Крепко досталось Петру Петровичу! Чего только он не делал, чтобы выбрать трос, когда сростки цеплялись за лёд: Петрович голыми руками в ледяной воде освобождал трос, расправлял его, а потом с мокрыми рукамипродолжал работать на морозе в 25 градусов и пронизывающем ветре…
20 ноября. Петрович немного отдохнул. Он уже вторую ночь не спит. После полуночи он опять ушёл работать – опускать батометры на глубину 2,5 тыс. метров.
Фёдоров, 26 ноября. Палатка покрыта толстым слоем копоти и во многих местах прорвана. Ветер треплет потемневшую парусину. Мигает тускло коптящий фонарь. Длинной дюралюминиевой трубкой Ширшов прочищает лунку. Где-то внизу замёрз трёхметровый ледяной колодец, и тросик лебёдки застрял. Мокрый металл жжёт руки. Каждая гидрологическая станция – это сорок часов непрерывной утомительной работы для Ширшова. Многие давно бросили бы мучительную возню, но не зря гидрологом нашей экспедиции является Пётр Петрович. Километр за километром поднимается из глубины тонкий тросик. Принесённые в приборах пробы воды, измерения температуры и солёности на различных глубинах раскрывают талантливому учёному тайны Полярного океана.
Папанин, 19 декабря. Чем быстрее протекает наш дрейф, тем больше работы прибавляется у Петровича. По 36 часов подряд проводит он у лунки, извлекая пробы воды с разных глубин…
30 декабря. Петрович всю ночь работал у лунки и закончил гидрологическую станцию. Глубина, как он предсказывал, начинает увеличиваться: теперь уже 286 метров. Ширшов после большого перерыва провёл также вертушечные наблюдения. Он сидел усталый, закопчённый, его клонило ко сну. Мы позавтракали, напились чаю, и я уложил Петю спать …
8 января 1938 г. Вместе с Петей мы ушли к трещине. Долго осматривали: не было ли где-нибудь сжатия… Обратно к палатке мы дошли с трудом: двигаться пришлось против ветра, всё время держась за веревку… Петрович быстро перекусил и снова вернулся к трещине: ему надо было делать промер глубин…
16 января. Петрович вернулся в палатку только в четвёртом часу, перед утром.
Усталый и измученный, сразу улёгся. Тяжело дыша, он рассказал нам, как добирался к палатке. Ветер дует со скоростью 17 м в секунду. По пути Ширшов несколько раз присаживался на торосы, чтобы отдохнуть. С трудом он притащил нарты со своим гидрологическим хозяйством. Всё-таки Петя сделал четыре серии наблюдений, взял пробы с 12-ти горизонтов и измерил глубину моря. Кренкель накормил Петровича, вскипятил ему чая, дал две рюмки коньяку. Только после этого Петрович заулыбался…
18 января. Зверски холодно – 47 градусов мороза. Небывалая температура! Ширшов оделся тепло и ушёл в свою лабораторию, на трещину. Он измерил глубину: 272 метра. Кроме того, Петрович взял пробы воды с одиннадцати горизонтов. У него сильно опухли руки, но он мужественно продолжает трудиться, раскрывая тайны океана…
Фёдоров, 19 января. Сейчас Петя пришёл. Сначала в дверь влетела пара меховых рукавиц, потом было слышно, как он хлещет метёлкой по рубашке, выбивая снег. Влетела рубашка. Снова хлестки – по торбасам и, наконец, вошёл сам. Петя пристраивает рукавицы у потолка.
– Промокли? Зачем их носишь?
– Руки мёрзнут.
Смотрит на свои закоченевшие кисти. Они слегка опухли. На тыльной стороне кисти шишки, а кончики пальцев отморожены». (Папанин, 1938; Фёдоров, 1979).
На выполненных гидрологических станциях брались пробы грунта. Поскольку геолога на «СП-1» не было, Ширшов упаковывал эти пробы в ящики для последующего изучения на Большой Земле. Пробы воды и планктона он относил в палатку, где подвергал всестороннему анализу. Подтверждались наблюдения самой первой станции, выполненной ещё без лебёдки, о том, что воды Атлантики мощным потоком поступают в околополюсный район, принося большое количество тепла.
Много нового дали и наблюдения за органической жизнью в океане. Первые планктонные сетки, поднятые из поверхностных слоёв, показали крайнюю бедность органики. Зато с глубины 1000 м сетка принесла большой урожай планктона, особенно рачков, окрашенных в красный цвет. Бурное весеннее цветение фитопланктона наступило только в конце июня. Стаявший к тому времени снег сделал льдины проницаемыми для солнечного света и способствовал развитию микроскопических водорослей. Все эти истины ныне общеизвестны, а тогда, на «СП-1», были настоящими научными открытиями.
Нанося на карту результаты регулярных астрономических наблюдений Фёдорова, Ширшов сделал вывод о том, что станция попала в мощное течение, выносящее лёд из Центрального полярного бассейна в Гренландское море. Зимовщикам это принесло дополнительные хлопоты, так как чем выше скорость дрейфа, тем чаще надо делать станции. Если в июне льдина проходила в сутки по 1,5 мили, то в августе – 2,5, а в ноябре – уже 4 мили.
