, что белый сухой песок под ногами сменился красноватым и влажным, и тогда его ноги, усталые от долгой ходьбы и обожжённые горячим песком, испытали блаженство. Ступая по мокрому песку, старик продвигался всё дальше вглубь оврага. Вдруг он почувствовал, что его плечи задевают стенки оврага — таким он стал узким. И вот, словно музыка, до него донёсся звук капающей воды. Старик поднял голову и ахнул — на глаза будто нахлынула зелёная волна! Он уже пять месяцев не видел так много зелени и почти забыл, как выглядит покрытая травой земля! Вот водяная осока, зелёный тростник, а ещё в траве есть маленькие белые и красные цветы, и какие-то краснобелые. Среди зноя и жары появился густой запах зелёной травы — стойкий и свежий, сладкий и сочный, который расстилался по дну оврага. У старика запершило в горле, его мучила жажда, он чувствовал непреодолимую сухость во рту и на потрескавшихся губах. Внезапно он увидел впереди, на расстоянии нескольких шагов, во влажном углублении в стенке оврага водоём величиной в полциновки, который был скрыт изгородью зелёной травы размером с циновку — она обрамляла это зеркало снизу и сверху.
Старик уже хотел было бросить вёдра на землю и побежать к водоёму, чтобы напиться вдоволь, но внезапно остановился. Проглотив заполнившую рот слюну, он замер. Впереди в травяных зарослях он увидел волка, бурого волка размером со Слепыша. Глаза хищника мерцали зелёным светом. Сначала он просто немного удивился, увидев человека, но когда заметил вёдра на его плече и понял цель его появления, его глаза наполнились ненавистью и злобой. Он слегка согнул передние лапы, как будто готовясь к прыжку.
Старик как вкопанный стоял на своём месте и, не моргая, смотрел на волка. Он понял, что тот не покинул эти места из-за родника. Незаметно опустив глаза и взглянув на траву, старик увидел множество серой, белой, коричнево-красной шерсти животных и птичьих перьев. На расстоянии двух шагов от него на камне виднелись следы засохшей крови и похожие на гнилые финики и грецкие орехи оставшиеся после трапез крысиные черепа и другие кости. Только в этот момент старик почувствовал запах свежей крови и ещё смутный белый запах гниющего мяса. Когда он понял, что волк поджидает у водопоя птиц и мелких животных, то ощутил холодную дрожь. Бурый волк был худ, и старик предположил, что хищник ничего не ел и ждал тут добычу дня три, а то и пять. На державших коромысло руках старика выступил пот, ноги мелко дрожали. Волк сделал шаг, наступил на какую-то колючку и враждебно взвыл. Старик поспешно нагнулся, сбросил вёдра на землю, замахнулся коромыслом и прицелился им прямо в голову волка. Тот был вынужден отступить на полшага. Зелёное сияние круглых глаз, полных ненависти, бросало на землю желтоватые отблески. Человек смотрел в глаза волку. Волк смотрел в глаза человеку.
Столкновение взглядов мощным эхом разнеслось по пустому ущелью, рождая жёлтый, яркий, режущий слух треск, какой издаёт разгорающийся огонь. Звук капающей воды был настолько сверкающе-голубым, что оглушал, будто взрыв. Солнце уже собиралось полностью скрыться за горой. Пока продолжался поединок двух пар глаз, время стремительно, как конный отряд, уносилось прочь. Кровавая краснота заката впереди над обрывом начала блекнуть, и прохладный воздух стал стекать вниз. Лоб старика покрылся потом. В ступнях появилась усталость, она поднималась к голеням, а от них — к бёдрам. Старик знал, что долго так не простоит. Он был в пути целый день, а волк весь день лежал. Он за день не выпил ни глотка, а волк мог в любое время напиться из охраняемого им источника. Старик украдкой лизнул пересохшие губы и почувствовал, как язык укололся острой потрескавшейся кожей, словно повис на шипах терновника. И подумал: «Эх, волк-волк, сможешь ли ты выпить весь охраняемый тобой водоём?» А потом сказал: «Эй, уступи мне два ведра воды, а я принесу тебе кукурузную похлёбку». С этими словами старик ещё крепче сжал коромысло, направив его прямо в лоб волка. Крюки, свисавшие на верёвках с двух сторон коромысла, застыли намертво.
Однако сияние в глазах бурого волка смягчилось. В конце концов он моргнул, и, хотя тут же открыл глаза, старик заметил в его твёрдом взгляде податливость цвета спокойной водной глади. Старик услышал, как звук заходящего солнца, словно опавший лист, прилетел вместе с ветром с обратной стороны горы. Он стал медленно опускать коромысло, направленное на голову волка, и наконец положил его в густые заросли зелёной травы. «Завтра я захвачу для тебя чашку еды», — сказал он.
Бурый волк подтянул к себе вытянутые вперёд лапы, повернулся и, медленно обогнув водоём, побрёл к выходу из оврага. Отойдя на несколько шагов, он оглянулся на старика. Старик, не отрываясь, наблюдал за хищником, пока тот не скрылся за поворотом. Звук его шагов был мягок и почти не слышен, он разлетался, пока совсем не пропал в узком длинном овраге. Старик присел на корточки, стёр выступивший на лбу пот, и только тогда его пробила дрожь. Тут он понял, что светлые штаны — единственное, что было на нём надето, — насквозь промокли от пота и прилипли к ногам.
