Как мы отмечали, западные захватчики-феодалы вечно враждовали друг с другом. Дележ добычи, распределение ленов и многое другое давало поводы к бесконечным раздорам среди крестоносцев всех поколений. Показное единство их религиозных целей, еще сохранявшееся в какой-то мере в эпоху основания франкского владычества на Востоке, в дальнейшем уступило место реальным противоречиям между самими крестоносцами. Соображения о действительных политических и военных выгодах взяли верх над всеми прочими, и то одни, то другие «борцы за дело Христа» вступали в союзы с мусульманскими правителями против своих же единоверцев с Запада. История государств крестоносцев буквально изобилует примерами того, как, по словам американского историка Г. С. Финка, «франкские и мусульманские князья легко забывали взаимную вражду и становились союзниками, если этого требовали их дипломатические и военные интересы». И в этом нет ничего удивительного: в конце концов каждый франкский сеньор более всего стремился к увеличению собственных богатств и власти. Впрочем, дружественные отношения франков с мусульманами тоже продолжались недолго; затишье, когда производился взаимный выкуп пленных, устанавливались дипломатические связи, бароны и эмиры наносили любезные визиты друг другу (много фактов этого рода сообщает Усама ибн Мункыз), очень скоро прекращалось, и война вновь разделяла недавних союзников или друзей.
К слову сказать, восточные феодалы, с которыми западным сеньорам, потомкам первых крестоносцев, случалось время от времени сближаться, в душе всегда относились с презрением к кичливым и заносчивым франкам, выглядевшим в их глазах совершенными дикарями: недаром Усама, сын образованного человека и сам большой книголюб (его библиотека насчитывала несколько тысяч книг), считал франков «только животными, обладающими достоинством доблести в сражениях и ничем больше, так же, как и животные обладают доблестью и храбростью при нападении».
Наконец, господствующий класс — феодальные завоеватели Сирии и Палестины и их потомки — был очень немногочислен. Под началом иерусалимских королей никогда не находилось более 600 конных рыцарей (прямых вассалов и подвассалов различных степеней). Обычно же на службу к королям являлось гораздо меньше воинов-феодалов. Численность войск Балдуина I, к примеру, не превышала современного батальона.
Привилегированная господствующая верхушка во франкских государствах жила среди озлобленного, враждебно настроенного туземного населения. Сил одних только вассалов было недостаточно для того, чтобы держать в покорности туземное население и успешно отражать нападения соседей-мусульман.
Иерусалимские короли и другие крестоносные князья старались восполнять эту недостачу тем, что дополнительно к рыцарям-вассалам вербовали себе наемников. Они набирались из числа тех пилигримов, которые после первого крестового похода направлялись в «святую землю», не имея большей частью намерений обосноваться там, а просто в расчете пограбить, кого удастся. Король платил каждому рыцарю-пилигриму довольно солидную сумму (по более поздним данным, 500 безантов в год — это было больше того, что давал обычный рыцарский лен своему держателю). Но и рыцари-пилигримы ненамного увеличивали обороноспособность франкских государств. Эти рыцари ненадолго оставались в Палестине.
Старожилы и новые паломники. Характерной чертой жизни франкских государств было непостоянство, текучесть крестоносного населения. В первые десятилетия XII в. бедняки и рыцари с Запада продолжали отправляться на Восток в поисках земель и добычи. Плачевная участь крестоносцев 1101 г. не обескуражила феодальных авантюристов, а тяжкое положение крестьян в Европе по-прежнему гнало их «на стезю господню». Каждый год, весной (перед пасхой) и в конце лета, корабли венецианских, пизанских, амальфитанских, марсельских купцов доставляли в портовые города франкских государств паломников-крестоносцев из Южной Франции, Италии, Германии, Фландрии. На плече у них был нашит крест, но в подавляющем большинстве своем пилигримы отправлялись в Палестину не для того, чтобы помолиться в церкви святого гроба, искупаться в Иордане и унести домой пальмовую ветвь с его берегов. Некоторые, наиболее оборотистые из них прихватывали с собой разные товары в расчете выгодно сбыть их в «святых местах» с тем, чтобы и оправдать дорожные расходы, и, по возможности, разжиться (с Востока они также увозили закупленное там для перепродажи на родине). Другие хотя и погружались на вместительные суда итальянцев и марсельцев почти с пустыми руками, но с непременной мыслью любым путем обогатиться в восточных землях. Немало было среди паломников просто нищих и всякого рода выбитых из жизненной колеи людей, в том числе и преступных элементов. Католическая церковь, проявляя христианское «милосердие», подчас заменяла смертную казнь людям, совершившим уголовные преступления, паломничеством в Иерусалим: пусть грабят и убивают, но там, в «земле обетованной», на пользу католицизму — такова была истинная суть «милосердия» католических прелатов. И вот, как говорит немецкий летописец, монах Бурхардт, посетивший Палестину в 1282 г., «кто сделал что-нибудь плохое, — убийца, грабитель, вор, клятвопреступник — тот отправляется за море, на Восток, якобы ради того, чтобы смыть преступление, а на деле потому, что из страха перед возмездием не рискует остаться дома. Они устремляются сюда со всех сторон, — пишет он, — меняя только небо, под которым живут, но не нравы. Истощив свои средства, они начинают творить еще худшее, чем то, что делали раньше». Примерно в таком же духе характеризует этих паломников и Яков Витрийский, также упоминая среди них воров, убийц, пиратов, пьяниц, игроков, беглых иноков и монахинь, клятвопреступников, «блудниц» и т. п. Из таких «святых» людей, в значительной мере, набирались подкрепления, которые римско-католическая церковь направляла в государства франков.
