— Во-первых, не факт, что дело именно в презрении, — отметил старый дракон спокойно. — Во-вторых, ты сама не смогла принять Ара из-за прошлого.
Ири вскочила.
— Вы сейчас всерьёз приводите этот аргумент? — прошипела она. — И ничего, что этот дракон на моих глазах выпотрошил пару Доры и оторвал ей самой голову? Ничего, что вы пожелали меня подложить под того, кто столетиями являлся мне в кошмарах и прилюдно, наглядно показал, какая именно "семейная жизнь" меня ожидает!? Нет, мне всё видится иначе, почтенный Старейшина: вы оправдываете подлость Эта, потому что сами некогда поступили с парой так же.
26
Дедушка и внучка застыли друг напротив друга, и иной человек вполне мог бы обжечься от ярости их взглядов.
Диве ошеломлённо хлопала глазами и явно отвлеклась от собственных страданий. Кажется, ей впервые пришло в голову, что по сравнению с иными драконьими тайнами её собственное прошлое не так уж ужасно. Ири мысленно хмыкнула: за благонадёжными и красивыми фасадами драконьих Домов прятались тьма и кровь, власть шла рука об руку с грязью, и как знать, было ли страшнее на узких улицах Чу или в роскошных коридорах резиденций знатных семей Предгорья.
Между тем, Старейшина внезапно рассмеялся.
— Говорите, поступил так же? Милое дитя… прошу простить, не знаю вашего имени…
— Дивера, господин.
— Да, именно… Госпожа Дивера, скажите, Эт унижал вас прилюдно, оскорблял за то, кем вы есть? Попытался потом обмануть, может, переспал с вами, чтобы вы первой сказали слова Принятия? Собирался использовать это после в качестве рычага давления, уничтожить вас этим?
— Н-нет, — глаза у Диве были отчаянно круглые. — Насколько я знаю, нет.
— Что же, значит, господин Эт как минимум в разы лучше меня, каким я был в том возрасте. Благо, я проделал всё вышеперечисленное, надеясь уничтожить свою первую пару. Так что, будьте спокойны, вам ещё повезло… но, на всякий случай, не спешите признавать его. Пусть первый скажет слова принятия — во избежание; так я говорю всем детям.
— Доре вы тоже так говорили? — о голос Ири можно было порезаться.
— Да, ей — в первую очередь. Того требовал политический расклад, сами понимаете.
Во рту Ири собралась вязкая горечь.
— Вы отвратительны, — сказала она холодно.
— Вполне вероятно, — внезапно отозвался Старейшина. — Я тоже склонен думать, что отвратителен. Но сожаления ничего в этой жизни не меняют, никогда. Не возвращают, не воскрешают, не исправляют, не спасают. Они бессмысленны. Имеет значение лишь то, что делается сейчас.
Диве кашлянула. Она явно хотела оказаться вот где угодно, но только не здесь.
— Я… пойду?
— Да, пожалуйста, — сказала Ири холодно. — Тебе стоит отдохнуть, а завтра утром я переговорю с Этом, как твой представитель и твоя госпожа. Единственное на сегодня: попроси Либику проводить почтенного Старейшину в посольское крыло. Ему также стоит отдохнуть после утомительной дороги.
— Спасибо за заботу, о Властелин, — церемонно поклонился дедушка. — Вы очень добры.
Ири долго смотрела на закрывшуюся дверь.
Ей нужно было повидать Ихора. Его — милого, рыжего, со звериными глазами и тёплой улыбкой. Кто бы что ни говорил, а она была счастлива, несказанно и бесповоротно, что её пара — именно он.
Может быть, он бы спел ей. Может быть, он бы подремал у неё под боком.
Может быть, он сказал бы, что доброта в этом мире что-то значит.
Ему Ири пусть ненадолго, но поверила бы.
Правда в том, что Диве всегда знала.
Она запретила себе это помнить, но в глубине души, в тех неназываемых закоулках, где разумные прячут ответы на самые неудобные вопросы, она знала, что дракон. Пусть она и сказала себе давным-давно, что гордое крылатое существо не может заниматься тем, чем она занимается, не может делать это всё, пусть она и запретила самой себе даже мысленно причислять себя к волшебным существам, внутреннее знание оставалось. Потому-то, наверное, ей оказалось не так уж сложно смириться с крыльями, и хвостом, и прочими странными комплектующими. Тело казалось неудобным, но она подозрительно быстро привыкала, училась изгибаться, и двигаться, и смотреть, и слышать. О, у неё-дракона оказался отличный слух! И способность мысленно разговаривать.
А ещё она вспомнила, что такое истинная пара. Не всё, конечно, но многое. Потому-то, стоило первому страху и шоку пройти, она со внезапной чёткостью и ясностью осознала, что именно должна сделать.
После того, как сомкнувшийся вокруг куб плотного льда принудил её превратиться, а Эт попытался убить ледяного мага (безрезультатно), Диве решительно положила конец разборкам (оба великовозрастных придурка, кажется, сильно огорчились). Тем не менее, Дивера сделала ход конём: взяла и разревелась.
На мальчишек, по какому-то нелепому недоразумению считающихся серьёзными государственными мужами, сия выходка подействовала усмиряюще: Фьорд счел за благо ретироваться, а Эт тут же подскочил к ней.
— Я хочу к себе в покои, — сказала Диве чистую правду. — Пожалуйста?
