ассказами о моей собственной жизни в колледже («он был блюстителем нравов, чудаком, восходящей звездой») и после возвращения из Франции («сумасшедший и весь бурлил безумными идеями»). Тем не менее данная версия Джозефа Стоуна казалась пережитком прошлого. Карло ловко проскользнул по началу наших отношений с Дайлис — в то время он сам ухаживал за Джилл так преданно и романтически, что я просто терялся. Мы с Кенни подсмеивались над ним тогда, но теперь эта его целеустремленность казалась взрослой и благородной. Когда мои отношения с Дайлис подсохли, а затем сошли на нет, Карло и Джилл превратились в образцовую счастливую пару. Мне тоже так хотелось, и вот сейчас я надеялся, что с Анджелой у меня получится наверстать упущенное. Позже, вечером, мы поехали в Кристал-Палас-парк, и там мне удалось перемолвиться с Джилл словечком наедине.
— Тебе она нравится? — спросил я.
— Да. Правда, очень.
— И мне тоже. Я просто как замазка стал в ее руках.
— По-моему, она очень храбрая.
— Почему? Потому что связалась с таким паразитом?
— Ты вовсе не паразит, Джо, и никогда им не был.
— Хорошо, с художником-неудачником с тремя детьми.
— Ты и не неудачник, ты хороший художник, — помнишь?
— Смутно. А как тебе показалось, дети ее полюбили?
— Очевидно, что полюбили. Это всякому видно.
Мы приближались к озеру с динозаврами, памятному для меня месту. И я задал Джилл еще один вопрос:
— Ты придешь на свадьбу?
— Вряд ли Дайлис захочет нам помешать, если тебя это интересует, Джо.
Я изобразил физиономией горгулью, якобы решительную. Джилл рассмеялась.
— Свадебные колокола и Джозеф Стоун… Никогда бы не подумала, что ты возьмешь и женишься. Это так с тобой не вяжется!
Я бы и сам не подумал, хотя не знаю, почему. Но, наверное, Карло был прав, уподобив брак кардигану на молнии — то кажется, что она разве что дедушке твоему подходила, а то вдруг тебе самому впору.
— А с Дайлис вяжется? — вдруг спросил я.
— Ой, — слишком быстро ответила Джилл, отворачиваясь, — не знаю.
— Лен, я завтра женюсь.
— Я уже слышал, Джозеф…
— Приходи на прием, если хочешь.
— Я так понимаю, что он будет у твоих родителей в Кройдоне?
— Твоя осведомленность безупречна, Лен!
— …а потом вы едете в Венецию на неделю, а детей оставляете на попечении Джорджа и Ланы…
Ну откуда он это знал? От агентуры ЦРУ, что ли?
— Ничего романтичнее Венеции и не придумаешь, — продолжал Лен.
— Ну да, точно. Разве что эскимо.
— Ну и, наверное… эээ… со сроками тоже все как надо, да?
Он имел в виду «дела». Я изо всех сил притворился, что не понимаю:
— Конечно, Лен, у нас уже заказаны такси и вообще все, что нужно…
— Очень хорошо, Джозеф, очень хорошо…
Да, со сроками все было как надо. Анджела настояла, говоря: «У хороших девочек не бывает кровотечений во время медового месяца».
Мой мальчишник был полон откровений. Знаете древний обычай — нажраться элем и наблевать кому-нибудь в шляпу, а потом отдаться на растерзание трем наемным шлюшкам и в конце концов оказаться в полицейском участке. Забудьте об этом. Мои дружки пришли ко мне с более серьезными намерениями.
— Лиловый? — поперхнулся я. — Ты обрядишь меня на свадьбу в лиловое?!
Карло обещал явиться ко мне со свадебным костюмом, который оказался великолепен. Просто замечательный костюм для выхода в стиле Остина Пауэрса. Я с отвисшей челюстью следил за примерочными манипуляциями Карло.
— Я сначала думал насчет абрикосового, но все-таки он больше подходит мне. А ты гораздо лиловее меня.
Карло нетерпеливо затянулся дурацкой сигарой. Я оглядел сидящих за столиком в ресторане: Карло, Кенни, Ротвелл, Брэдли и Стивен, старший брат Анджелы, выжидательно заулыбались.
— Ну скажи мне, что же делает одних лиловее других?
— Можешь считать, что портновская интуиция, — сказал Карло. — И не забывай, что с костюмом тебе полагается бонус: будешь стоять смирно — сольешься со своей гостиной. — Помните, я говорил, что у меня гостиная розовато-лиловая?
— Теперь примерь, пожалуйста. — Карло наконец надоело со мной церемониться. — Может быть, мне придется сделать в талии посвободнее.
Я встал и сбросил штаны. Последовали возгласы одобрения, затем я услышал, как Кенни шепчет мне на ухо:
— Джо!
— Да?
— Знаешь, я гомосексуалист, а ты…
— Не обладаешь этим качеством, — Карло подал мне свадебное одеяние.
Я стоял перед ними голый ниже пупка, не считая носков и трусов.
— Не обладаешь, точно, — согласился Кенни. — Ну вот, дело в том, что…
— В чем?
— Такой эмоциональный момент…
— Да?
— Мы давно уже знакомы, и я подумал, что тебе нужно знать.
Стоя одной ногой в лиловой штанине, я был весь внимание. Остальные тоже замерли.
— Я думаю, тебе нужно знать, что ты никогда не привлекал меня как мужчина.
А Карло подслушивал.
