Итак, решено, цветы будут ждать своего незабываемого часа в тазу.
А мы пока займёмся собой.
Наверное, если б Леськины родители не отъехали по делам в поместье, не зная о творящемся в городе переполохе, и если бы моя тётушка проявляла хоть каплю интереса к светской жизни, мы бы так далеко не зашли.
Но остановить нас было некому.
Наряжаться отправились в мой дом, стоявший на соседней улице. Леди Анель, как всегда после обеда, отдыхала, так что разгулу фантазии юных дев никто не мешал.
— Лесь, а балкон на юг выходит. При таком солнце мы ж все в веснушках будем!
— Гм-м… Ничего, наденем шляпки с вуалями. Так будет по-взрослому и красивее! Эй, ты чего задумалась?
— Тётя Анель говорила, что есть специальные белила от солнца, ими можно лицо намазать. Помнишь, мы читали о том, как привлекательна интересная бледность? А ещё я вспомнила про парик в гардеробной…
— Который мы мерили, а твоя тётушка нас отругала? — Глаза Леськи загорелись: — Локоны там… Все кавалеры с коней попадают! Дай надену!
— Сама надену! — огрызнулась я.
Так и вышло, что на следующий день поутру встречать на балкон прибытие Дланей Правосудия я вышла в бронзовокудром завитом парике, густо набеленная и под вуалью. Подслеповатая родная тётушка меня б, на себя не похожую, при встрече на улице однозначно не признала. Пожалуй, только это и можно было назвать милостью судьбы.
Лаванду, чтобы зря не мять, горничная вынесла прямо в тазу.
— Едут, едут!
— Где, где? — вытянула я шею, привстав на цыпочки.
Рядом с весенне-лазурной мной подпрыгивала бледнолицая Левесеньера в красном платье с обильным кружевом. Ну, немножко слишком… зато так нас точно заметят! Ковры, кстати, мы на балкон повесили только с боков, так, чтобы через вязь чугунной решётки спереди можно было разглядеть и наши расшитые юбки, и новые туфли на высоких каблуках.
Возглавляли процессию конные сабельники в синих мундирах. Именно такие, как мы представляли — молодые, статные, красивые до невозможности. Один, поймав мой взгляд, усмехнулся и закрутил тёмный ус. Мне почему-то стало неловко, глаза сами собой опустились, обрывая контакт.
Главная персона — герцог Ульфрик — ехал перед чередой карет в открытой чёрной лаковой коляске вместе с городским Главой лордом Беруччи. Одет герцог был, несмотря на яркий весенний день, в чёрный камзол с золотым галуном и пуговицами, а лицо… Почему он мне сразу не понравился? И почему я послушалась Леську, толкавшую меня под локоть и шипевшую:
— Цветы, цветы кидай! А то не успеем, проедут!
Мы договорились, что высыплем всю лаванду разом, чтобы получился цветочный дождь. Я схватила медный таз, развернулась, размахнулась как могла широко, чтобы вся лаванда улетела одним махом, — и тут подломился тот самый злосчастный каблук Чувствуя, что падаю, взвизгнула и выпустила из рук посудину, в которой, как оказалось, на дне была ещё и вода. И таз, выплеснув радужную плёнку воды, вращаясь и сверкая на полуденном солнце, по красивой дуге полетел вниз с балкона вслед за охапкой лаванды…
Бутерброды падают маслом вниз. Тазы падают дном кверху. А если близ точки падения есть чья-то голова, то и прицеливаться не надо — таз сам её найдёт. Мой отыскал безошибочно. Счастье, что не герцогскую, а всего лишь кучерскую. Я в ужасе начала пятиться назад, глядя на облитую водой и усыпанную цветами фигуру в малиновой ливрее, голову которой теперь венчал сияющий в лучах солнца скособоченный таз.
Леська ахнула.
Гнедая лошадь ехавшего сбоку сабельника заржала, заложила уши и попыталась встать на дыбы. Соседняя вороная, наоборот, шарахнулась и по-собачьи присела.
Городской Глава выпучил глаза и на всю улицу выдал длинную тираду из слов, которых благородным господам знать не положено.
Встречавшая кортеж толпа горожан радостно заулюлюкала и захохотала.
Герцог вперился злобным взором в наш балкон.
Леська уронила веер и даже не юркнула, а выпала в завешенную тюлем дверь.
А я, я — с перепугу забыв про сломанный каблук, сделала шаг назад, оступилась и плюхнулась прямо на попу с богатым турнюром. И только и смогла, что закрыть лицо веером, испуганно моргая глазами поверх кружевного края.
И почему-то, несмотря на гомон и крики толпы, цокот копыт по булыжной мостовой, я ясно, будто рядом, расслышала разговор в остановившейся прямо под балконом коляске.
— Кто такая? — совершенно спокойным холодным голосом задал вопрос герцог.
— Эльма Эл’Сиран, ваша светлость, — торопливо отозвался Глава. И заискивающе продолжил: — Это она от смущения, девочка совсем молоденькая. Она из семьи богатых землевладельцев, уже четыре века живущих в Меровене. Простите бедняжку, сирота она, живёт под опекой тёти.
— Богатые, говорите? Тётя? Не кровная родственница? Ну-ка, расскажите мне эту историю поподробнее…
С этого всё и началось.
На городской бал по случаю прибытия владетельного вельможи я идти отказалась, хоть приглашение получила. Страшно было представить, как все вокруг станут смеяться, обсуждая злополучный медный таз. И — нет, я не стану сейчас об этом даже думать! — сколько эту посудину будут поминать мне потом.
