Para bellum — страница 19 из 29

— Через блондинку?

— Между прочим, ее зовут Дорис Ше­рер, она унтерштурмфюрер.

— А что она там делает?

— Должность у нее небольшая, но Ше­рер пользуется неограниченным доверием и имеет доступ к самым секретным мате­риалам.

— Суровая особа. Не подступиться.

— Цвайгштелле очень нужен, Гай.

— Понимаю...

Фриц положил ему руку на плечо.

— Я тебя торопить не буду. Тут с на­лету ничего не выйдет. Но какая она там ни суровая, а все равно — ест, пьет, ды­шит. Думаю, на пистолетный-то выстрел она тебя к своей особе подпустит? — Фриц еле заметно улыбнулся. — И еще сдается мне, что у красивой женщины, даже если она закоренелая фашистка и ходит в эсэсовском мундире, не об одном фюрере мечты.

— Вообще-то и Христовы невесты детей рожали, это факт.

— Ну вот видишь...

Гай снял для себя квартиру в одном из новых кварталов около Цицероплац. Граф не мог ютиться где попало, поэтому ему потребовалась квартира из трех комнат. С домовладельцем он договорился о меб­лировке и о приходящей прислуге.

В таком большом и многолюдном горо­де, как Берлин, человеку легко затерять­ся. Но все же Гай учитывал возможность неожиданной встречи на улице, скажем, с блоквартом Литке. Это было единствен­ное, чего он должен опасаться, и на такой случай он заранее приготовил меры безо­пасности. В их ряду наиболее надежной была одна: в публичных местах всегда пер­вым обнаруживать своих знакомых, что­бы самому не попасть им на глаза, если ты этого не желаешь.

Острая наблюдательность еще ни разу не подводила Гая. К тому же в роли графа ему придется вращаться совсем на других орбитах, где встреча с людьми типа блокварта Литке маловероятна. Так что, выра­ботав в своем сознании сигнальную систему тревоги, он мог больше не отвлекаться мыслью от главного.

Его помощники, Ганс и Альдона, тоже вернулись в Берлин. Ганс возобновил изы­скания в области древнегерманской грам­матики, Альдона приступила к своим ста­рым обязанностям в клинике доктора Пауля.

Гай знал, что Маргарита живет у матуш­ки Луизы, и ему не хотелось беспокоить ее без особой нужды. Но как он ни прики­дывал, без нее было не обойтись уже на самых первых порах. Для осуществления его планов насчет Дорис Шерер требова­лось участие женщины, и лучше всего именно такой, как Маргарита.

Но прежде чем потревожить ее, Гай про­вел подготовительную работу, которая за­няла почти две недели.

Когда-то Ганс, Альдона и Рубинштейн легко добыли ему массу сведений о де­вушке из витрины. Сейчас под рукой не бы­ло продувного Рубинштейна, а главное — объект на сей раз был совсем другого порядка. Любая, даже самая тихая возня вокруг унтерштурмфюрера Дорис Шерер могла обратить на себя внимание геста­по. Альдоне и Гансу приходилось действо­вать с предельной осторожностью.

В конце концов Гаю стало известно не очень-то много.

Жила Дорис Шерер одиноко, занимала пятнадцатиметровую комнату в доме неда­леко от Александерплац. Работала она с девяти утра до шести вечера, но иногда задерживалась и до десяти. Судя по раз­ряду кафе, которые она предпочитала, унтерштурмфюрер Шерер деньгами не сорила. За время наблюдения она два ра­за посетила кинотеатр (фильмы отечест­венные) и один раз — цирк. Везде и по­стоянно была одна. Дополнительный штрих: ни Ганс, ни Альдона ни разу не видели улыбки на ее лице. Зато Ганс имел воз­можность увидеть однажды выражение холодной ярости, которую вызвал какой-то сильно подвыпивший юнец, пытавшийся сделать Дорис Шерер у кассы кинотеатра весьма недвусмысленное предложение. До­рис ничего ему не сказала, она только расстегнула кобуру пистолета — и юнца как ветром сдуло.

Обдумывая различные варианты знаком­ства с Дорис Шерер, Гай счел наиболее приемлемым вариант с участием Маргари­ты. Собственно говоря, они уже были зна­комы, и если бы Дорис Шерер случайно встретила в Берлине блуждающего по све­ту космополита, с которым впервые уви­делась за табльдотом в амстердамском отеле, в этом ничего необычного можно бы и не усмотреть. Но так уместно рас­суждать только при условии, что не суще­ствует другого «если бы», имеющего важ­ное значение: если бы Дорис Шерер не была унтерштурмфюрером СС и не ра­ботала в сверхсекретном учреждении.

Случайность ее встречи с ван Гойеном в Берлине, как ни парадоксально это зву­чит, должна быть мотивирована, должна выглядеть хоть в малой степени законо­мерной. Чтобы встреча не превратилась в столкновение, необходимо что-то, смягчаю­щее удар, необходим буфер.

Маргарита отдала мокрый зонтик швей­цару, поправила перед зеркалом волосы. Первый сентябрьский дождь был не холод­ным, но когда она пересекала улицу, с не­ба вдруг так хлынуло, что несколько мет­ров ей пришлось пробежать. Волосы чуть растрепались, щеки порозовели.

Дождь очень кстати, подумала ока и во­шла в зал.

Столики в кафе стояли двумя рядами: один вдоль окон, другой у противополож­ной стены. Большинство было занято па­рочками, за угловым столиком у стены тес­но сидела большая компания мужчин. Ни одного свободного, с удовлетворением от­метила Маргарита. Она знала, что Дорис сидит за третьим столиком у окна, — ей сказал об этом Ганри, и, оглядывая зал, не торопилась взглянуть туда. И все же по­чувствовала на себе ее взгляд.

