– Только не пытается, в отличие от некоторых, Токиду использовать,- парировала Ацуко.- Хотя да, с его наивностью нужно быть осторожнее. Поэтому до сих пор ему и не говорили о пропаже МКД. О тех самых мини-коллекторах «Дедал», которые ты украл из лаборатории Токиды.
– Вот как они называются? Мини-коллектор «Дедал»? – Осанай как ни в чем не бывало кивнул, даже не пытаясь отрицать обвинение.- Если уж переходить на личности, их выкрал Химуро. Только такие опасные игрушки доверять ему нельзя, вот я и взял их на хранение.
"Только не горячись«,- сказала себе Ацуко и едва заметно ухмыльнулась.
– Но ты ведь не только хранишь их? Вы с Инуи балуетесь ими чуть ли не каждый вечер, да? Хотя это ваше дело.
Осанай покраснел и занервничал. Ацуко заметила, как метнулся в сторону его взгляд, и, беспокоясь, что разговор может свернуть не туда, спросила прямо в лоб:
– Так что вы хотите за эти модули? Ты же пришел сюда ради этого?
– Прошу меня простить, но пусть модули еще на некоторое время останутся у нас. О вас речи нет, но отдавать их господину Токиде крайне опасно.
– Крайне опасно оставлять их у тебя и замдиректора,- сказала Ацуко.- Нет, все-таки как же вы ими развлекаетесь? Мне интересно.
– Функции…- начал Осанай, но тут же невнятно забормотал себе под нос: – Или вот еще разработки…- Он злобно посмотрел на Ацуко.- У них даже нет защиты от подключения! – Похоже, он оправдывался.
– Верно, модули нужно довести до ума. И этим должен заниматься Токида. Вам же с Инуи такое не по зубам, правда? Поэтому верни мне их поскорее.
Осаная задели ее слова, и он по-детски надул щеки.
– Ну, тогда оговорим условия обмена. Идет?
– Идет.
– Во-первых, вы поддержите кандидатуру Инуи, когда его будут рекомендовать на должность директора. Во-вторых, функции МКД мы будем разрабатывать все вместе.
– В эти «мы» Токида не входит, так? Судя по этим условиям, вы с ним нисколько не считаетесь.
Осанай прищурился и хмыкнул:
– Вы ведь любите господина Токиду?
– Люблю.
Осанай рассчитывал смутить своим вопросом Ацуко, но она ответила спокойно. Он не выдержал:
– Этого безобразного толстяка? У него же психика ребенка! Не могу поверить. Я, наверное, ослышался? Кто это говорит, неужели Ацуко Тиба? Прекратите ломать комедию. Слушать противно.- Осанай не сдержался и ударил кулаком по подлокотнику кресла.
– С чего бы так реагировать? Осанай тяжко вздохнул.
– Из-за вас,- вымолвил он и, подняв голову, уставился на Ацуко. Затем встал.- Неужели вы считаете господина Токиду подходящей партией? – Обогнув стол, он присел рядом с Ацуко.- Или просто не замечали, что я уже давно вас люблю?
– Прекрати.- Ацуко отодвинулась в угол дивана.- К чему это? Или ты из любви все эти козни строишь?
– Эти «козни», как ты говоришь, и есть моя любовь.- И он обнял ее.
Ацуко попыталась высвободиться. Но Осанай прижал сильнее, она оказалась в его объятьях.
– Но-но! Сейчас же отпусти!
– Если потребуется, могу пустить в ход силу.
– Что значит «потребуется»? Для чего «потребуется»? Меня разозлить?
Они сцепились.
– Чтобы заставить полюбить меня.
Толкнув Ацуко, Осанай повалил ее на диван. И одно-, временно запустил руку под юбку.
– Не зли меня! – Ацуко изо всех сил оттолкнула его. Осанай был вне себя. От напряжения у него вздулись
на лбу вены.
– Это я здесь злюсь!
И он ударил Ацуко кулаком в лицо. На миг все потемнело у нее перед глазами – Ацуко без сознания осела на пол.
27
Через несколько секунд Ацуко пришла в себя, но Осанай успел стянуть ее трусы до щиколоток.
– Ах ты негодяй! Ты что себе позволяешь? – отчаянно выкрикнула Ацуко.- И кто ты после этого, а?
Ацуко попыталась встать, но получила толчок в грудь и снова осела на пол. Ей было трудно дышать, болела челюсть. Придерживая Ацуко одной рукой, Осанай стягивал с себя брюки. Он лишь молча сопел. Ему нечего было сказать. Нет таких слов, чтобы оправдать насилие. А если бы и нашлись, их вряд ли хватило бы, чтобы объяснить, зачем он унизил Ацуко. Что бы та ни говорила, у него не оставалось иного выбора – только взять ее силой.
Какое-то время Ацуко сопротивлялась. Осанай успел порвать на ней платье и локтем разбил губу до крови.
– Сиди тихо,- чуть ли не плача взмолился он. Ацуко удивилась: «Что это? Неужели врача шокировала кровь?» – Я не хочу делать тебе больно. Ты мне нравишься. Я тебя люблю. Прошу тебя.
Ацуко показалось, что Осанай не обманывает ее. Однако его любовь мало чем отличалась от угрозы хулигана: «Ша, а то сделаю больно». Она оценила абсурдность ситуации – и понимала: ничто не удержит Осаная, ни травмы, ни обморок. Он доведет дело до конца – хотя бы из гордости. Платье было не жалко. Однако новых увечий " она не хотела. «Пусть насилует,- решила она.- Все же не мужлан, просто юнец. Стерплю. Надеюсь, он не заразный. Изо рта не воняет, вроде чистоплотный. Да, он враг. Была бы мужчиной – наверняка стояла бы насмерть. Но я женщина и уподобляться этим баранам не собираюсь. Пусть зарубаются сами».
