— Вдовствующая Владычица Вернель была покровительницей Кабана, именно она дала ему должность Дланей Правосудия, — поделилась я сведениями, полученными от тёти.
— Откуда знаешь? — прищурился фей.
— Слышал, причём сведения точные. Но, полагаю, в его отсутствие за тобой почти наверняка станут присматривать. Насколько я понимаю характер Кабана, он — ревнивый собственник… Заподозрит, что у тебя есть другой, неприятностей не оберёшься.
— Я вчера выходил через сад в мужской одежде. Полюбовался на шпика у ворот со спины и пошёл по своим делам. Хотя жуть…
— Что жуть?
— Девичьи ужимки липнут! Попробовал бы сам — понял бы!
Прикусила губу, чтоб не захихикать тоненьким девичьим голоском.
А Сейсиль отчего-то уставился на меня. Я даже поёжилась. Чего разглядывает-то? Неужели что-то заподозрил?
— А знаешь… — протянул фей.
— Чего знаю? — напряглась я.
— Знаешь, из тебя девица бы вышла хоть куда. Стан стройный, усов нет, глаза большие, кожа чистая, ты невысокий и, если приглядеться, тонкокостный… — начал он перечислять медленно, с томительными паузами между словами.
Так и есть, заподозрил! И как быть? Признаваться или делать вид, что не понимаю, о чём он?
— Точно, — фей склонил голову набок, выражение лица было преехидным.
Издевается, гад!
— Платье я тебе одолжу, шиньон подберём…
— Гррррр!!!
— Вот только с манерами у тебя беда! — победно закончил Сейсиль.
И замолчал.
Так это что, была шутка? Или нет?
— А если серьёзно… — опять заговорил он.
Да что же этот гад творит-то! Сказал бы прямо, а то уже всю душу вымотал!
— Если переоденешься девицей, Кабан тебя точно не узнает. Запомни, может, пригодится.
— Запомню. — Благодарности за преподнесённую дивную идею в моём голосе не звучало.
Кабан меня в столицу не взял. Отбыли он, Мерзьен, кучер Ырнес, повар, пара горничных, полэскадрона сабельников и гора багажа. В тёмную лаковую карету таки ж впрягли меровенцев, но только ту пару, что без явной придури. Два старых герцогских вороных тащили ещё одну карету с сундуками и прислугой.
Мне наказали присматривать за Фаршем с Кусакой и исполнять прихоти феи. К корреспонденции меня, увы, не подпустили, Мерзьен сказал, что та подождёт возвращения хозяев. Жаль. Я бы покопалась, глядишь, что интересное и нашла. Правда, после нытья о том, как жажду приносить пользу, на меня повесили отчётность по хозяйственным расходам, но добавили, что по возвращении строго проверят!
Старшим в доме остался мажордом Филикс. Охрана сабельников по периметру драматически поредела — в сторожке у ворот меланхолично куковали лишь двое, да и те скорее для статуса, чем для защиты.
Сейсиль был не в духе — он жутко переживал, что Кабан мог взять бумаги на поместье с собой и использовать его фамильное достояние в качестве подарка, чтобы укрепить какой-нибудь старый союз или заключить новый.
Я утешала, как могла. Напомнила, что вельможный упырь слишком жаден, чтобы вот так раскидываться добром: вон сколько из него какие-то серёжки выбивать пришлось! А тут — целое поместье! И что вообще, нечего стенать. Пусть переодевается в штаны и отправляется выяснять, как делать ключи.
Сейсиль закивал и невпопад сообщил, что случайно наткнулся на трактир с отличным бренди.
— Бренди наш мажордом любит! — фыркнула я. — А кто заливает горе, утонет сам!
Кстати, в отсутствие Кабана было велено пускать фею в библиотеку, оранжерею, розарий, кормить, поить, катать на лошадях, развлекать, выделить одну из гостевых комнат для отдыха… Но в кабинет, даже за книгами, даже в присутствии мажордома, — чтоб ни ногой!
Сначала я расстроилась… А потом задумалась: не значит ли это, что у мажордома тоже есть ключ? Идея казалась разумной, потому что в любом доме, где по вечерам зажигают свечи, может случиться пожар. И тогда надо успеть вынести то, чем сильнее всего дорожит хозяин.
Логично?
А поскольку делать особо было нечего и других идей не имелось, я начала следить за мажордомом. Надо сказать, что пожилой господин вёл себя адекватно и достойно, к горничным не приставал и, кроме излишней говорливости, имел лишь одну слабость: дорогое крепкое спиртное. Буквально на второй день мне удалось подсмотреть, как Филикс грабит герцогскую горку, изъяв и сунув под полу камзола пузатую едва початую бутыль с содержимым цвета крепкого чая, а потом раздвигает оставшиеся бутылки, чтобы скрыть убыль.
На следующий день мажордом выполз из комнаты к обеду, а бутылка, в которой осталось меньше пальца, вернулась в горку.
С феем мы пересекались почти каждый день. Тот проводил в особняке изрядную часть времени, читая в библиотеке или гоняя горничных: «Нет, я хочу сюда букет именно жёлтых роз! Да-да, жёлтых! Ты глухая или глупая, милочка? Розовые на этот столик абсолютно не годятся!»
Мажордому доставалось не меньше прочих, а бегать в его возрасте было уже затруднительно. Достойный господин вздыхал и с тоской косился на горку.