Дорис была одна. Перед нею на розо­вом мраморе серебрился кофейничек и молочник. С вопросительным выражением лица — брови изломились над переноси­цей — Маргарита приблизилась к столику Дорис. Та смотрела на нее безразлично.

— Вы разрешите? — лишь ради соблюде­ния формальности спросила Маргарита.

— Здесь свободно, — не очень привет­ливо отвечала Дорис.

Подошел официант, Маргарита попроси­ла черного кофе с ликером.

Дождь за окном хлестал косыми струя­ми. Мостовая кипела. Прохожие попрята­лись в подъезды, под козырьки магазинных витрин. Разбиваясь о лакированные кры­ши проезжающих автомобилей, струи вспу­хали белыми туманными нимбами.

— Где-то разверзлись хляби небесные,— сказала Маргарита тем тоном, каким обыч­но приглашают незнакомого человека по­говорить о погоде, когда нечего больше сказать.

— Да, — коротко и не слишком-то дру­желюбно отозвалась Дорис, поглядев на нее, как показалось Маргарите, с усмешкой.

Маргарита посмотрела на свои ручные часики и вздохнула. Она решила не обра­щать внимания на неприветливость со­седки.

— Это, наверно, плохая примета, когда идешь к кому-то на первое свидание в та­кой сильный дождь.

— Не знаю. Я не хожу на свидания. — Слова могли бы быть и другими, но Дорис несколько смягчила тон.

Официант принес кофе и ликер. Едва Маргарита пригубила чашку, напротив окна остановился шоколадный «Хорьх». Стекло переднего сиденья опустилось, и из маши­ны, моргая от брызг, выглянула фатоватая физиономия Ганри ван Гойена.

Одновременно с Маргаритой его увиде­ла и Дорис. И явно узнала.

Граф был в нерешительности — боялся выйти под дождь.

- Кажется, это за вами? — полувопро­сительно и с прежней усмешкой сказала Дорис.

— Представьте, он оказался точным, — удивилась Маргарита.

Граф сдал машину задним ходом побли­же к дверям кафе. Маргарита вынула из сумочки марку, сунула под блюдце и встала.

— Извините. — Она кивнула Дорис.

Граф уже ждал ее в дверях. Он щурил глаза, словно был близорук. Дорис виде­ла, как они сели в машину, и «Хорьх» про­шелестел мимо окна рубчатыми покрыш­ками.

Знать прошлое человека полезно хотя бы потому, что это помогает правильно пони­мать его поведение в настоящем, а иногда позволяет предвидеть и будущее этого человека.

При рождении Дорис Шерер нарекли Доротеей. Фамилия Шерер заставляет ду­мать, что в некие далекие времена ее пре­док был деревенским стригалем овец и делал свое дело настолько хорошо и бы­стро, что закрепил эту кличку уже в каче­стве фамилии за всеми последующими по­колениями потомков. Разумеется, это лишь вольное предположение, ибо в «Альманах Гота» стригаль не попал. Но история семьи Шерер за последние сто лет известна во всех подробностях.

В основе ее благополучия лежал фердевуршт — обыкновенная колбаса из конско­го мяса, иногда с душком. В середине прошлого века город Берлин переживал период бурного жилищного строительства. Забегаловок вездесущего Ашингера тогда еще не существовало, рабочих кормили мелкие частные предприниматели. Возле новостроек в те годы можно было видеть и тележку Ларты Шерер, прабабки Доро­теи. На тележке стояла кастрюля с кипя­щей водой, а в воде крутились кусочки фердевуршта или сделанные из конины крупные сардельки. Это была база. От нее прадед Карл торговал тем же товаром вразнос — из жестяного ящика с горячей водой. Они берегли каждый пфенниг, и их сын Фриц, дедушка Доротеи, смог на полу­ченные в наследство деньги снять комна­тушку и оборудовать лавчонку, где вдобаеок к прежнему товару продавался хлеб, смалец и селедка, а в обеденные часы ба­бушка Амалия разливала в железные мис­ки гороховый суп с обрезками свиной ко­жи, ушей, хвостиков и пятачков. Процесс накопления, как известно, ускоряется с уве­личением капитала, и Фриц оставил своему сыну Дитеру, отцу Доротеи, достаточно, чтобы открыть недурной магазин пищевых продуктов, многие из которых производи­лись в подсобном помещении на большой плите самой Лоттой Шерер при помощи на­нятых девушек; на складе за стеной рабо­тали двое молодых парней.

Доротея родилась в самом начале 1908 года, и ее детству сопутствовал дальней­ший рост благосостояния семьи. В канун мировой войны Дитер Шерер снял для сво­его заведения обширное и удобное поме­щение на одной из деловых улиц восточ­ного Берлина. Теперь по праздникам он курил сигары «Гавана-люкс» и разрешал себе пить не «Берлинер-киндль», а настоя­щий мюнхенский «Сальватор».

Война не нанесла семейству особого урона. Однако к середине двадцатых годов дела пошли хуже и хуже. Господин Дитер Шерер по воскресным дням не раз обсуж­дал этот вопрос со своими приятелями, та­кими же владельцами продуктовых мага­зинов, но все они никогда прежде не инте­ресовались политикой и редко читали газе­ты, а потому терялись в догадках: что же такое происходит с Германией и куда идет их любимый фатерланд? Они понятия не имели ни о какой идеологии, даже не зна­ли этого слова, но инстинктивно ощущали острую потребность именно в идеологии, которая дала бы ясные ответы на все боль­ные, волнующие их вопросы, а главное, прямо указала бы — кто виноват во всех нахлынувших бедах.