— Вот так не везет! — сказал он. — Похоже, спать ты будешь с женой, никуда не деться.
Кенни, Карло и я — хорошенькая команда! На следующее утро мы втроем поднимались по ступеням Ратуши: мистер Лиловый, мистер Абрикосовый и Кенни, мистер Бирюзовый — гей-версия «Бешеных псов». Три пастельных мушкетера, жених и двое шаферов, затуманившие взор чиновника-регистратора.
— Эээ… кто тот джентльмен, который собирается жениться?
Джентльмен? Это я-то? Со своим тройным выводком?
Выводок стоял вместе с бабушкой и дедушкой. На Глории была блестящая зеленая юбочка и такой же жакет. Она подошла ко мне и поцеловала.
— Ты такой красивый, папа!
— А ты какая красавица! (И с каждым днем все больше похожа на маму!)
Джед шарил в кармане. Что у него там — бусы? Стегозавр?
— Джед, у тебя все хорошо?
— Да.
— Точно?
— Точно.
— Ты не забудешь, что я тебя люблю?
— Нет. (Сынок, гуляй побольше. Так хочется твоей маме.)
И, наконец, Билли. Глаза его расширены, лицо сияет, парик сидит косовато.
— Привет, пап!
— Привет. Потрясающе выглядишь, Белоснежка! (Как гордилась бы тобой мама, будь она здесь!)
А вот и невеста. Отец ведет ее под руку и лучится от счастья. Она великолепна: и жакет, и брюки, и лиловый цвет. На свадьбах обыкновенно полно китча, но у нас все по-другому. Ни капли пошлятины.
— Ты как картинка, — шепнул я.
— Хочешь меня купить? — улыбнулась она.
— Зови меня Саатчи и предлагай свою цену.
Кенни открыл коробочку с кольцом. Карло подал его мне. Я — надел на палец Анджеле. Затем я произнес «Да».
В Венеции шли дожди. Съежившись под плащами, мы шмыгали между ливнями из одного кафе в другое, тоннами поглощали мороженое, наблюдали за промокшими туристами, что выстраивались в очереди вдоль деревянных помостов вокруг многолюдной площади Сан-Марко. Очереди сходились у знаменитого собора, ибо только так можно было, никуда не плывя, добраться до прославленных шедевров эпохи Возрождения внутри собора. Я спросил у Анджелы:
— Как ты думаешь, лет через четыреста будут люди приезжать издалека, чтобы полюбоваться на дома моей отделки?
— Наверняка, — ответила она.
Романтическая была сцена. Официанты сновали между столиками, убеждаясь на собственном опыте, что все англичане сумасшедшие; под аккомпанемент плещущихся волн пианист наигрывал на якобы «Стейнвее». Мы отмечали тридцатичетырехлетие Анджелы, размышляли о будущем и держались за руки.
— Мне хочется вернуться к живописи, — заметил я.
— Правильно, давай, — согласилась Анджела. — Только так мы сможем разбогатеть.
Она была права. Наши доходы, сложенные вместе, давали возможность жить неплохо, но на целый парк яхт нам не заработать. Я позавидовал Брэдли, старшему брату, — его сократили из фирмы, торговавшей игрушками, и тогда он решил начать бизнес со своей женой. Малика была родом из Марракеша и имела за плечами богатый кулинарный опыт. На выходное пособие Брэдли они открыли марокканский ресторан в Стоквелле. С его антрепренерской убедительностью я мог чего-то добиться. Не менее убедительным был и младший брат Чарли. У него, правда, предпринимательские планы приняли несколько более, так сказать, воздушные формы. После свадьбы он обратился ко мне с деловым предложением:
— У меня, по-видимому, есть хорошее место для человека с твоими навыками, — вещал он. — Прекрасное такое местечко, для работы с развивающимися рынками зарубежных стран. Требуется делать на заказ качественные работы за отличное вознаграждение, — если, конечно, будешь делать именно то, что от тебя требует клиент.
Мы совещались в мозговом центре бизнес-империи Чарли — в его комнате в доме родителей, где он до сих пор жил. Он утверждал, что занимается экспортом и импортом по всему Тихоокеанскому региону. Ему двадцать семь. Он владеет одним пиджаком от Армани и мобильным телефоном.
— Можешь не объяснять, — сказал я. — Воздушные блондинки, сгрудившиеся вокруг чьего-то гигантского фаллоса, лошади, летящие сквозь морскую пену…
Чарли выпучился на меня:
— Наконец-то понимаю, почему тебя все называют таким умницей!
В мечтах Чарли видел во мне Вермеера, я же не пылал таким энтузиазмом. Представьте себе, у меня имелась такая странная штука под названием гордость.
Мы с Анджелой переговаривались об этом, бродя по влажным аллеям вдоль каналов.
— А ты попробуй, — сказала она. — Напиши ему несколько картин, посмотри, как будут продаваться.
— Многовато будет, несколько. Сколько там в Гонконге требуется картин с гибкими лесбияночками на мотоциклах и с плетями? Сколько нужно малазийским «крестным отцам» благочестивых образов «Манчестер Юнайтед»?
Тем не менее предложение мне почти понравилось. Я старался думать о такой работе, как о творческом отдыхе. Музу можно приятно пощекотать хорошими и быстрыми деньгами. Пустяковые работки хорошо отвлекают, да и развлекают, а по две тысячи за картинку — глядишь, так и закладную скоро выплатим. В результате я решил после приезда разобрать и привести в порядок свою студию. А пока мое решение давало нам с Анджелой возможность помечтать.