Джед взял рисунок у меня из рук и сосредоточенно его изучал, ничего не отвечая.
— Ну и как тебе?
И наконец…
— А почему он не раскрашен? — спросил Джед. — Получилось бы красивее, если б он был цветной.
— Ого, целых два предложения подряд! — Я хотел пошутить, но за моей фальшивой улыбкой Джед заметил раздражение. И все. Расстроившись, я снова принялся разбирать бумаги. Потом обернулся, но Джед уже вышел, оставив рисунок на стуле у двери. Я устыдился, поймав себя на том, что с его уходом мне стало легче.
Ладно, хватит. Пора поговорить с Дайлис.
Мы встретились все в том же неромантичном баре. Я не стал ходить вокруг да около.
— Я беспокоюсь за Джеда.
Дайлис секунду обдумывала мои слова.
— По-моему, с ним все нормально.
Она отбросила с лица волосы, которые стали еще длиннее и теперь шелковой драпировкой спускались по спине. Я подумал, что ей бы подошло рекламировать шампуни «Тимотей».
— У него опять Пунктик Насчет Точности, — сказал я. — По крайней мере, со мной.
Дайлис озадаченно нахмурилась, затем ее лицо прояснилось.
— Ах, да, помню. Есть у него такая черточка. Привередливость.
Я не верил, что она могла это забыть.
— Привередливость? — спросил я. — А не навязчивые страхи?
— По крайней мере в Мамином Доме — нет. Точно нет.
— Еще он в последнее время очень тихий, — продолжал я.
— Да?
Дайлис пила «Перье», я — виски. Но все равно я потерял терпение.
— Дайлис, ты что-то темнишь? Опомнись, мы же о собственном сыне говорим! Это же наш мальчик, ради которого мы не спали ночами, мы оба, не только я, но и ты! Мы его водили к психологу. Мне кажется, ему плохо, только я не вполне понимаю, почему. Я не знаю, как это связано с тем, что происходит между тобой и мной. Я не знаю, только со мной ему плохо или с тобой тоже!
— Не кричи на меня, Джо.
— Я не кричу. Я с тобой честен. У Глории все хорошо, у Билли все хорошо, но я боюсь за Джеда, его раздирает изнутри!
Дайлис промолчала.
— Как он ладит с Крисом?
— Они прекрасно ладят. — Дайлис снова откинула волосы набок. Теперь она могла смотреть не на меня, а в сторону.
— Как тебе кажется, может, с тобой ему лучше, чем со мной?
— Нет, не думаю.
— Когда он у тебя, ты слышишь «папа сказал то, папа сказал это»? А тебя это задевает?
— Нет, он такого не говорит. Скажи, тебя волнует Джед или твое оскорбленное эго?
— Эх вы, психологи… — Я понял, что Дайлис задета за живое. Я глубоко вздохнул. — Он предпочитает Криса, а не меня?
— Что, если так?
— Что, если ты ответишь на мой вопрос?
— Хватит. Я сыта по горло.
Она встала и удалилась.
Глава 8
Давайте я еще расскажу про Билли. Сейчас ему шесть с небольшим. Он на пути к созданию собственного ток-шоу. Он породит новый жанр, когда преподнесет эту телерадость благодарному народу: ведущий говорит, говорит и говорит, пока гость не запросит пощады. Билли не первый год тренируется на мне.
— Пап!
— Да?
— Знаешь чего?
— Что?
— Знаешь Бэкхема, да?
— Знаю. Он чистит сортир у нас в саду.
— Пап!
— Да?
— У нас нет сортира в саду!
— Знаю.
— Пап!
— Да?
— Пап, ты глупый.
— Это я тоже знаю. Ну, так что Бэкхем?
Билли поет:
Дэвид Бэкхем
Облысел,
Женские трусы надел!
Он заливается счастливым смехом. Это его любимая песенка. Ей-богу, в один прекрасный день я отправлюсь с ним к аисту и попрошу обменять его на другого мальчика, с выключателем.
— Билли?
— Да, пап?
— Ты когда-нибудь замолкаешь?
— He-а. Пап, покатай меня на шее! — Он становится передо мной на цыпочки.
— Слушай, я старый и больной!
— Ну пап, ну пожалуйста!
Он просто прекрасен. Он сводит меня с ума. И еще я все время задаю себе очень, очень серьезный вопрос: может ли этот ребенок быть моим?
Я стал больше задумываться о происхождении Билли, когда он начал расширять свой ролевой набор.
— Пап!
— Да?
— Я щенок!
— Ты щенок?
— Да, гав-гав!
Я прищурился и спросил:
— А щенок хочет печенья?
— Папа, — ответил Билли, — когда я щенок, ты, пожалуйста, тоже говори «гав-гав». Гав-гав!
— Гав-гав, гав-гав!
— Нет, только один раз гав-гав, гав-гав.
— Ага! В конце каждой фразы, гав-гав?
— Да, гав-гав!
— Ладно, гав-гав.
— А сейчас щенку можно печенья, гав-гав?
Ну, извините! Это не просто щенок, а щенок, гавкающий о себе в третьем лице!
— Щенок страдает манией величия?
— Пап, ты забыл «гав-гав», гав-гав!
— Прости, гав-гав. Больше не буду… гав-гав.
Вот уж это точно не от моей сардонической натуры. И не от Дайлис, она никогда не была такой сюрной. И как это объяснить?
— Он у тебя уникум, Джо, — сказал мой старший брат Брэдли, когда щенок рыскал по дому моих родителей в воскресенье днем.
— Он из космоса, — добавил младший, Чарли.