Полярная ночь наступила 5 октября. Гидрологическая лунка стала регулярно замерзать, бороться с этим было невозможно. Пришлось перейти на «кочевой» способ работы: нагружали на одну нарту лебёдку и приборы, на другую – палатку и доски, запрягались в лямки и тащили их к ближайшему разводью. На её краю настилали доски, укрепляли лебёдку, а рядом ставили палатку для обогрева. Но всё равно работать приходилось на морозе, часто голыми руками.
Слово П.П. Ширшову:
«Мы возвращаемся домой после очередной гидрологической станции, то есть после 35 часов напряжённой работы, беспрерывной работы на отчаянном морозе. Хорошо после этого напиться горячего чая и нырнуть в пушистый, тёплый спальный мешок… Посмеявшись, мои приятели укладываются спать. Но я ещё не кончил работу и продолжаю титровать пробы воды, добытые из таких недр океана, о достижении которых океанографы всего мира могут только мечтать. Наконец я забираюсь в свой спальный мешок. За стеной палатки завывает ветер». (Сузюмов, 1987).
К декабрю 1937 года льдина с лагерем была уже у берегов Гренландии. Частые торошения заставляли перетаскивать склады, палатку и научное оборудование.
…После эвакуации «СП-1» Ширшов мечтал скорее вернуться в Ленинград и отдохнуть вместе с семьёй. Но этому желанию не суждено было сбыться. Миллионы людей хотели видеть новых героев, услышать их рассказы. Поэтому каждому из четверых папанинцев определили свой маршрут, учитывая посещение родины и предыдущих мест работы.
Ширшов начал с Днепропетровска, жители которого избрали его в Верховный Совет СССР. Поездка заняла больше месяца, выступать приходилось по нескольку раз в день. Только затем последовал желанный отдых с семьёй в одном из южных санаториев, откуда Пётр Петрович вернулся в Москву для подготовки научного отчёта.
Назначения на новые должности состоялись в апреле 1938 года. В Ленинград Ширшов вернулся уже директором Всесоюзного Арктического института, Фёдорова утвердили его заместителем. Папанина назначили заместителем начальника Главсевморпути, а Кренкеля – начальником Управления полярных станций этого Главка.
Конечно, поначалу Ширшов чувствовал себя не в своей тарелке. Ему был всего 31 год, совсем недавно он являлся рядовым сотрудником этого института, а Визе, Лактионова, Гаккеля, Карелина считал своими учителями. Теперь же они попали ему в подчинение. Но опасения и тревоги не оправдались. Среди заслуженных полярников царила атмосфера товарищества, долга и такта. Помогло и то, что представлять новое руководство приехал из Москвы О.Ю. Шмидт, чей авторитет в институте был очень высок. Главным консультантом Ширшова стал его заместитель по научной работе В. Ю. Визе.
Ширшов недолго оставался на посту директора института. В марте 1939 года Шмидта «перевели» первым вице-президентом в Академию наук. Начальником Главсевморпути назначили Папанина, а его первым заместителем – Ширшова. Правда, Пётр Петрович по распределению обязанностей курировал Арктический институт и постоянно следил за выполнением составленных им с Визе планов. Основным же объектом его внимания стало совершенствование плавания по Северному морскому пути и обеспечение грузоперевозок в Арктике.
Вначале семья Ширшова жила в Доме полярников на Суворовском бульваре, а затем, до конца жизни, в печально знаменитом Доме на набережной, выстроенном для кадровой элиты. В 1939 году Петра Петровича избирают действительным членом Академии наук без защиты докторской диссертации. За докторскую ему, как и остальным папанинцам, зачли результаты работы на «СП-1». Тогда же Е.К.Фёдоров стал членом корреспондентом Академии наук СССР.
Как показала жизнь, новые обязанности оказались вполне по плечу П.П. Ширшову, он имел достаточный опыт плавания в морях Арктики, был близко знаком с полярными капитанами и охотно прислушивался к их рекомендациям. Работа эта требовала много времени и энергии. Не успевал завершиться очередной сезон, как уже начинались разработки планов морских операций на следующий год. Были введены серьёзные коррективы в структуру руководства навигациями.
Следует отметить смелый эксперимент, на который пошёл Ширшов, в части реорганизации метеослужбы. До него прогнозы в Арктике составляли в Межведомственном бюро погоды. Пётр Петрович предложил упразднить это бюро, а синоптическое обслуживание Севморпути возложить на Арктический институт. Смелое, но вполне оправдавшее себя решение. Для концентрации сил Ширшов отобрал в Москве 18 опытных специалистов и направил их в Ленинград. При этом добился, чтобы каждому в короткий срок выделили квартиру. Так в Арктическом институте сложился крепкий кулак лучших синоптиков и гидрологов, которые под руководством В.Ю.Визе стали составлять ледовые и синоптические прогнозы, а в летнее время выезжали в штабы морских операций.
Однако заниматься наукой Ширшов практически не мог, всё время и силы отнимала работа в Главке. Он никак не мог обработать уникальные данные, полученные на дрейфующей станции, сравнить их с данными экспедиции «Садко» 1936 года и дрейфа «Седова» в 1937–1940 годах. Приходилось искать себе молодых единомышленников. И вот в 1940 году в одной из комнат Главка на ул. Варварка (в то время ул. Разина) Ширшов организовал лабораторию океанологии и стал её заведующим (по совместительству).