ием проводил ее взглядом, а потом гневно повернулся к Каюму. Идиот! Сам просит выяснить, о чем мечтает дочь и тут же с легкостью ломает ее мечту своим стереотипным мышлением.
— Вам не кажется, что вы не правы!
— Мои решения не обговариваются. Если я сказал нет, значит нет и ничего не изменится!
— А смысл тогда выяснять у Анны, чем она хочет заняться, если в большинстве случаев вы ничего не одобрите, разве только рассмотрите ее желание выйти замуж и нарожать кучу детишек! Какое узкое мышление! Какие рамки! Молодая девушка, красивая, интересная, вынуждена себя прятать под паранджой, скрывать свои мысли, не проявлять никакой инициативы, ибо с рождения у нее только мнимое право выбора, мнимая свобода! — запал закончился, закрыл рот. И ни капельки не пожалел, что высказал Саиду все в лицо. Теперь пусть убивает. Судя по звериному выражению лица, мне сейчас подбирают приговор.
— Ты кажется начинаешь забываться, где находишься и кем являешься!!! — прорычал Каюм, вставая из-за стола. Мне по-хорошему испугаться, но ничего подобно не было. Я смело смотрел ему в лицо, даже улыбался, чем бесил этого человека.
— Благодаря вам, я постоянно помню где нахожусь и кем являюсь, но это не меняет ровным счетом ничего. Я по-прежнему в первую очередь человек, который имеет чувства! И мне искренне жаль вашу дочь, жаль ее бедную жизнь, жаль ее разбитых желаний. Вы думаете она счастлива в этом дворце, который больше похож на золотую клетку? Счастлива? Вы ее хоть раз спрашивали об этом?
— Пошел вон отсюда, пока не пустил пулю в твою башку!!! — Каюм был в ярости, глаза метали молнии, челюсть напряженно сжата.
— Что, правда глаза колет? — ухмыльнулся, подходя к столу, смотря ему в глаза. — Уж лучше горькая правда, чем сладкая ложь. И, наконец-то, перестаньте обманываться в отношении дочери, Анна глубоко несчастная девушка, с глубокими душевными травмами, о которых я могу только догадываться! И если вы не протянете руку помощи, она сломается, она угаснет, она просто перестанет быть!
— Вон отсюда! — прошипел Саид, полоснув по мне убийственным взглядом. Решил действительно ретироваться подальше от злого Каюма. Едва только закрыл дверь за спиною, как раздался оглушительный грохот, звон разбитого стекла. В коридоре сразу же появился Али и, сделав пару шагов, замер. Мы смотрели друг на друга, и я впервые увидел, как он мне улыбнулся. Видно слышал разговор.
Анна(04.08.2018)
Зачем он растеребил душу??? Зачем он полез туда, куда не просили? Зачем…Слезы текли по щекам, а я бессмысленно смотрела в потолок. Петь — тайное желание. Я даже на праздниках дома не стремилась выступать перед родственниками, только в школе разрешила себе ходить на вокальный кружок, но от выступлений отказывалась.
Папа всегда категоричен. Его «нет» никогда не оспаривалось, никогда не объяснялось. Он никогда не менял своего отношения к людям, вещам, темам, принял одну точку зрения, и она нерушимая.
Стук в дверь. Приподнялась на локтях, поспешно вытирая слезы на щеках. Дверь приоткрылась и там стоял папа. Слегка растрепанный, с расстегнутой на половину рубашкой, что можно было увидеть его татуировку на плече, преходящая на грудь. Он сделал несколько шагов и замер, словно сомневался в правильности своего решения, но все же дошел до кровати и присел, внимательно рассматривая мое лицо. Вряд ли не заметил мои красные глаза, мои искусанные губы, мое влажное лицо.
— Ты плакала? — его указательный палец коснулся щеки, потер влагу между пальцами. Вздохнул. — Анна, я правда желаю тебе только счастья, я не хочу, чтобы ты узнала всю грязь и несовершенство этой жизни!
— По-моему мой брак с Ричардом показал мне в полной мере несовершенство этого мира.
— Это он один, а там таких недоделанных будут тысяча. Еще фанаты, внимание журналистов, которые так и будут лезть в личное белье.
— Тебе это не нужно?
— Скажу откровенно, чем меньше мое имя мелькает в прессе, тем лучше для меня. Мне хватило внимания с лихвой, когда женился Ахмет. Да и сейчас нет-нет да напомнят, что мы косвенные родственники королевской семьи. А это надо соблюдать правила, это нужно думать, что скажешь, что сделаешь. Поверь, я бы с удовольствием вернулся в то время, когда был в России и за мною не было столь пристального внимания.
— Я поняла тебя, папа! Я переживу несовершенство этого мира… — голос дрогнул, в носу противно защипало.
— Аня! — он обнял меня за плечи и притянул к себе. Уткнувшись ему в шею, слезы сами потекли из глаз. Он гладил меня по спине, давая возможность выплакать свою самую сокровенную мечту, которая так и останется мечтой.
— Как ты думаешь, мама была бы против моего желания петь? — это был запрещенный прием. Я это почувствовала, едва только прозвучал вопрос, а рука на спине напряглась. Он молчал. Кажется, целую вечность, а я трусливо пряталась в его шеи, боясь посмотреть в глаза и увидеть там вселенскую тоску. Обхватил ладонями мою голову и отстранил, посмотрев мне в глаза ничего выражающим взглядом.
