Если бы Иоганн жил не в нейтральной Швейцарии, запальчивые речи проконсула могли бы повергнуть его в уныние. Но Иоганн был швейцарцем, и заклинания Гаэтано Мональди не произвели на него никакого впечатления. Денег он не дал.
Первым побуждением Мональди ввиду этого отказа была ревизия принадлежащего ему особняка на предмет определения вещей, годных для продажи или заклада. Таковых не оказалось, за исключением спального гарнитура, купленного в кредит три месяца назад. Но, во-первых, без него обойтись было совершенно невозможно, особенно в предвидении женитьбы, а во-вторых, какой дурак захочет покупать бывшие в употреблении вещи, когда мебельные магазины предлагают богатейший выбор?
От Маргариты не укрылось удрученное состояние его духа, когда он после разговора с Иоганном и лихорадочного обыска в особняке пришел к ней в номер. Она спросила, чем он озабочен.
Непосредственность и спорадические вспышки откровенности, свойственные проконсулу Гаэтано Мональди, при желании можно было считать инфантилизмом, задержкой развития или признаком недалекого ума. Так или иначе, уже через пять минут Маргарита знала все о затруднениях, терзавших душу молодящегося жениха. И тут она сдала последний экзамен на зрелость, который был гораздо серьезнее того первого, когда Маргарита сумела угостить музыкантов из джаза шампанским со стола проконсула Мональди.
Выслушав исповедь, она задумалась, как бы перебирая возможности, и наконец сказала:
— Кажется, я нашла выход. Слушайте. Тут недалеко от Базеля, в Лeppaxe, работает брат моей подруги по пансиону для благородных девиц. Зовут его Андреас, он швейцарец, дипломированный инженер, принимает от немецких фирм какие-то машины. Весьма состоятельный человек, да к тому же у него всегда есть свободные деньги фирмы для оборота. Если я его попрошу, он даст вам в долг.
Мональди воспрянул духом:
— Но когда мы устроим встречу?
— Я сегодня вечером позвоню ему из отеля, договорюсь на завтра.
Утром следующего дня проконсул принял Маргариту и Гая у себя в кабинете.
Представив их друг другу, Маргарита сказала, что не хочет им мешать, и вышла в сад.
Проконсул испытывал неловкость, не зная, с чего начать разговор о займе, но предупредительный молодой человек все решил очень просто. Раскрыв свой большой деловой портфель, он без лишних слов выложил на стол пачку долларов.
Мональди покраснел и торопливо произнес:
— Сейчас я напишу расписку.
— Не надо, проконсул, — остановил его Гай. — Здесь тысяча долларов. Они ваши, вы их честно заработали.
Мональди не верил собственным ушам. Странные шутки позволяет себе этот дипломированный инженер! С какой стати он хочет подарить незнакомому человеку тысячу долларов?
— Это не подарок, — словно угадав его мысли, сказал по-итальянски Гай. — Вы правда их заработали. Взгляните-ка сюда.
И с этими словами Гай разложил веером на столе фотографии шифровок, паспорта, офицерского билета и командировочного листа.
Мональди смотрел и ничего не понимал. Между тем молодой инженер достал из портфеля еще одну пачку долларов, листок чистой бумаги и авторучку и молвил с приятной улыбкой:
— Тут еще тысяча. Ее вы получите, если позволите в следующий раз сфотографировать бумаги, которые повезете в Берлин. А когда вернетесь из Берлина, мы опять сфотографируем, и опять тысяча... Вас устраивает?
Лицо Мональди сделалось багровым.
— Что все это значит? — закричал он.
— Тише, — улыбаясь еще более ласково, посоветовал гость. — Обратите внимание: фотографии вашего паспорта и командировочного удостоверения очень убедительно доказывают, что шифровки получены именно от вас. Даты на командировке сообщают, когда это произошло. Что будет, если об этом узнает гестапо и ваша итальянская ОВРА, вы, надеюсь, хорошо себе представляете. Генрих Гиммлер и Артур Боккини таких вещей не прощают. Следовательно, выхода у вас нет. Надо соглашаться.
Проконсулу стало душно, кровь отхлынула от лица. Он медленно опустился в кресло.
— Но если вы согласитесь на наше предложение, — спокойно объяснял гость, — можете жить в свое удовольствие и ничего не бояться. Как там говорится в вашем лозунге? Лучше прожить день львом, чем год овцой! Так что есть прямой расчет...
— Кто вы такой?
— Это не имеет для вас принципиального значения. Ведь вам важны деньги, не так ли?
— Чего вы от меня хотите?
— Возьмите перо, я вам продиктую.
Мональди повиновался.
— Пишите: «Я, проконсул первого легиона милиции национальной безопасности, Гаэтано Мональди, обязуюсь предоставлять для фотографирования документы личной переписки Гитлера и Муссолини за тысячу долларов в каждую поездку». Подпись. Дата.
Проконсул, белый как мел, написал, поставил точку и сидел, не поднимая головы. Гай спрятал расписку в портфель, оглядел кабинет, увидел лежавшую на свободном кресле стопку итальянских газет, взял одну, оторвал лист, а затем зигзагом разорвал его на две части. Одну положил перед проконсулом.