Тётушка, до которой слух о последних событиях ещё не дошёл, попыталась выспросить, что стряслось. Но я отговорилась, что, мол, на солнце долго стояла, а теперь дурно так, что не до бала, голова кружится до невозможности. Да, да, мне ужасно жаль, но что же делать? Какие тут танцы и реверансы, когда на ногах еле держишься? Нет, кровь пускать не стоит… я тихонько полежу, и всё само пройдёт. Это же не последний бал?
Зря, зря я не рассказала тёте, в чём дело. Да, та отругала бы, может, даже наказала… но тогда бы для неё не стало неожиданностью внезапное приглашение в особняк городского Главы. И тётя была бы готова к разговору. А я, всю ночь провертевшаяся на кровати без сна и задремавшая лишь под утро, и понятия не имела, какие тучи сгущаются над моей неразумной головой.
Гром грянул, когда я вышла к обеденному столу, а тётушка Анель вернулась из дома лорда Беруччи, где остановился важный гость.
На достойной леди не было лица.
Буквально. Интересная бледность безо всяких белил. Такой я ещё тётю не видела. А та уставилась на меня с непонятным жалостливым и беспомощным выражением на лице:
— Эль, деточка моя глупая, что ж ты натворила и почему не сказала мне? — вздохнув, уронила на пол вышитый бисером изящный ридикюль и упала в кресло сама. Обернулась к вошедшему следом кучеру, а по совместительству мажордому Тоду: — Никому не открывай! Если спросят, леди Эль больна, прямо при смерти, мы ждём лекаря. Да, пошли кого-нибудь за доктором Летиром!
Я — при смерти?
Ну да, спала ночью я плохо, зато позавтракать успела хорошо. И вроде ничего ядовитого не глотала. Больше похоже, что умирать — прямо здесь и сейчас — собралась сама тётя Анель. Что с ней?
— Я от нашего главного городского взяточника и казнокрада, — будто услышав мой вопрос, поджала губы тётя. — Только дело не в нём. Пойдём к тебе в комнату, поговорим! — Обернулась: — Тод, как придёт доктор, проводи его к нам.
Что же случилось?
Почему-то казалось, что нечто очень серьёзное.
Я угадала. Даже не серьёзное — фатальное.
Длани Правосудия Владыки всея Сорренты, герцог Ульфрик Тауг Эл’Денот не собирался прощать безмозглую криворукую наивную перепёлку, принародно нацепившую его кучеру на голову таз. Тем более что перепёлка оказалась на диво жирной, то есть перспективной в плане ощипывания и потребления в том или ином виде. А в том, что его светлость с данными Владыкой полномочиями, влиянием и связями и меня, и тётю пережуёт и косточки выплюнет, сомнений не возникало. Это понимала даже я. Наивная и неопытная — не значит дура.
— Эль, ну-ка, расскажи мне, и очень подробно, что вчера произошло? — строго обратилась ко мне тётя, не успели мы присесть на край кровати под кисейным балдахином.
Я заёрзала. Потупилась. Натянула на коленях подол. Сжала кулаки. Случись такое с кем другим, я б ухихикалась, живописуя происшествие. Но сейчас отчего-то было совершенно не до смеху.
— Дырку глазами в подоле просверлишь. Давай уж!
— Мы хотели букеты с балкона бросать, а вместе с цветами улетел таз. Потому что подломился каблук, — выдавила я краткую версию происшедшего.
— Понятно. То есть покушения на жизнь и честь Дланей Владыки вы не планировали? Кстати, вы — это ты и Левесеньера Эл’Легарт?
Какого покушения? И как кого-то можно убить медным тазом? Разве что его булыжниками вместо цветов нагрузить… но такой и не выронишь, потому как не поднимешь. Но, выходит, меня обвиняют в каком-то покушении? Мама… во что я влипла?
К слову, то, что Леську назвали полным именем, не значило, что тётя на неё сердится. Просто до того, как стать вдовой, она почти двадцать лет была женой моего дяди, уважаемого судьи, причём жили они в Кентаре, большом городе на полпути к столице. И по-женски любопытная леди Анель, обнаружив неженские острый ум и деловую жилку, не стеснялась ходить в суд и давать облечённому властью мужу советы. К которым тот охотно прислушивался. Потом, когда лорд Филинт Эл’Сиран решил отойти от дел и отправиться на покой, они с леди Анель перебрались в Меровен, поближе к остальным родственникам. Кстати, и тут, пока дядя был жив, он, точнее, супруги вдвоём вели дела самого разного толка. Недаром целую стену в гостиной занимал стеллаж с книгами в потёртых тёмных кожаных переплётах. Я по совету тёти их читала. Сначала бурчала под нос, зевала, а иногда жульничала, подкладывая под талмуд с описанием судебных тяжб любовные романы, которые девице с ветром в голове казались намного занимательнее. Но с какого-то момента, примерно года полтора назад, до меня дошло, что распутывание дел о наследстве или делёж земли, когда половина свидетелей врёт, причём сразу и не скажешь — какая именно, намного интереснее выдуманных историй идеальных дев и безупречных лордов. Уж очень те все были подозрительно одинаковые: временами казалось, что прочёл одну книгу — прочёл все. Правда, тётя строго-настрого велела никому не говорить, что я вместо романтических сказок, чтение коих приличествует юным леди, жгу свечи до утра и хихикаю, а иногда и ржу во весь голос, разбирая очередной судейский казус или выискивая несуразность в заковыристом деле.