Жила в однокомнатной квартирке в центре. В самом центре. Тихой, уютной, чистой. Папа снял и оплачивал. Нам так всем удобнее. У них там маленький ребёнок. Зачем молодой девушке жить в такой суматохе? Ещё нянькой бесплатной сделают. Папа регулярно звонил. Спрашивал «какутебядела?» и, не дожидаясь ответа, начинал рассказывать, как его доченька Вита покушала, как его доченька Вита покакала, как его доченька Вита попускала пузыри и какое его доченька Вита сказала первое слово. Но чаще, конечно, он, как обычно, был в рейсе, и тогда, слава богу, никто её доченькой Витой не доставал, и…
– Подожди, подожди! – перебила Вику подружка-с-первого-класса. – Твой отец что, назвал свою новую дочь Викой? «Вита» – это же от Вики? Я помню, он тебя так в детстве называл.
– Ага. Ни ума, что называется, ни фантазии. Или ему просто нравится имя Вика. Артур, вон, говорит, что у евреев принято давать имя только умершего родственника и никогда – живого. Что ж, видимо, для папы я умерла. Вита умерла, да здравствует Вита!
– М-да… Офигенская игра слов в смыслы. Жизнь умерла, да здравствует жизнь!.. – Подружка-с-первого-класса было насупилась, но тряхнула головой, избавляясь от вечного азарта думания и игры в слова, и строго сказала: – Вы не евреи! Не мели чушь! Что значит умерла?! Только не для твоего папы! – строго сказала Викина подружка-с-первого-класса. Про себя подумав, что уж если и Викин папа такой, как большинство отцов, то… Что «то» – она не додумала. Потому что Вика продолжила свой рассказ, а Викина подружка-с-первого-класса продолжила слушать, а думы отложила на попозже.
– И жила я себе, не тужила. Только очень скучно. Ни с кем не встречалась. Никаких молодых людей. Как-то раз даже хотела тебя разыскать, потому что вокруг тебя навалом молодых людей.
– Да уж! – как-то горьковато усмехнулась подружка-с-первого-класса. – Можно сказать, в штабеля укладываю молодых людей. Складирую, что ту тушёнку из энзэ[6], на случай ядерной войны. Так чего не разыскала?
– Да как-то…
– Вот вся ваша жизнь – под хвост этому «да как-то…»! Страшный зверь этот ваш «да как-то…»! – разгорячилась Викина подружка-с-первого-класса. Хотя сердилась она, по правде говоря, не на Вику, а на себя. Потому что среди вихря учёбы, работы, дел нужных и не очень, учебников, книг, конференций и штабелей из молодых людей сама ни разу не задумалась о том, чтобы разыскать Вику. Точнее, задумывалась. Да как-то… Как-то то времени не было, то желания. И ещё раз времени не было. И Викиной подружке-с-первого-класса, в отличие от Вики, не было очень скучно. Ей как раз было очень не скучно. Даже, пожалуй, слишком не скучно. Так что и у неё был зверь «да как-то…». Просто другой породы. Не такой, как у Вики.
– Ну а потом в прокат зашёл Артур. Потом зашёл ещё раз. И ещё раз. И пригласил куда-то. Надо же было мне уже, наконец, девственность потерять. Да и вообще, живу одна-одинёшенька, никому не нужная. Так что… Он хороший, кстати. Просто шумный. Он уже был женат, и у него есть ребёнок от первого брака. Так что прямо сейчас он ни жениться, ни детей заводить не хочет. Живёт он с бабушкой и мамой-папой на посёлке Котовского, потому что квартиру оставил первой жене. Ну, то есть жил, потому что он сейчас ко мне переехал.
– Да уж. Хороший мужик. Отменный прям-таки, чего уж там! Ладно, дело твоё… Ну, а что твой отец вообще? Счастлив?
– Вроде да. Молодуха наша, что правда, ни разу с тех пор, как родился ребёнок, его из рейсов не встречала.
– Почему?
– Ребёнок маленький, – засмеялась Вика. – Ну вот и хорошо. Я зато на законных основаниях его те пару раз встретила. Одна. Там жизнь. Жёны моряков, и всё такое… А папин капитан повесился, – вдруг огорошила подружку-с-первого-класса Вика.
– Да ты что?! – охнула та. – Такой классный мужик был. Я его помню с какого-то детского твоего дня рождения, ну и по рассказам.
– У капитана умерла жена, пока он в рейсе был. Дети не стали телеграмму давать и звонить. А он пришёл и жены у трапа впервые за тридцать лет не увидел. И почернел. Дети машут ему руками с причала, внуков показывают. А он чернеет на глазах. Потому что на причале нет жены. Впервые видела, чтобы человек на глазах чернел. Кто бы рассказал – не поверила бы. Он прямо с борта детям орёт: «Где мать?!» – они ему улыбаются, мол, папка пришёл, сейчас выпьем-поговорим. А он им снова прямо с борта орёт: «Где мать, сукины дети?! Почему она мне не звонила?! Почему, когда звонил я, никто трубку не брал?! Где мать?!» Орёт и всех понурившихся жён моряков экипажа взглядом реферирует. И чернеет. Короче, все дела сделал, детей выслушал, послал, к ним встречаться-ночевать-беседовать задушевно не поехал. Вернулся прямиком к себе домой – и повесился. Ни записки, ничего… Кремировали. Прах развеяли над одним из причалов порта. Там, где его жена первый раз встречала. Там же, где и её прах развеян. Так она детям наказала перед смертью. А он просто повесился, ничего не наказав. Уж лучше так, как мой, ей-богу!