– Хорошо, твоя взяла.- Она похлопала Осаная по спине.- Ты получишь меня. Только успокойся.
– Неужели…- Отчаяние загнанного зверя тут же сменилось умилением. Осанай улыбнулся сквозь слезы.- Неужели ты меня наконец-то поняла?
– Да, но ты пообещай сделать мне приятно.
– Все будет нормально,- ответил Осанай, однако по лицу было видно, он в себе не уверен. И Ацуко стало смешно.
Если забыть о соитиях в снах пациентов, в объятиях мужчины она оказалась впервые за несколько лет. Ацуко целиком и полностью отдавалась своей работе, но временами и ее охватывало желание. И теперь она могла выплеснуть все накопившееся.
Пока Ацуко, сбросив одежду, снимала белье, ей начало казаться, будто она сама соблазнила и затащила в постель этого красавца. К тому же нельзя сказать, что он ее не любит. Другое дело – как. И в самом деле, возвысить себя над ней как-то иначе он и не собирался. Как она и просила, он лишь старался, чтобы ей было приятно. Такова истина мужчины в порыве соития, но это, бесспорно, его истина.
Ацуко, не сопротивляясь, улеглась на диван. Глядя на нее, Осанай опять поймал себя на мысли, что настал тот миг, о котором он так долго мечтал. В предвкушении близости его тело содрогнулось, будто от озноба. Приняв это за «дрожь самурая», он подумал: что же с моим «дружком», который поник и никак не может взбодриться? Прямо перед его взором откровенно раздвинулись бедра. "Не может быть«,- мелькнула мысль, и Осанай занервничал. Сжав «дружка» в руке, старался его укрепить. Видя, что это тщетно, он прильнул всем телом к Ацуко. Однако понял: взглянув ей в лицо, он еще сильнее оробеет,- поэтому целовать не стал, а лишь пару раз назвал ее по имени. Сэйдзиро Инуи не мог слышать его голос – он лишь отслеживал происходящее через МКД и поносил Осаная на чем свет стоит:
– Что ты с ней возишься? Остолоп! Не можешь справиться? Или дело не в ней?
Как ни старался Осанай, у него ничего не получалось. Время уходило, ее выделения густели и неприятно слипались лобковые волосы.
Ацуко разбирала злость – она знала, что происходит с Осанаем. Ей и раньше приходилось слышать, что у мужчин при первой близости с очень любимой женщиной зачастую ничего не получается. К тому же – если она красивая. Пожалуй, Осанай по-настоящему любил Ацуко и попросту робел в ее присутствии. Это лишний раз доказывало, что он признавал ее достоинства, но, с другой стороны, заводился от одной мысли о близости. И в этом смысле его беспомощность в постели с Ацуко можно было истолковать как нанесенное оскорбление.
– Ну и к чему это все? – закричала она.- Собрался – так делай. Чего сдрейфил?
– Прости,- робко сказал Осанай,- я перегорел. Оттолкнув Осаная, Ацуко оделась – душ она решила
принять потом.
– Только и можешь любить марионеток. Сосунок! У Осаная взыграло самолюбие, и он с гневом выпалил:
– Сама хороша! То строит из себя саму невинность, то указывает, что ей да как.
– И кто это говорит? Терапевт, не владеющий собственным телом? Мало того что мерзавец, оказывается, и мужик из тебя никакой.
– Прямо моими словами заговорила! – Осанай злился.- Что с того, что красивая? Разве можно назвать женщиной ту, кто может любить лишь уродов-подкаблучников да пациентов-психов?
Ацуко устала от ребяческой перебранки и принялась собирать разбросанную посуду. Осанай еще некоторое время возмущался, но вскоре ушел. Тогда она набрала ванну и, погрузив в нее нывшее от синяков и ссадин тело, принялась хладнокровно рассуждать. Как психотерапевт, она потерпела фиаско. Ей следовало бы утешить Осаная, ушедшего не солоно хлебавши. Причем утешить не из гуманных побуждений. Тут вопрос интересов – она могла бы сделать его своим сторонником. Однако, сорвав на Осанае злость, Ацуко ничуть не упрекнула себя за эту минутную слабость.
Ей не давало покоя одно – не нашлось выхода для вспыхнувшей страсти. Власть разума сдерживала плоть, и Ацуко нуждалась лишь во взрывном выплеске. Ее страсть могла бы улетучиться, точно семена бальзамина, которые разносятся ветром от легкого касания. И за этой страстью кроется столько сексуального вожделения, что его не в состоянии унять даже слабая женщина, податливая на ласки самоутешенья. Что говорить об интеллектуалке, которая обычно игнорирует и подавляет в себе такие «принципы удовольствия». Ацуко подумала о Токиде.
Если бы этой ночью Морио Осанай не сплоховал, ей пришлось бы пожалеть, что он опередил Косаку Токиду. Ацуко захотелось увидеться с Токидой, кинуться ему в объятья. Морального уродства Морио Осаная, у которого даже в гневе лицо оставалось красивым, ей хватило. Тянуло к чистоте Косаку Токиды – пусть даже он не красавец.
«Позвоню-ка я Токиде. Если мать по-прежнему в деревне, зайду к нему. Или он придет сюда. И мы проведем эту ночь вместе. Надеюсь, мое предложение не покажется ему странным, и он согласится. В конце концов, не я первая нарушила правило этого дома. Пусть предъявляют Осанаю». Ацуко поймала себя на мысли, что ради близости с Токидой лихорадочно придумывает несуразные доводы,- и рассмеялась, набирая номер Токиды.