Некоторое время, тяжело дыша, старик сидел на корточках, не в силах подняться. А потом так же на корточках он продвинулся вперёд на несколько шагов, добрался до края водоёма, упал на землю и, словно томимая жаждой корова, стал жадно хлебать родниковую воду. Напившись вдоволь и умыв лицо, старик заметил, что полоска солнца над краем обрыва хотя и была ещё красной, но истончилась, как лист бумаги. Старик наполнил вёдра и поставил их у края водоёма. Затем он снял штаны и как следует помылся.
Купаясь, старик приговаривал: «Эх, волк-волк, сегодня ты уступил мне два ведра воды, но где же я завтра возьму для тебя кукурузную похлёбку? Ладно, захвачу тебе несколько крыс, знаю, ты любишь мясо». И подумал: «Я стар, сил совсем нет, конечно, во всём уступаю тебе. Вот десять лет назад, да даже и меньше десяти, я бы крыс тебе точно не принёс. А если б я отпустил тебя живым из-под своего коромысла, то это было бы проявлением моей великой доброты». Бормоча без умолку, не давая покоя ни языку, ни рукам, он превратил кристально чистую родниковую воду в мутную и грязную. После этого старик помочился у края водоёма. Тонкий, как бумага, солнечный свет над обрывом поблёк настолько, что был уже не красным, а светло-красным.
Сорвав два пучка травы и покрыв ею вёдра, старик медленно побрёл к выходу из оврага. Коромысло под тяжестью вёдер согнулось дугой и раскачивалось при каждом шаге, но трава на поверхности воды не давала ей выплеснуться наружу. Тяжёлый и хриплый скрип коромысла разносился до самого выхода из оврага. Старик размышлял: «Я стар, а мне нужно сделать рывок и до наступления темноты добраться до горной дороги, тогда нечего будет бояться, а лунный свет приведёт меня на мой склон. Я опрыскаю водой кукурузный росток, и белые пятна исчезнут». Размечтавшийся старик и подумать не мог, что путь из оврага ему уже преградила стая волков.
Тот бурый волк, что был размером со Слепыша, бежал впереди и показывал дорогу. Добравшись до входа в овраг и увидев выходившего оттуда старика, хищники резко остановились. Мгновение спустя волк, что был впереди, оглянувшись на собратьев, смело повёл стаю на человека. Тот встал, как громом поражённый, осознав, что угодил в ловушку.
Старик думал: «Как было бы хорошо, если бы я не мылся. Как было бы хорошо, если бы я не сидел и не отдыхал на берегу водоёма. Как было бы хорошо, если бы я быстро пустился в путь и был уже на горе, а стая волков устроила бы засаду в открытом месте». Размышляя об этом, он старался не подавать вида, что боится. Медленно поставив вёдра на ровное место, он спокойно отцепил коромысло от дужек вёдер, резко развернулся и, как будто перед ним вовсе не было волков, с коромыслом наперевес двинулся вперёд. Его шаги были спокойны и неторопливы. Крючки на коромысле качались взад-вперёд при каждом движении. Волки шли навстречу человеку, человек шёл навстречу волкам. Расстояние в тридцать шагов стремительно сокращалось. Оставалось уже немногим более десяти шагов между ними, но старик продолжал невозмутимо идти вперёд, словно собираясь с силами, чтобы ворваться в стаю. Хладнокровие старика озадачило хищников. Они замедлили шаг, а затем и вовсе остановились у входа в овраг.
Старик шёл вперёд. Два стоявших впереди волка немного отступили, и от этого его старое сердце, беспомощно висевшее в воздухе, приземлилось на твёрдую почву. Он стал продвигаться вперёд ещё быстрее и решительнее, а звук его шагов сотрясал овраг так, что с обрыва посыпались мелкие камешки. Глаза волков внимательно следили за человеком, а он дошёл до узкого, словно бутылочное горлышко, прохода и, окинув взглядом стенки оврага, остановился. Он выбрал это место в два шага шириной, поскольку знал, что здесь волки не смогут зайти ему за спину и окружить его. И тогда старик встал в центре узкого прохода.
Началось противостояние.
Родниковая вода, наполнившая желудок, заглушила острый голод и нестерпимую жажду. Старик решил для себя так: «Мне нужно стоять в этом узком проёме прямо, не упасть, и тогда, возможно, я смогу выбраться отсюда живым». Солнце в конце концов вобрало в себя остатки своего красного сияния. Спустились сумерки. Из оврага небо казалось тёмным, почти того же бурого цвета, что и шкуры волков. Сумеречное безмолвие, издавая слабый шелест, спускалось из безграничных просторов небес в овраг. Старик подсчитал волков: их было девять — три больших, четыре размером со Слепыша и два совсем молодых, видимо, появившихся на свет в этом году. Волки ещё не осознали, в чём причина такого спокойствия человека…
Старик стоял как вкопанный.
Глаза хищников, источавшие зелёный свет, напоминали повисшие в воздухе бусины. Мёртвая тишина чёрной горой повисла над головами человека и волков. Старик не шевелился и не издавал ни звука. Когда хищники, видимо, поняли, что он двигался так стремительно, чтобы захватить узкое горло оврага, один из них издал синекрасный, длинный-предлинный вой. Вслед за этим стая снова двинулась на старика. Тот резко взмахнул коромыслом и с силой ударил им о землю перед собой.