Викина подружка-с-первого-класса не думала, что так, как Викин, – лучше. Но и лишать себя жизни… Во всяком случае, Викина подружка-с-первого-класса не представляла себе, как надо любить человека, чтобы без него жизнь не имела смысла. Но жить надо, даже если жизнь бессмысленна! Психически здоровый человек себя жизни не лишит. И вообще, самоубийство – смертный грех. Ну да ладно. И об этом тоже думать не надо.
– А сейчас чеэмпэ на ладан дышит. Помполитов и судовых врачей вообще как класс сократили. Численность экипажей сильно порезали. Отец в рейсы пока ходит. Каким-то там помощником, далеко не первым. И то слава богу. Сказал, что постарается мне квартиру купить, прежде чем всё окончательно накроется медным тазом. И даже с каждого рейса откладывает по паре тысяч долларов тайком от молодухи. У меня. Я их храню в мамином «патронташе» вместе с кисточками. Только это и спасла от «новой метлы».
– Высокие отношения у него с молодой женой.
– Ну, не будь так категорична. Меня бы, наверное, тоже раздражало, что деньги из семьи уходят непонятно куда. На сторону. К чужому человеку. Я ведь ей никто.
– Тебя бы ничего не раздражало. Я даже не знаю, ты святая или дурная. Или просто добрая… Что в твоём случае одно и то же.
– Я больше всего на свете хочу ребёнка, – призналась Вика подружке-с-первого-класса.
– Зачем?! – удивилась та. – Зачем ребёнка так рано?!
– Знаешь, я как вспомню своё детство… Я никогда не была так счастлива. Я хочу снова быть с кем-то одним целым. Одним целым с ребёнком, его отцом и нашей любовью.
– Вот с этим такого не получится! – Викина подружка-с-первого-класса ткнула подбородком в сторону дивана с Артуром.
– Ну, хотя бы с ребёнком… Он недавно свою дочь на выходные брал. Мы так здорово катались на качелях-каруселях в Парке Ильича. Ты помнишь наши жуткие уроки физкультуры в Парке Ильича? – спросила Вика подружку-с-первого-класса, и они перестали говорить о папах, детях и любви и предались забавным школьным воспоминаниям. И очень здорово провели время.
Потом Артур проснулся, и они с Викой ушли из комнаты Викиной подружки-с-первого-класса в однокомнатную, чистую, уютную съёмную Викину квартирку.
Где-то через месяц они сходили в ресторан. Тоже втроём. И Артур стал хватать Викину подружку-с-первого-класса за всякие места, и это не понравилось ни Викиной подружке-с-первого-класса, ни самой Вике.
– Обязательно позвони! – сказала тогда, более двадцати лет назад, уходя из ресторана Викина подружка-с-первого-класса. – Давай увидимся без твоего Артура хоть раз. Обязательно позвони!
– Я обязательно позвоню! И постараюсь увидеться с тобой без него. Это сложно, потому что я работаю сейчас секретарём у его папы, так что вариант «задержалась на работе» не пройдёт. Но я обязательно что-то придумаю и обязательно позвоню! Давай на следующей неделе.
– Давай! Буду ждать звонка.
На следующей неделе Вика не позвонила подружке-с-первого-класса. Не позвонила она и на следующую после следующей недели. Ни в какую из недель того года, что был более двадцати лет назад, Вика не позвонила подружке-с-первого-класса. Потом, может, и звонила. Но к телефону коммунальной квартиры было некого звать. Потому что Викина подружка-с-первого-класса двадцать лет назад уехала из южного приморского города-порта.
– Наверняка у этой неумело накрашенной серой мыши есть страничка на Одноклассниках, и она там развешивает свои фотки с обрезанными ногами на фоне какого-нибудь третьеразрядного турецкого отеля. И бесконечно постит туда своих некрасивых детей, сидящих на идиотском «банане».
– Откуда столько злого сарказма у такого молодого человека, Артём?!
Бармен в ответ лишь пожимает плечами и вежливо-отстранённо уточняет:
– Может быть, ещё чего-то хотите, кроме текилы?
– Кроме текилы, хочу кофе.
Умный, но злой мальчик. Это нехорошо. Умные мальчики злыми не бывают. Хотя… Я вспомнила Викину подружку-с-первого-класса. Она была умная, но временами очень злая. И вот так же издевалась над теми, кто, на её взгляд, заслуживал издёвки. Но Викина подружка-с-первого-класса хотя бы хотела «двигать науку» и полагала издёвку чем-то вроде целебной вакцины, предохраняющей хороших девочек и мальчиков от инфекции обыкновенности, от мутации их из хороших девочек и мальчиков в обычных заёрзанных взрослых дядь и тёть. А что хочет двигать этот умный злой мальчик? Что он может двигать тут, за барной стойкой? И почему он так язвительно и зло отзывается о совершенно незнакомых ему женщинах, оставляющих деньги в заведении, где он служит? А та, с конским хвостом толщиной в руку, яркими голубыми глазами и рыжими веснушками, наверняка и ему лично щедро отсыпает чаевых. И ему, и официанту, и прочим злым мальчикам.
– Вы хотите сказать, Артём, что у вас нет странички на Одноклассниках и вы там не развешиваете свои фотки? И вы настолько не серая ни капельки не мышь, что в качестве фона вам подходят только перворазрядные отели Объединённых Арабских Эмиратов или водопад, струящийся по стене Трамп-тауэра? И если вы и сидели на «банане», то только по факту вашего на нём водружения он переставал быть идиотским?