— Так вы декоратор! — сказала Марина.
— Да, временами работаю декоратором.
— Глория мне все-все про вас рассказала.
— Надеюсь, только хорошее?
— Вообще-то плохого не очень много.
— Не очень много? — Моя соблазнительская улыбка на мгновение слетела с губ. Марина впоследствии говорила, что ничего не заметила. А Глория заметила, интересно? Спрошу ее на днях.
— Ну, ничего уж очень серьезного, — ответила Марина. Я нервно потрепал Глорию за ухо.
— Пап, не надо, Марина еще не закончила!
— Простите, босс. Больше не буду. — А про Дайлис Глория ей рассказала? А про Криса? А про «Экономичные» шоколадные печенья? А про мое бессексуальное одиночество?
— Мне как раз нужен декоратор, — перебила мои мысли Марина.
— Не может быть!
— Мне нужно отделать гостиную.
«Мне», не «нам». Я бросил взгляд на ее левую руку, потянувшуюся за расческой. Что это, обручальное кольцо?
— Я могу прийти к вам в понедельник, например.
— В мой обеденный перерыв.
Я думал о Марине все выходные: и в парке с детьми, и в кино с детьми, и дома с детьми за воскресным обедом. В понедельник я стоял у Марининых ворот.
— Вы обо мне не забыли! — сказала она, появившись через пять минут. Не знаю, искренне ли она удивилась.
Марина достала из сумочки ключ, и мы вошли. За фасадом обыкновенного саут-норвудского дома скрывались роскошные обои сливового цвета. Я представил, как дома дети водят жирными пальцами по стене вдоль лестницы.
Я показал Марине портфолио. Она показала свой цветовой план, и мы договорились о цене работы. Мы сблизились чуть больше, передвигая мебель в угол. На псевдогеоргианском буфете стояла фотография юноши.
— Это Гэри, мой сын. Вырос и улетел.
Марина отдала мне запасной ключ и попросила явиться на следующее утро уже без нее. Во вторник я очистил стены, в среду закрыл потолок тканью, в четверг у Марины был выходной, и я принял приглашение вместе пообедать. Мы ели макрель с перцем и пили сладкое вино. После Марина увлекла меня в спальню, где мы наконец занялись любовью. Чуть позже она принесла мне чаю. Пока я пил, она отметила, что я все поглядываю на часы у кровати.
— Такое впечатление, что тебе сейчас нужно быть не здесь.
— Прости меня. Я бы с радостью остался, но мне нужно забрать детей. — Я чувствовал себя глупо и добавил: — Они завтра уезжают обратно к маме.
— Тогда завтра встретимся?
— Было бы отлично.
Я взял ее руку, сжал, отметив острые кончики красивых ногтей. Часы показывали три восемнадцать. Быстро одевшись, я рысцой пустился к школе.
— Как идет отделка? — осведомилась Глория на школьном дворе.
— Сегодня довольно медленно, — ответил я. — А как поживает моя самая любимая на свете девочка?
Только спустя три недели я решился рассказать кому-то о Марине. Я осторожно подбирал слова.
— Я встречаюсь с одной девушкой, — сказал я.
— Ага! — хором отозвались Карло и Кенни. Они кивнули друг другу, и каждый постучал пальцем себе по носу.
— И в каком именно смысле «встречаешься»? — сальным голосом осведомился Кенни, поворачиваясь и наставляя на меня ухо.
— И с какой девушкой? — поинтересовался Карло, жестикулируя, как он считал, по-средиземноморски. — Расскажи мне все. Мы, итальянцы, эту amore очень понимаем.
— Ее зовут Сьюзи, — сказал я. — Она косметолог, работает в Брикстоне. Мы с ней познакомились в баре.
Необходимо было соврать, правда? Дело в том, что тут были кое-какие сложности. Не с Кенни — он был скорее моим другом, чем Дайлис, и от моей новости не смутился.
— Сьюзи! — пробормотал он, щурясь и разглядывая воображаемый неоновый росчерк в воздухе. — «Овладеть Сьюзи», фильм Джона Уолтерса. Понимаю, понимаю.
А вот с Карло было труднее. И дело не столько в нем самом, сколько в его окружении. Он все еще был женат на Джилл. Той самой Джилл, к которой съехал из моей квартиры. Они были счастливы вместе, растили двоих детей, и с Джилл я тоже дружил. Но Джилл, к сожалению, давным-давно близко дружила с Дайлис. Собственно говоря, со своей «будущей бывшей» я познакомился именно через Джилл. Мы с Карло и Кенни устроили пьянку над магазином в честь окончания отделки квартиры, и Джилл привела Дайлис. Тогда они только что получили дипломы по психологии. В случае со мной Дайлис была настоящей отличницей.
— Джозеф — очень красивое имя.
— Ты небось всем парням это говоришь!
— Не всем, только симпатичным.
— А для меня делаешь исключение?
Теперь мне требовалась экспертиза в области психологических игр. Я боялся поставить Карло в неловкое положение. Джилл обязательно спросит его, как у меня дела, а он сочтет, что должен ответить. Но, с другой стороны, он понимает, что я бы не хотел сообщать Джилл о Марине, потому что Джилл, в свою очередь, непременно передаст новость Дайлис. А я не хотел, чтобы Дайлис знала об «одной девушке», с которой я «встречаюсь», потому что она рассказала бы о ней Глории, Джеду и Билли. Мне не очень хотелось, чтобы Глория знала, что я кручу роман с ее парикмахершей. И более того, если кто и должен рассказывать ей и ее братьям о моей личной жизни, то только я сам.