Большинство всех этих пилигримов, прибывавших с Запада, не имело возможности обосноваться в Иерусалимском королевстве и уезжало обратно в Европу.
Надо иметь в виду, что европейские рыцари, уже раньше успевшие утвердиться на Востоке, относились к новым пришельцам с большой неприязнью. Князья и короли использовали временами помощь рыцарей-пилигримов против сельджуков, но допускать их надолго к источнику своего обогащения — грабежу подвластного населения — не входило в планы крестоносных феодалов, уже акклиматизировавшихся на Востоке. Новые захватчики, потянувшиеся в «землю обетованную» после первого крестового похода, в глазах старожилов являлись нежелательными конкурентами. Ревнители католицизма делали все возможное, чтобы вредить своим ближним. Пуще всего они боялись потерять приобретенное «праведными трудами», утратить исключительное обладание сиро-палестинскими землями. Очень выразительно писал об этом безвестный хронист, «Продолжатель Санблазиенских анналов»: франки, по его словам, сильнее страшились доблести латинян, прибывавших с Запада, чем коварства язычников, и потому старались воздвигнуть первым возможно больше препятствий.
Часто случалось, что войны с сельджуками, которые крестоносные рыцари-старожилы начинали совместно с вновь явившимися к ним на помощь искателями наживы, заканчивались безрезультатно только потому, что, пока паломники дрались с «погаными», их союзники, не дожидаясь исхода битвы, после полупобеды спешили заключить мир с врагом.
Создание военно-монашеских орденов и папство. Для того чтобы упрочить внутреннее и внешнеполитическое положение государств крестоносцев, вскоре после первого крестового похода были созданы особые военномонашеские организации — ордена тамплиеров и госпитальеров. По внешнему облику это были религиозные братства. Вступая в орден, рыцари обязывались, подобно монахам, не обзаводиться семьей, не стремиться к богатству, беспрекословно повиноваться своим начальникам.
Однако религиозными братствами ордена явились только по внешности. Белый плащ (подобие монашеского одеяния) с красным крестом, который носили тамплиеры, черный, или позднее, красный с белым крестом, составлявший отличительную одежду госпитальеров, были не более как символом. Под полумонашеской накидкой у тех и других скрывались рыцарские латы. Оружием братьев-рыцарей служили не проповеди и не монашеское смирение, а меч и копье.
Правда, госпитальеры занимались и благотворительными делами. Еще около 1070 г. амальфитанские купцы построили в Иерусалиме госпиталь св. Иоанна: около этого госпиталя (он находился между базаром и церковью святого гроба) первоначально и группировались монахи — члены будущего ордена (отсюда их название — госпитальеры или иоанниты). В их задачу входило оказывать покровительство паломникам, прибывавшим в Палестину, обеспечивать их жильем и питанием, лечить заболевших в пути (такие же госпитали были устроены и в других городах Иерусалимского королевства). Однако вскоре после первого крестового похода эти благотворительные обязанности отошли на задний план, и орден иоаннитов превратился преимущественно в военное, рыцарское объединение.
Что же касается тамплиеров, или храмовников, то этот орден, основанный группой французских рыцарей около 1118 г., с самого начала своего возникновения носил почти исключительно военный характер. Название его — храмовники — объясняется тем, что первоначальной резиденцией рыцарей, основателей ордена, являлась та часть дворца иерусалимского короля, которая примыкала к храму Спасителя: это была, собственно, арабская мечеть аль-Акса, превращенная крестоносцами в церковь (по преданию, мечеть эта была построена на месте храма царя Соломона)[50].
Главными задачами обоих рыцарских сообществ являлись, во-первых, борьба против соседних мусульманских государств, т. е. оборона и расширение владений крестоносцев, и, во-вторых, подавление возмущений покоренного франками, но не покорившегося им туземного населения. Этим определялось строго централизованное устройство военно-монашеских орденов, зафиксированное в их уставах. Во главе каждого ордена стоял великий магистр. Ему были подчинены начальники подразделений (провинций) ордена на местах — магистры, или великие приоры, а также другие должностные лица — маршал, командор, коннетабль и прочие, из которых составлялся совет при великом магистре — генеральный капитул.