Погибли 33 эсэсовца. Немцы не сумели найти партизан, причастных к акции, но поклялись казнить по 10 итальянцев за каждого убитого взрывом эсэсовца. Гитлер лично распорядился, чтобы казни прошли в ближайшие 24 часа. Немцы поспешно отобрали будущих жертв по большей части из тех, кто уже находился за решеткой. В числе отобранных оказались 77 евреев. Большинство жертв-неевреев попали в тюрьму за антифашистскую деятельность, евреев же арестовывали по национальному признаку, причем целыми семьями. Самый молодой из отобранных, Микеле Ди-Вероли, всего месяц назад отпраздновал свое 15-летие. Его отобрали вместе с отцом. Самой пожилой жертвой стал 74-летний Мозе Ди-Консильо. Вместе с Мозе отобрали и его 17-летнего внука Франко. Эсэсовцы загнали всех в грузовики и отвезли к каменоломням на окраинах Рима – Ардеатинским пещерам. Несчастных стали по пять человек заводить в пещеры, где немцы стреляли каждому в затылок. Оккупанты запоздало сообразили, что привезли на место казни 335 человек вместо требуемых 330, но вместо того, чтобы вернуть пять «лишних» в Рим, они убили и их. Закончив свою работу, немцы заложили в пещеры взрывчатку, чтобы завалить трупы обломками и таким образом скрыть место преступления