– Может, это мне, старому мудвину, наказание на старости лет? – Константин Константинович расположился на одном стуле, а на второй положил ноющую ногу.
– Кость, мир не вокруг тебя крутится. Ты правда думаешь, что это случилось с Яной, чтобы тебя уму-разуму научить? Старый ты мой маразматик. – Она достала хрустальную пепельницу, поставила на стол и села рядом с ним.
– Не знаю, Галь. Просто я до этого момента не думал, что на душе может быть так мерзко. Особенно когда твою дочь предают. – Он потянулся к стакану, в котором разболтал валерьянку, валокордин и пустырник. – А почему ты так холодно отреагировала, мол, ничего страшного, подумаешь?
– Ты так и не понял? – Она понюхала, что за зелье он пьет, и поморщилась.
– Нет. – Залпом опрокинул в себя успокоительное Янин отец.
– Чтобы если вдруг она решит его простить, то знала, что я ее пойму. Нет ничего страшнее, чем прощать предательство и чувствовать себя за это виноватой. Поэтому я столько молчала. Ни тебе не говорила, ни матери, даже Ольке Славяниной не ляпнула, а ты знаешь, как мы дружили, пока она в Таллин к внучке не уехала. Я рада, что наша дочь оказалась смелее и честнее меня. Эта рана до конца никогда не заживет, но с годами затянется. Просто Яна станет другой. Не хуже, не лучше – просто другой.
– Такой же хладнокровной, как ты, например? – Константин Константинович опустил глаза, оценивая наконец трезвым взглядом прейскурант за измены. – Вообще людям верить перестанет? – Его седая голова беспомощно упала на руки. – Вы же не виноваты в том, что мы член в трусах удержать не умеем.
– Кость, удивишься, но женщины виноваты настолько же, насколько и вы, изменники, – немного помолчав, нашлась с ответом Галина Ивановна. – Потому что мы терпим. Все терпим! Потому что кто-то когда-то решил, что нужно терпеть, прощать ради сохранения семьи, ради детей. Или из невозможности разменять квартиру. И я горжусь Яной, что она ушла, что не стала соглашаться с обществом, что измена – это норма. Что, несмотря на наш лживый и фасадный брак, она не растеряла семейные ценности в алчном и продажном мире. Может, и не зря играли в идеальную семью столько лет. Не знаю.
Ее муж молчал и не двигался, так и сидел лицом вниз, вцепившись пальцами в копну волос.
– О чем задумался, Кость?
– Если бы у меня было больше сил и я мог нормально ходить, я бы его убил. И даже на суде потом бы улыбался, когда бы мне приговор зачитывали.
– И Яна бы себя за это не простила… За грехи близких мы расплачиваемся не меньше, чем за свои.
Замаскировав дикое похмелье черными очками, Яна заявилась в автосалон на встречу с Колей. Ее «жука» забирали по хорошей цене. Хоть машина и не новая, Коля сумел отстоять ее и убедить, что автомобиль представляет интерес для любителей «раритета».
Доверенность с правом перепродажи делать было некогда, поэтому пришлось выдергивать Яну из дома для сделки. Да и Коля очень хотел увидеться с ней, пусть даже и в формальной обстановке.
Яна приехала без макияжа, с распущенными волосами, в кожаной куртке и рваных джинсах. Так уж вышло, что он всегда видел ее в будничном облике: то в пижаме, то в свитере. Он все ждал возможности встретиться при полном параде: чтобы она надела одно из тех платьев, в которых фотографировалась на красных дорожках и в заграничных поездках.
– Ну что, забирают у меня жесткокрылого, да? – Яна поцеловала щеку с мелкой щетиной. Коля обрастал молниеносно, хоть станок в кармане носи вместе с ксивой. – Теперь я официально пешеход?
– Доставай бумажки, пойдем, сплавим «жучару». Пока оформлять будут, можно и по кофе, ты же обещала как-то раз. Когда-то в октябре месяце…
Яна засмеялась, вспоминая их знакомство. Кто бы мог тогда представить, что все так обернется?
За столиком Коля быстро опрокинул в себя чашку горячего «американо» и заказал еще. Яна ждала свой салат и наблюдала, как он напряженно держится.
– Пойду руки помою. Ты со мной? – Яна вскинула бровь и провела рукой по его груди, намекая, что хотела бы уединиться с ним.
– Нет. Я что-то уже с полным животом кофе, посижу лучше.
– Ты серьезно? Ну ладно. – Яна вдруг ощутила отторжение, будто сплетенные мимолетной страстью, они разлетались подобно частицам отправившейся в небытие погасшей звезды. Что изменилось за сутки? Или она себе сочинила близость на пустом месте? Дитя искусства.
Ковыряя салат, Яна старалась пробудить страсть в любовнике: наглаживала колено, укладывала его руку себе на плечо, так, чтобы кисть коснулась груди, ненароком соскользнув. Раньше, она уверена, Коля бы не усидел смирно и сам потащил ее в туалет. Рьяно. За волосы.
Когда бумажные муки закончились и деньги за машину были на руках, Яна начала предвкушать, как они вместе поедут к ней. Может, на публике просто погас? А во мраке кулуаров вновь вспыхнет животный трепет?
– Коль, сколько я должна тебе за помощь? – спросила она, усаживаясь в его машину.
– Эй, не обижай меня! Я ж по-дружески помог, что ты из меня меркантильную падлу делаешь?
