ить нечего, так зачем терять друг друга? Но не тут-то было. Началось с того, что сестрица моя замуж выходить надумала. Мне женишок сразу не понравился. Ладно что не наших краёв птица, так ещё и какой-то странненький — тощий, дёрганый, с книжечками в обнимку постоянно и глаза такие, вроде как не здесь. Зато говорить красиво мастак, это да, вот так сходу познакомился с Аннэль и сказал: люблю тебя, значит, великой любовью, ты моя муза и дальше прямо по тексту. И ухаживать принялся — красиво так, со стихами, серенадами и прочей подобной прелестью, и вроде бы радоваться мне надо было бы, что нашла сестрица счастье свое, но было в нём что-то не то. Но мне-то что? Ей с ним быть, потому и не вмешивалась, а он к тому моменту уже и к ней переселился почти, жил все то время, когда не ездил в Жоршу пьески свои продавать. Ну, я грешным делом через полгодика решилась с сестрой о личном, о женском перетереть, начала рассказывать про своего тогдашнего (я его Кабанчиком называла, он в постели в сама понимаешь какой момент похрюкивал забавно). И знаешь, что она мне в ответ вывалила?
— Что?..
— Мол, она о подобном слышать не желает, а с женихом у них до свадьбы чистые отношения, и никаких тебе дел.
— Да-а… — протянула Элена, округлив синющие глаза, — Вот это приплыли, что называется.
— Я сама была в шоке, что характерно! Думаю, точно что-то не так с мужиком. Сама подумай, у нас не какое-то Ирребское Царство, где простыни вывешивают! И то там девочки вполне себе исхитряются и сесть, и съесть, и девственницей остаться, потому что не дыркой единой жива баба, как говорится, и выбрать есть из чего.
— За это стоит выпить! — оживилась Элена, — Звучит как тост.
Ирейн сдавленно фыркнула, но поддержала, поому что женские разговоры — они иногда совсем не такие, как мужчины их представляют, а за подобное и вовсе грех не выпить.
— Ну и дальше-то что было?
— Что, что, — буркнула Лиз, — Потом они поженились, только вот сестрица какой-то все более огорченной казалась, расстроенной, общаться со мной хотела все реже, наводящие вопросы игнорировала. Я уж не знала, что делать, но тут подвернулся случай: увидела я этого красавца на улице, пригласила в трактир — выпить да поболтать по-родственному. Напрямую о личном и интимном, конечно, у зятя не спросишь — но, думаю, хоть пойму, что за человек, при сестре-то с ним и словом не обмолвишься. И все у нас вроде как забавно складывалось, пока он мне под юбку не полез.
— Чего? — вытаращила глаза Элена.
— Вот именно того самого! Я от таких несрастух в такой шок впала, что хоть падай, хоть рожай. Даже по роже не двинула, так, пихнула слегка и спрашиваю вежливо так, типа что ты, мол, делаешь, недоношенный плод любви двух вусмерть бухих дворфов мужского пола?
— А он что? — судя по тому, как Элена молотила хвостом, рассказ её крайне увлёк. Ирейн, переживавшая в свое время сей весьма волнительный период вместе с Лиз, историю эту знала отлично, а местами даже видела воочию, таких сильных эмоций не испытывала, но все равно кривилась, вспоминая дивную речь слегка нетрезвого мужчины, которую слышал тогда весь трактир.
— О, ты бы послушала, что он мне поведал — закачаешься! — всплеснула рками Лиз, — Мол, Аннэль — его муза, духовное воплощение женщины или нечто в этом роде, тот идеал внеземной чистой любви, который он вовсе и не собирается порочить плотской грязью. А я, мол, женщина земная, грязная и низменная, воплощение всего хронического…
— Хтонического, — вздохнула Ирейн.
— Один ляд! И его тоже. В общем, целую речь про земную и неземную природу женщины толкнул! Ну, и я его вытолкала — пинками за дверь, а сама осталась напиваться, воображая сестрёнкину развесёлую семейную жизнь. И с одной стороны как-то злорадство даже брало — за что боролась, как говорится, но с другой… Неземная женщина, муза, духовный идеал — звучит хорошо и красиво, но мы-то куски мяса, как ни крути. Это вроде бы лестно — быть прекрасной и возвышенной. Но мы-то ходим на нужник, чувствуем недомогания каждый месяц, хотим любви не только в серенадах, и это просто нормально. Какая должна быть вава в голове, чтобы отделять одно от другого?
— Да уж, — пробормотала Элена, — Вот уж бескрайнее семейное счастье с творческим человеком как оно есть! Но вообще, должна тебе сказать, что некоторые действительно так и живут: чистые свободные отношения и что-то вроде; тут каждый по-своему с ума сходит, если честно. Вообще, люди не всегда спят с теми, кого любят, и не всегда любят тех, с кем спят — это я ещё на родине усвоила, в прошлой жизни, можно сказать. Эта самая любовь, она порой ой какие странные формы принимает…
— Ты дальше слушай, — ухмыльнулась Ирейн, — Я сначала тоже о подобном подумала, но тут другой случай.