— Когда приедете из Дюссельдорфа, задерните окно кабинета голубой материей— наш человек будет знать, что вы здесь, — заговорил Гай серьезным тоном, уже без улыбки. — У него будет вторая половина этого листа. Не наделайте глупостей. Повторяю, выхода у вас нет. И прекратите эти безобразные кутежи, они вас к добру не приведут. Не исключено, что рапорты о вашей прошлой пьянке в ресторане уже получены Боккини и Раушбергером. Зачем вам это?
Проконсул молчал.
Гай спрятал обрывок газеты, застегнул портфель и направился к двери.
Мональди наконец поднял голову.
— Да, вот еще что, — сказал Гай. — Маргариту вы больше не увидите.
— Она уезжает?
— Здоровье не позволяет ей оставаться в Базеле.
Проконсул горестно покачал головой.
— Она ничего не знает. Она не имеет к этому никакого отношения, понимаете? — сказал Гай.
— Да, да, понимаю...
— До свидания.
Проконсул не ответил.
Так остался незавершенным скоротечный базельский роман проконсула Гаэтано Мональди.
Гай встретился с Маргаритой в Цюрихе, где она ждала его, чтобы договориться о ближайшем, а может быть, — такая мысль блуждала у нее в голове, — и об отдаленном будущем.
Маргарита не стала задавать ему вопросов насчет исхода переговоров с проконсулом — она по выражению лица увидела, что все в порядке, а в детали вникать ей не хотелось.
На коротком пути из Базеля в Цюрих Гай составил для Маргариты простой план. Сентябрь она должна посвятить настоящему отдыху — скажем, на Ривьере, так как базельское времяпрепровождение стоило ей слишком много нервов, и считать его отдыхом можно только условно. А затем Маргарита вернется в Берлин, где он сам найдет ее и определит, что делать дальше.
Но Маргарита не захотела слушать ни о Ривьере, ни о других курортах. Она хотела в Берлин, потому что смертельно соскучилась по матушке Луизе. А главное, потому, что ей лучше быть не на курорте, а поближе к нему, к человеку, которого она сначала узнала как Ганри Манинга, а теперь как ван Гойена и чье настоящее лицо она так хотела узнать. Но об этом она Гаю не сказала. Просто объявила, что предпочитает сразу ехать в Берлин. Он пробовал возражать, но не очень настойчиво.
Ехать в одном поезде, как рассчитывала — вернее, надеялась — Маргарита, они не могли. Гай сказал, что у него еще есть дела в Цюрихе.
Проводив ее, он дал себе слово при первой же берлинской встрече поговорить с Маргаритой начистоту. Теперь ей можно было довериться до конца.
Глава 6
ИГРА НА ПОВЫШЕНИЕ
Фриц и Гай просидели в парикмахерской Шнейдера больше трех часов. Выслушав подробный отчет, Фриц остался доволен работой в Базеле. Сказать по совести, Гаю следовало бы отдохнуть. Хотя внешне он выглядел прекрасно, Фриц знал, что такая работа для нервов даром не проходит. Тут как у шоферов: за баранкой можно провести и сутки напролет, да только какой ценой? Уже после пяти-шести часов непрерывной езды даже самый опытный и закаленный водитель начинает постепенно терять остроту реакции, и если утром, в начале пути, он выходил из опасной ситуации, возникшей на дороге, играючи, то теперь каждое препятствие, вдвое менее сложное, требует напряжения всех сил. Водитель сам может и не замечать этого, но уж нельзя с уверенностью поручиться, что его правая нога успеет нажать на тормоз именно в ту неуловимую сотую долю секунды, которая отделяет легкий испуг от дорожного происшествия с трагическим исходом.
— Как ты насчет отдыха?
Хитрить с ним Фриц совсем не умел, ко Гай понимал и другое: вопрос этот все-таки задан чистосердечно, а не из одной лишь вежливости. Он решил пошутить:
— Устал смертельно. Не сплю без снотворного. Аппетита никакого.
Фриц озабоченно нахмурился, и Гай не выдержал:
— Да шучу же, шучу! Ты не бойся, я здоровый. Ведь ты же хотел мне что-то предложить?
— Все мы здоровы до поры до времени, — со вздохом сказал Фриц. — Я тоже был не последнего десятка...
— Давно замечено: ревматики любят поворчать...
— Как твое плечо?
— Совсем прошло.
Фриц выбил на газету докуренную остывшую трубку, снова зарядил ее табаком, оторвал от газеты порядочный клок, скрутил его в жгут, поджег спичкой и от жгута прикурил. Все это он делал не спеша, размеренно. Гай давно привык к тому, что манипуляции с трубкой предшествуют серьезному разговору, и терпеливо ждал.
— Есть интересное дело для тебя, — сказал Фриц, взглянув на него из-под мохнатых бровей. — Именно для тебя.
Гай молча кивнул головой.
— Я тебе не говорил, где работает твоя амстердамская знакомая, которая следила за Клаусом Лёльке, эта блондинка с рысьиим глазами?
— Нет.
— Цвайгштелле-пять.
— А что это такое?
— Учреждение сложное, но нам сейчас важны две стороны их деятельности. Вопервых, к ним стекаются донесения от иностранной агентуры, касающиеся военной промышленности. Во-вторых, они располагают исчерпывающими данными о размещении военных заказов Гитлера в промышленности Германии. Надо найти ход в этот Цвайгштелле-пять.