– Хм. А мы друзья? – Яна кокетливо провела рукой по его коротко стриженным волосам цвета воронова крыла.
– Конечно. А то стал бы я с тобой носиться как с писаной торбой! Знаешь, сколько своей работы я скинул на Саню, напарника? Он тебя ненавидит уже. – Коля выезжал с парковки и внимательно смотрел на дорогу, игнорируя Янины ужимки.
– Что-то новое. Раньше меня ненавидели только бабы моих друзей, а теперь вот и мужики. Ну да ладно. – Яна отвернулась от него и уставилась в окно. – Я так рада, что все закончилось, Коль.
– Ты про ситуацию? Или про нас с тобой?
– Про ситуацию, конечно! – Она легонько толкнула его кулаком в бок, чтобы выразить возмущение его предположением. В голове прокручивались вчерашние и сегодняшние события, среди которых она так и не отыскала причин его отстраненности.
– Ну что? Поднимешься ко мне на кофе? Я замки поменяла и постельное белье новое купила, чтоб ни духу прошлого. – Яна выкрутила обаяние на максимум, чтобы уж точно растопить лед между ними.
– Если я сейчас двину к тебе, не только Саня, но и товарищ начальник мне отвесит. Пора спасать граждан от оборотней в погонах и вурдалаков с кокардами. Я же нужен этому городу, – спародировал он Бэтмена.
– Хреново, что ты такой хороший мент. – Яна скрестила руки и поникла. – Ладно, беги спасать Готэм, человек – летучая мышь. Когда теперь увидимся?
– Ян, не порти мной свою жизнь. – Коля разблокировал замки дверей, чтобы она смогла выйти. – Моя миссия выполнена.
– Да ты чего? У меня для тебя еще много уровней с интересными миссиями. Давай поиграем! – Этот диалог застал ее врасплох.
– Ян, есть люди для войны, а есть – для мирной жизни. Я – не для мирного времени.
– В смысле? – Она развернулась к нему корпусом и ловила каждое мимолетное движение его глаз и губ, пытаясь разгадать, что же за тараканы влезли в его голову, и судорожно соображая, каким дихлофосом их травить. – Я никогда не дам тебе ту жизнь, которая тебя устроит. Мент – это склад сознания. Меня нельзя ни изменить, ни перепрошить. Я хорошо умею решать проблемы, в рамках своих возможностей, конечно, а все обыденное вроде ужинов и игр в нарды – это не про меня. Просто поверь мне, я сейчас пытаюсь вывести тебя из игры, правил которой ты не знаешь. Да и не надо тебе.
– А ты знаешь, какая мне нужна жизнь? По каким правилам?
– Я знаю, что если останусь сейчас, то себя не прощу. Но если что – звони. Я всегда тебе помогу.
– Спасибо, как-нибудь сама справлюсь.
– Ты мне потом спасибо скажешь, что не усложнила мной и без того непростую жизнь.
Яна терпеть не могла, когда за нее решали. С тех пор как Никита обесценивал ее чувства и диктовал, что нужно испытывать, о чем париться, о чем нет. И теперь этот, с погонами, – туда же.
Квартира обратилась огрызком пространства, где воспоминания блуждали эхом, настигая даже в самых укромных углах меланхоличными бемолями. Яна уже невольно позволила Никите оставить рубцы на сердце, но только не четкие следы в доме. Чтобы не дрейфовать на льдине по холодной бездне воспоминаний, она принялась избавляться от вещей, к которым прикасался без пяти минут бывший муж. Нещадно выбрасывала ворсистые банные полотенца, которыми он обтирался после душа, выносила к мусорным бакам постельное белье, на чьем хлопке они сплетались липкими телами, и даже подушки, о которые Никита терся влажными волосами. Посуду, помнящую скрип его ножа и вилки, раздала соседям. Книги выставила на широкий подоконник между этажами, к кадке с вербеной.
Так несколько дней Яна провела в резиновых перчатках, надраивая полы, будто провинившийся юнга палубу. Но неизбежность понедельника на удивление ее радовала. Ведь работа – лучшая панацея от упаднических настроений.
Жизнь начала возвращаться в привычное русло. Работа закипела в своем нормальном темпе: согласование эскизов, пошив костюмов, съемки, прогоны спектаклей – Яна любила эту суету постоянных встреч, энергичный ритм каждого дня, ни одной пустой строки в пухлом ежедневнике.
Глава 12
Пышные юбки шуршали по́лами, оставляя после себя россыпь из бисера и пайеток. Ладонью Яна разглаживала шаль на плече у статистки, чтобы посмотреть, не будет ли рябить в кадре. Губы привычно сжимали головки булавок. Художники по гриму между дублями сражались в преферанс не на жизнь, а на смерть. Благородная дива бальзаковского возраста, теперь игравшая гувернантку, штемпелем стучала по конвертам на камеру, тяжело вздыхая. Выйдя из задымленного павильона покурить на задворки, Яна уткнулась в забор, за которым поскрипывали, притормаживая на повороте, поезда. Шпалы пахли креозотом, это возвращало ее мыслями в электричку до Солнечногорска, что отходила с кишащего вороватыми цыганятами Ленинградского вокзала. А там, измазавшись вареной кукурузой, она прыгала в кряхтящий автобус до заветного Татищево. Зря Яна тогда не осмелилась потискать псов с шершавыми языками.