Фей, кстати, сумел разыскать пожилого мастера, умеющего открывать замки и изготавливать копии ключей. Предлогом для знакомства и расспросов стали якобы потерянные ключи от собственного дома фея. Но дальше дело застопорилось: мастер выглядел человеком абсолютно порядочным и ни во что незаконное встревать бы не стал. А кроме того, оказалось, что слесарное дело не для белоручек: напильник и мозоли от него, чёрная, намертво въедающаяся в кожу железная пыль — это то, что леди однозначно противопоказано.
— Ладно, — вздохнул сидящий в ландо фей, тогда поступаем так. Говоришь, мажордом облизывается на бутыль шестидесятиградусного вирланского сотэра? Значит, сегодня я заставлю его распечатать бутылку. Пальчик розой уколю и потребую ватку с тем, что во-о-он в той бутылке, потому что спирт ручки обожжёт. А потом пожалуюсь, что больно, и немного приму внутрь. Отчего и усну. А дальше по обстоятельствам.
Я зафыркала, представив картину.
Но вообще-то мы рискуем…
Дурные идеи — самые прилипчивые. И в то же время самые соблазнительные.
Перед этой — напоить мажордома, обыскать и изъять у него ключ — устоять было невозможно.
В особняк мы прикатили к обеду. Я отправилась распрягать коней, а помахивающего веером фея понесло в розарий за свежим букетом для украшения стола.
Вернувшись в дом, я стала свидетелем сцены, как три горничные тщетно пытаются угодить госпоже, двигая хрустальную вазу с розами по столу туда, сюда, вправо, влево, тем боком, потом другим… Пока поражённая бестолковостью прислуги леди не захлопнула негодующе веер и не ткнула им в сторону растерянных горничных, скомандовав:
— Отойдите, я сама!
И немедленно укололась.
Поднялась новая волна суеты, уже с участием мажордома и облюбованной бутылки.
Я под прикрытием бархатной портьеры уткнулась лбом в стену, стараясь не ржать слишком громко.
Закончился спектакль тем, что две горничные подхватили под белы руки отведавшего сотэра фея с обмотанным салфеткой пальцем и повели отдыхать в гостевую комнату. Третья ошалевшая горничная смотрела вслед, утирая рукавом пот со лба. Не иначе как вспоминает с нежностью и щемящей тоской милую и тихую Дурпилтиху…
Зато мажордом, ради которого и пострадали служанки, оправдал наши надежды. Подхватил бутыль со стола, пробормотал, что лично отнесёт её в горку — и ожидаемо не донёс. Сунул под полу камзола и с похвальной резвостью удалился в сторону своей комнаты.
Отлично! А дальше что?
До возвращения Кабана ещё минимум пять дней — вдруг Филикс решит растянуть удовольствие?
Хотя вряд ли. «Леди Сейсиль» запросто может потребовать завтра к обеду «того сотэра, который пробовала вчера» — и что он тогда будет делать?
Когда составляли план, условились мы так раз комната мажордома рядом с моей, мне и выяснять, напился он или нет. Если «да», я должна пройти в холл, откуда начиналась парадная лестница на второй этаж и где вечерами обычно горели два трёхрожковых канделябра, и задуть на правом крайнюю свечу. Это станет сигналом для фея.
Его задача — незаметно спуститься вниз и прокрасться ко мне, благо, планировку дома он уже давно наизусть знает. Потом вместе обыскиваем мажордома, у которого какой-то пунктик по поводу замков, отчего он никогда не запирается, вливаем в того по ходу дела ещё полстакана спиртного, чтоб не вздумал проснуться не вовремя, и идём обследовать кабинет.
Сегодня утром фей не без гордости сообщил, что уже научился открывать все двери в своём доме отмычками. А в мебель редко встраивают сложные замки. Он не уверен, но надеется справиться. Главное — царапин не оставить!
Следующие три часа меня трясло. Я сидела на кровати в комнате, без конца косилась за окно, ожидая, когда же начнёт смеркаться, и ломала пальцы. Немного подняло настроение раздавшееся из-за стены похожее на гудение пение. Определённо, мажордом начал праздновать.
Уже после того как стемнело, я решилась. Одежду выбрала серую, сапоги на мягкой подошве. А ещё заранее притащила с конюшни масляный фонарь с заслонкой — им пользовались, если нужно было что-то сделать ночью, не потревожив лошадей, хотя лично я считала такое баловством. Но сейчас эта причуда оказалась весьма кстати. Не зажигать же свечи, сияние которых в окне может заметить кто-нибудь со двора?
Последнее, что сделала, — проверила, висит ли на шее моя ладанка с землёй из склепа. Ну, Фейли, моя прапрапра, помогай!
Мажордом был свински, абсолютно, беспросветно пьян. Лежал по диагонали кровати в одной кожаной туфле с квадратной пряжкой и храпел в потолок. Полуразвязанный шейный платок сполз набок. В знакомой бутылке, стоявшей на тумбочке рядом, осталось меньше трети. Отлично! Не похоже, что до утра этот любитель горячительного проснётся, даже если мы тут организуем не тихий обыск, а локальный разнузданный шабаш с танцами и барабанным боем.
Удовлетворённо фыркая, потрусила по сумрачному коридору к центральному холлу, притормозила у портьеры, высунула голову, осмотрелась, чтобы убедиться, что в холле никого, и, подойдя на цыпочках к канделябру, дунула на свечу. Огонёк затрепетал и исчез, от фитиля потянулся тоненький дымок. Вот так! Можно возвращаться…