Расчет у меня был такой: «святая ложь» про косметичку Сьюзи из Брикстона убережет детей от правды, даже если Карло, Джилл и Дайлис не станут молчать. По злой иронии, единственный человек, кому я хотел бы «рассказать все», была Глория. Она очень быстро превратилась в мое главное доверенное лицо. Даже когда играла в баскетбол.
— Глория!
— Да, пап?
— У меня теперь есть подруга.
— Подруга? — Глория просияла. — О-ля-ля!
— О-ля-ля?
— О-ля-ля!
Мы закидывали мяч в кольцо на задней стене дома. Глория была ловчее меня.
— Ну расскажи про нее, — сказала она. — Как ее зовут?
— Сьюзи.
— Красивое имя. А мама знает?
Стало быть, если даже Карло поделился с Джилл, а Джилл с Дайлис, то Дайлис Глории ничего не говорила.
— А ты думаешь, надо ей рассказать? — решился я спросить.
— Мммм… не знаю, — ответила Глория, рассматривая мяч.
— Кажется, я пока не хочу ей ничего говорить, — сказал я. Потом, понимая, что ставлю Глорию в такое же неловкое положение, как и Карло с Джилл, я добавил: — Но ты можешь ей рассказать, если тебе захочется.
— Маме это будет странно!
— Может быть. А может, и нет.
— Но я за тебя очень рада, пап. А можно мне с ней познакомиться?
— Наверное, пока не стоит. По крайней мере, сейчас.
Глория не стала спорить. Понемногу овладевала искусством дипломатии. И мне захотелось прощупать почву еще немножко дальше.
— Глория, а у мамы дома вы играете в баскетбол?
— Да, иногда.
— А с кем? С Дайлис или с Крисом?
— Когда с кем, — Глория пожала плечами, не выпуская мяч.
— Тебе странно, когда я расспрашиваю про жизнь у мамы?
Она кивнула, опустив глаза. Я подошел, обнял ее за плечи и ощутил непривычное сопротивление.
— Глория, милая, прости меня. Я был не прав.
Глава 7
Помните, я недавно сидел на диване и воображал, как звоню Дайлис и сообщаю о смерти Джеда? Что его сбила машина прямо перед школой? Так вот, я перестал маяться этой дурью. Сначала я немножко посмотрел по телевизору аэробику, потом налил себе полдюйма виски в стакан и опрокинул залпом. А потом пошел в школу, вытащил Джеда из класса и усадил рядом прямо на пол в коридоре.
— Ты как? Машина тебя чуть не сбила!
— Не сбила. Я видел, как она едет, она затормозила.
— Ты уверен?
Кивок.
— Посмотри мне в глаза. Ты уверен?
Кивок опять.
— Посмотри мне в глаза, пожалуйста.
Неохотно обращает лицо ко мне.
— Я тебе верю, Джед. Но оттуда, где я стоял, все выглядело по-другому. Понимаешь? Ты понимаешь, почему я сейчас пришел к тебе в школу? Ты понимаешь, как сильно ты меня испугал?
Медленно переводит глаза на дверь класса.
— Я пришел, потому что подумал, какой был бы ужас, если бы тебя переехала машина. Ты хоть знаешь, как бы мне тогда стало плохо? Хуже, чем всем на свете. Чем всем на свете!
Джеду мучительно хотелось уйти.
— Посмотри на меня, пожалуйста. — Был ли я жесток? Жесток, потому что добр? А к кому добр? Джед отвернулся. Я погрустнел, как всегда, когда Джед от меня отгораживался, а я на него все равно давил.
— На тебе платок, — сказал я, увидев у него на щечке слезу. — У меня всегда с собой много платков. Как у всякого настоящего папы.
Слезы побежали одна за одной. Ну прости меня, Джед.
Беспокоюсь я за Джеда. С ним что-то происходит. Больше я ничего не знаю.
Свое имя, Джерард, он получил в честь отца Дайлис, которого полностью звали Рэймонд Джерард. Мы с самого начала называли его Гедом. Когда он стал в садике учить звуки и буквы, то в один прекрасный день запротестовал:
— Меня надо звать Джедом, потому что Джерард произносится через «дж».
Ему скоро должно было исполниться четыре годика. Милый, серьезный мальчишка, очень ласковый, очень степенный.
— Буква «г» обозначает звук «г», — объяснил он. — Как в слове «гусь».
— Или в слове «грязнуля», — добавил я.
— В общем, мое имя надо писать через «дж», — настаивал Джед.
— Это тебе учительница сказала?
— Нет, пап, это я сам сказал!
— Прости, прости! Конечно, это ты сам сказал. Точно, это ты был.
Дайлис сидела с нами на кухне. Мы воплощали собою идеальный семейный досуг. Этот эпизод вошел в наш фольклор (а почему, вы думаете, Джед получил Джеффа-Жирафа?). Джед в тот день сиял, как солнышко. Но на этом солнышке начали появляться темные пятна. Мы с Дайлис именовали их «Пунктик Насчет Точности». Он то и дело давал о себе знать. Например, во время еды:
— Пап! Я хочу еще кетчупа!
Я протянул руку через стол, достал бутылку и выдавил кетчуп ему в тарелку.
— Нет! Ты мне на сосиски налил, а я хотел рядом! Рядом с сосисками! — Бац! И он кинул вилку на пол.