— Ты действительно уверена, что это самая заветная твоя мечта?
— Да…
— Хорошо. Я дам тебе возможность мне доказать, что это не блажь, не прихоть и ты готова по полной программе выложиться ради достижения успеха! — поцеловал в лоб, губы тронула еле заметная улыбка. Я хотела удержать его, что-то в нем изменилось, что-то словно сломалось, но в тоже время понимала, что он не даст себя жалеть, что он как всегда все переживет в гордом одиночестве.
— Папа! — окликнула его возле дверей, он обернулся, держась за ручку. — Я люблю тебя! — теперь улыбка была четче, глаза вспыхнули мягким огнем.
— Я тоже люблю тебя, малышка!
Саид
Вода стекала с головы на плечи, ниже. Я стоял в душе, опустив голову на грудь с закрытыми глазами. Я хотел выть от внутренней боли, но боль словно изваяние застыло во мне и просто была. Время лечит? Время притупляет боль? Время…время…Ненавижу! Стукнул кулаком в кафель, рассекая костяшки до крови. Я загружал себя работой, делами, проблемами. Я пил, курил, трахал девок и все для того, чтобы внутренняя боль была завалена реальностью. Чтобы я не жил прошлым, не рвался назад… Судорожно вздохнул, выключая воду.
Смогу забыть? Смогу не искать в других лицах знакомые, до скрежета любимые черты лица? Анна всегда расковыривала рану в самый неожиданный момент. Я потом после таких разговор неделями собирал себя по кусочкам, восстанавливая свое душевное равновесие.
Была бы Арина против? Думаю, что нет. И узнай бы она, что я всячески препятствую дочери в достижение своих мечтаний, убила бы на месте. Ну, как убила… поорала бы, может быть надулась, отказывая мне в близости. Но разве меня бы это остановило? Ухмыльнулся. Нет. Я всегда брал ее, когда хотел и где хотел. По желанию или против воли.
Вытерев тело насухо, натянул спортивные штаны и вышел из комнаты, чтобы спуститься в подвал, где был оборудован спортивный зал с боксерским рингом. Мальчишки часто тут баловалась. Сейчас тут никого не было. Схватив со стола бинты, намотал на руки, подошел к груше. Раз удар. В памяти вспыхнула картинка бежавшей ко мне Арины на каблуках с красной помадой на губах. Два удар. Вот она танцует в клубе. Вызывающая. Сексуальная. Манящая. Три удар. Вот я держусь от нее подальше, а меня ломает, ломает и точка невозврата поставлена. Четыре. Вот наша первая ночь. Первый секс. Первый снос крыши, после ничего нельзя будет вернуть. Контроль потерян и дальше только пропасть. Пять. Шесть. Каждый удар становился все жестче, все сильнее. Каждый удар вытаскивал из памяти все хорошее, все плохое. Я молотил по груше, выплескивая все, что внутри: боль, досаду, разочарование, беспомощность. Я молчаливо вопрошал у своего и ее Бога за что он так поступил с нами! За что?
Упал на колени на глянцевый мат, сгибаясь пополам. Пот тек ручьем по спине. Воздуха катастрофически не хватало в легких. В груди сильного кололо. Сдохнуть! Вот так, сразу, с мыслями об Арине!
— Вам плохо?
Твою мать! Я сжал кулаки, медленно поднимая голову. Рядом обеспокоенно стоял Фернандес. Парень реально был встревожен и в темных глазах не было ни злорадства, ни ехидства. Не удивительно, что он удрал от своего отца. Слишком человечен был, такие в нашем мире не выживают, ломаются.
— Насколько я помню, ты приставлен к Анне, а не ко мне, так что нечего изображать няньку передо мною! — раздраженно стал подниматься на ноги, разбинтовывая руки. Его глаза с любопытством рассматривали шрамы, татуировку, взгляд немного дольше задержался на запястье.
— Это в честь детей? — кивнул в сторону черных букв. Я покрутил рукой, рассматривая татушку.
— В честь любовницы! — секундное замешательство, потом понимание. Бля, психолог что ли. Свалился на мою голову!
— Я хотел извиниться. Наверное, в своих высказываниях был не прав. Ведь вам виднее, что хорошо для детей, а что плохо. Думаю, я бы точно так же поступил! — Фернандес говорил серьезно, взвешено, заранее обдумав каждое слово. Я прищурился, рассматривая испанца, который заставляет воду волноваться в стакане.
— Скажи мне, ты и с отцом вел себя, как воспитанный сын?
— Я никогда не понимал его методы ведения дел, когда можно нормально жить, не переступая закон.
— Насколько мне известно, твоего старшего брата Хуана убили за наркоту, а сестру пустили по кругу, как элитную проститутку, как ты сумел избежать незавидную участь?
— Вы знаете, чем мне пришлось пожертвовать, так к чему эти умные, но ненужные вопросы?
— Знаю. И удивлен, что ты готов был пожертвовать…
— Но вы ж обещали…
— Я? Фернандес, я никогда ничего не обещаю. Я действую сугубо в своих интересах. В данный момент мой интерес в дочери, и ты благополучно справляешься со своей задачей.
— То есть?
— На неделе вы летите в Нью-Йорк записывать первую песню. Если она войдет в хит-парад, если вы придумаете сценический образ, который не вызовет во мне желание поубивать вас, тогда можно думать о дальнейшем будущем.
— Но…Анне по — хорошему нужно поработать над голосом, подобрать эту самую песню…образ…Там много работы.