Надо отдать Эту должное — он оказался весьма галантным кавалером. Подхватил её на руки, словно она была лёгкой, как пушинка, и окутал их покрывалом тьмы, наверняка таящим в себе кучу иллюзий. Диве уткнулась лицом в его грудь, как испуганный щенок, и позволила себе просто вдыхать его запах.
И не думать.
Они пришли поразительно быстро. Это вообще свойственно дорогам, ведущим к пугающим событиям: они либо слишком долго тянутся, либо пролетают в одно мгновение — в тех случаях, когда хотелось бы, чтобы момент истины не наступал никогда.
Эт устроил её на кровати и осторожно завернул в одеяло. Ах да, одежда… едва ли иллюзия, накинутая драконом, непроницаема для него самого.
— Ну вот, поранила ноги, — сказал он с лёгким укором, пробежав пальцами по оцарапанным о неровную мостовую ступням. — Регенерация совсем низкая…
Как бы дико ни прозвучало в контексте её прошлого, это всё было слишком интимно — Диве дёрнулась, пряча ступни в одеяльном коконе.
— Хватит, — попросила она, чувствуя ком в горле. — Эт, могу я спросить?
— Давай я обработаю тебе ноги, а ты спросишь? — миролюбиво предложил Черный. — И все при деле…
— Эт, пожалуйста! Это важно.
Он нахмурился и напрягся.
— Хорошо, — голос звучал мягко и чуть настороженно. — Я слушаю.
— Скажи, а ты… собираешься признать меня своей парой? Ну, как это называется…
— Сказать слова Обретения? Хоть сейчас!
— Нет-нет, — Диве отчаянно замотала головой. — Не сейчас. Сначала я должна рассказать тебе кое-что. Не сбивай с мысли!
— Прости, — отозвался он тихо. — Я здесь.
Диве глубоко вздохнула, чувствуя, что сама она сейчас предпочла бы быть, наверное, где угодно — но вот только не здесь. Но… если Эт примет её — это, действительно, навсегда. Таково драконье проклятие: он просто не сможет выбрать кого-то другого.
Как сама Диве, которая уже станцевала.
У которой другой пары уже никогда не будет.
Только вот Эту нельзя позволить совершить ту ошибку, о которой он всю жизнь будет жалеть. Женщины уже поступали с ним, как с вещью. И, кто бы там что ни думал, Дивера не сомневалась ни секунды: и принцу, и шлюхе одинаково мерзко чувствовать себя использованными — язык этой боли един для всех.
— Диве? — мягко позвал он. — Что бы там ни было, мы можем поговорить об этом потом.
Сейчас или никогда.
— Я всего лишь хотела спросить, какой эпизод из моего прошлого тебе снился.
Из комнаты, казалось, выкачали весь воздух. Дракон смотрел на неё, застыв, как изваяние.
— Драконы моего мира после первого танца обмениваются снами о прошлом, — заговорила она быстро. — Не помню, зачем, но факт остается фактом. Я вот видела эпизод со звездными сферами. Ну, тот браслет. Он был роскошен, кстати — я никогда не видела украшения красивее. Намного лучше всяких тяжелых побрякушек, которые мужчины надевают на женщин, как сбрую на улитку, чтобы доказать свой статус.
Эт молчал. Его зрачок подрагивал, точно не мог определиться: смотреть на неё драконьими или человеческими глазами.
Она прокашлялась.
— Так что снилось тебе? Ответь, мне интересно.
Он покачал головой, глядя на неё почти с ужасом. Так напугать большого, сильного дракона — а ты хороша, Дивера!
— Смерть мамы? Как я просила еду у охранников на стене? Первый рабочий день в доме у маман Готэ?..
— Последнее, — голос у дракона стал неровным и скрипучим, как заклинившая самоходная установка.
— Оу, — Диве криво улыбнулась — с каждой фразой диалог давался всё легче. — Мне жаль. Надеюсь, тебе удалось проснуться до начала основного действа — при всей любви Плесени к молодому мясу, обращаться он с ним не умеет.
Дракона отчётливо передёрнуло.
— Не говори о себе так, — его голос звучал жёстко и повелительно, но её это лишь раззадорило.
— Но почему? Все девочки вроде меня похожи на куски мяса, лежащие на витрине, — отозвалась Диве. — Я…
Голос всё же сорвался. Она на миг замолчала, закусив губу. "Тряпка, — подумала она зло. — Ты — тряпка, мерзкая слабачка, а не гордая драконица. Хватит мямлить! Не смей плакать, или умолять, или сбиваться. Не сейчас! Ты должна закончить этот разговор без театральных нот, с гордо поднятой головой, иначе ты вообще ничего не стоишь."
— Я не жалею, — в её голосе звенели вызов и надрыв. — Меня никто не заставлял. Я хотела есть, и жить… после трёх-четырёх дней без еды многие вещи становятся проще. Возможно, были другие варианты, возможно, я смогла бы найти другую работу, возможно, мне стоило быть сильнее. Возможно, но у меня не получилось. Тогда в Чу было очень нелегко, особенно женщинам, все держались за места двумя руками, но в дома удовольствия сотрудницы нужны всегда. Особенно очень юные и относительно симпатичные, на всё согласные, те, кому некуда больше идти… В любом случае, это был мой выбор. Мне некого в нём винить. Ни маман Готэ, ни стражей, которые сдали меня ей с рук на руки, ни Плесень, никого. Я сама согласилась.