— Ага, — невесело усмехнулась Лиз, — На следующий день сестрица пришла сюда со скандалом — я, дескать, мужа её соблазняла всячески, потому что завидую ей неимоверно уже много лет, а после её замужества и вовсе обезумела от злобы — при виде их высоких чувств, вестимо. Честно, мы все от таких жизненных заворотов не то опешили — не знали, что сказать и сделать. У меня в первый раз в жизни слов не было, просто стояла и таращилась в её полные ненависти глазищи. Слышала бы ты, что она мне тогда кричала — портовые грузчики бы возрыдали от зависти и удалились вереницей в закат. С тех пор мы никак не общаемся, у сестренки все идёт, как шло: постарела раньше времени, всеми фибрами души ратует за чужой моральный облик и распускает обо мне жуткие слухи. А я просто даже не пытаюсь от них отмыться, потому что даже для меня, со всем моим опытом, их отношения какие-то слишком свободные. Как-то так!
— М-да, — хмыкнула Элена, — Этим обычно заканчивается дело, когда повёрнутые на морализаторстве люди находят друг друга. У меня на родине так Викторианская эпоха началась. То ещё времечко, когда государство особенно полно навязывало людям представления о том, что они должны думать. Чувственные желания тогда считались чем-то стыдным и запретным, нормировалась даже длина ночной рубашки для первой брачной ночи.
— Кошмар, — ужаснулась Ирейн, — Где же это такое было? Откуда ты родом?
— О, — пьяно хихикнула русалка, — Издалека… и когда-то была, как вы — человеческой женщиной, земной до крайности.
12
— Погоди, — нахмурилась Ирейн, — Как так? Ты ведь точно знатная русалка — власть над стихией, способность перемещаться по водным артериям и распрекрасный хвостище. Даже дети знают, что такой только родиться можно! Утопленницам подобная карьера не светит никаким образом.
— Да-да, а то с камушками на шее к воде бежали бы все, кому не лень. Но исключения бывают, — хмыкнула Элена, — Правда, только подтверждают правило. Я, видите ли, родилась человеком в техногенном мире нашей оси — по сей день немного стыдно вспомнить, сколько лет назад. Вот казалось бы, понимаю умом, что уже никогда не постарею и помру только от механического воздействия, но все равно переживаю, что мне перевалило за сороковник.
Лиз с Ирейн несколько озадаченно переглянулись.
— Как и нам, — отметила трактирщица осторожно, — Но отчего ты стесняешься? Тебе как минимум ещё полвека пилить до "девяносто пять — ягодка опять".
— Да-да, — закатила русалка глаза, делая вызывающий уважение своими объёмами глоток из кружки, — И к этому тоже до сих пор не привыкла — что вы живёте по двести лет. Видите ли, там, откуда я родом, срок жизни человека — лет сто, причём последние тридцать-сорок из них омрачены всеми прелестями старения.
— Какой ужас, — пробормотала Ирейн, — Это такая болезнь? Про техногенные миры рассказывают много страшного и чудесного, но я и подумать не могла…
— Вообще-то болезнь, — вздохнула Элена, — По крайней мере, именно такую теорию выдвигает дракон Вон, автор многотомника "Техногенные миры: объективный взгляд, плюсы и минусы, особенности артефакторики". Он утверждает, что причиной подобного явления является закостенение структуры мира, ослабление потоков магии жизни или что-то вроде того. Одно из последствий такого явления — постепенное ускорение внутреннего времени мира, из-за чего моим соотечественникам приходится жить все быстрее с каждым столетием…
— Так, — икнула Лиз, — Я тебя уважаю, но это все немного чересчур, сечёшь? Давай попроще.
— Попроще… Короче, в некотором роде таки болезнь, цена за отказ от магии в пользу технологии. С другой стороны, никто из живущих в моем мире этого не знает, потому их это не особенно напрягает — для них это попросту нормально, потому что иначе они не пробовали.
— Как-то это… страшновато, — пробурчала Лиз, — Мы-то зачитываемся фантастическими книжками о паровых машинах, летающих по небу, коробочках, с помощью которых любой не-маг может подключиться к мировой информационной сети, артефактах связи, позволяющих в любой момент поговорить с кем угодно. А оказывается…
— Ну, все что ты перечислила — правда, — ухмыльнулась Элена, — Но люди там не считают это чудесами — привыкли уже, как ни крути, да и без магии все это ощущается… не так. Хотя, для кого как, наверное. Я вот свою жизнь там полагаю рутинной и бессмысленной, как засмотренный до дыр скучный сериал со смехом за кадром.
— Расскажи! — глаза Лиз горели, как фонари, — Как это было!?
Ирейн склонила голову, пряча печальную улыбку — вот кому бы получить от рождения магию! Лиз всегда была непомерно жадной до рассказов о колдовстве, других землях и петешествиях; правда, не воспользовалась при этом ни единой возможностью уехать — не по мне, так она всегда говорила. Раньше Ирейн казалось это разумным подходом, но теперь она сидела и пьянствовала с иномирной русалкой, на её чердаке жила сказочная принцесса-лебедь, а прошлую ночь она провела в объятиях драконьего князя. И себе самой уже пора было признаться: Ирейн вцепится в глотку любому, кто попытается отобрать у неё эти все чудеса. И подругу трактирщице вдруг стало иррационально жаль, потому что Фло, конечно, была права насчет четырёх стен — на трактирщицу они вдруг начали давить почище гроба.