Я сказал, что согласен. Я объяснил, что Билли на самом деле не мой сын, и даже не Дайлис. Если уж говорить правду, его зачали инопланетяне на далекой планете Бубубу, потом контрабандой переправили в стручке на землю и под покровом ночи имплантировали в живот Дайлис. Братья одобрили мою гипотезу (за обедом мы как следует приняли), и я ее развил. Инопланетяне, рассказывал я, уже давно изучают нашу расу и стремятся узнать побольше о способности людей выносить неумолкающие трещотки. Можно утешать себя тем, что мои мучения не напрасны и служат внеземному разуму.
— В один прекрасный день и тебя подменят роботом, — сказал Брэдли, большой специалист по этой части. Он работал менеджером по маркетингу в области продажи игрушек. Джейк и Винни, его сыновья, узнавали о новых моделях роботов быстрее, чем «Хасбро»[8].
— Уже подменили, — ответил я. — А то, как думаешь, почему я до сих пор не свихнулся?
— Слушай, а без шуток, — сказал Чарли, — он ведь и не похож ни на тебя, ни на Дайлис, правда?
О Дайлис мы уже говорили легко.
— Я хочу сказать, — продолжал он, — что Глория как две капли воды похожа на мать, а в Джеде что-то есть от тебя, но Билли… он…
— Он целиком и полностью свое собственное абсурдное творение, — сказал я. — Во всем.
Тогда я не придал большого значения нашей беседе, но позже она всплыла в памяти, да так в ней и зацепилась. Как, ну как объяснить такую непохожесть ни на кого? Может, Билли еще в утробе, кувыркаясь в околоплодных водах, подслушал сквозь стенки наши с Дайлис скучные разговоры по обязанности и решил родиться другим? А может быть, он и вправду не был плодом моих чресл? В конце концов, его зачатие пришлось на то время, когда Джозеф по большей части избегал Дайлис, а Дайлис нередко подолгу задерживалась на работе. Мы не ссорились, да мы вообще практически никогда не ссорились всерьез. Просто напоминали друг другу, что мы Счастливые Родители и живем в Самой Счастливой Семье. Мы и не пытались обманывать себя, будто влюблены. Только вместо того, чтобы честно признать неприятную правду, мы предпочли завести еще одного ребенка в дополнение к Глории и Джеду и, соответственно, время от времени занимались любовью. Нечасто, и я в процессе виновато мечтал оказаться где-нибудь подальше.
А Дайлис? Может, и она втайне мечтала, чтоб я был кто-нибудь другой? Мужчиной, с которым она тайком делила постель, когда семейные консультанты снимали свои сочувственные и понимающие лица, складывали их в сумки и расходились по домам, где их ждали родные и любимые (это я пошутил, конечно)? Что, если героический головастик-сперматозоид, единственный из миллиона собратьев пробившийся к ее яйцеклетке, был произведен не в моей, а в чужой простате? Мог он выйти из великолепных яиц Кристофера Пиннока? Могло ли хвостатое семя судьбы проплыть через его ствол и вспениться белой пеной желания на его головке?
Вряд ли, вряд ли. Хотя… кто знает, как долго у нее был роман с Крисом, прежде чем она об этом сообщила? Я до сих пор очень мало знал о Крисе, но уже выяснил, что у него вьющиеся волосы. Хорошо, темные. Биллины же светлее, чем у куклы Барби. Но ведь вьются…
Я размышлял над этим все чаще. Я сосредоточенно доводил себя до помешательства. Когда Билли засыпал, я изучал его лицо. Только во сне он не задавал идиотских вопросов и не пел песенок. Я изучал его лицо на предмет сходства с моим. Нос? Возможно. Форма бровей? Не могу понять. Но едва ли брови у него как у меня, думал я. Но что теперь? — спрашивал я сам себя. Не делать же тест ДНК? Да окажись Билли хоть отпрыском Санта-Клауса, все равно он навсегда останется моим.
Я хочу сказать вот что: когда он был совсем малышом, мы вместе прошли через многие чисто мужские трудности. Я безумно горжусь тем, что это благодаря мне Билли распрощался с подгузниками и уверенно шагнул в трусики. Одна из моих самых значительных миссий — это поход вместе с ним в детский торговый центр. Я устремился к желанному товару и, чтобы живописать его достоинства перед будущим обладателем, опустился на корточки перед коляской:
— Гляди-ка сюда! Видишь, какие на них Телепузики?
Билли посмотрел внимательно на упаковку трусов, узнал своих друзей-телепузиков и улыбнулся.
Дома мы с Джедом и Глорией бешено аплодировали Билли, обновившему эту историческую покупку. Его прогресс был впечатляющим. Уже через неделю мы с Эстер вместе пришли к выводу, что Билли весь день ходит сухим. Я гордился его достижениями почти так же, как он сам. Но все-таки чуть меньше. Я бы все-таки не отважился на кассе в супермаркете спускать брюки и, широко улыбаясь кассирше, во всю глотку торжественно объявлять: «Трусы!»
Кассирша тогда потеряла дар речи, потом выдавила смешок и отвернулась, а наш ангелок стоял румяный от гордости и махал сумкой.
Говорят, первые пять лет жизни в становлении человека важнее всего. Еще говорят, что до пяти лет дети практически ничего не помнят. Не поручусь за первое «говорят», но второе похоже на правду. Не думаю, что Билли заметил внезапное исчезновение матери. По-моему, начало жизни на два дома он воспринял как должное, а то, что мама теперь не всегда рядом, никак на нем не сказалось. Ему вроде бы вполне хватало меня. Он продолжал радоваться жизни, покорять мир и склонять его к своим ногам. Меня в нем тревожит только полное отсутствие тревог. Вдруг его «шоу одного актера» — это защитная реакция на ужас предательства и потери? Может быть, он все время болтает, болтает и болтает, чтобы не думать о невыносимом?