– Ян, – Коля снова остановил машину, но блокировку с дверей не снял, – если ты сейчас выйдешь, то у тебя не так много вариантов: или ты отъедешь лет на двенадцать, или тебя просто смоют в какой-нибудь водоем в Брянской области.
– Ты считаешь, что это справедливо? Вот это все? – Яна кричала, у нее из глаз лились грязные графитовые слезы, смывая остатки макияжа. – Я не заслужила, чтобы меня наказывали за то, чего я не совершала. Муж и жена – не одна сатана. Я не хочу расплачиваться за его грехи. Куда смотрит Бог? Просто ответь мне: куда он смотрит?
– Забудь про справедливость. Ее нет.
– А Бог? Он есть? – Яна убрала руку от двери и потянулась к сигаретам.
– Для меня нет разницы, есть там что-то или нет. Это никак не влияет на мои действия. Вообще странно говорить о Боге, когда от тебя разит алкашкой и потным мужиком.
– По-моему, говорить о Боге, как говорить о сексе, можно только с кем-то близким, – вдруг обронила Яна. – Сегодня просто подумала: зачем я тогда всю жизнь старалась из кожи вон лезть и быть хорошим человеком? Смысл? – Она продолжала плакать, размазывая кулаками тушь по щекам.
– Вернуть тебя обратно в отель? – Коля включил поворотник, показывая, что готов развернуться. – Или хочешь – выходи. – Он открыл дверь. – Только ты выбираешь, кем быть. И не надо списывать на Бога и обстоятельства. Мне вот правда не до философии. Насущное бы разгрести.
Яна молчала. Она оторопела и больше не дергала дверь, просто кусала себя за губу с опущенной, как у виноватого щенка, разодравшего парадную хозяйскую обувь, головой.
– Я не знаю, как жить дальше. Не знаю, что делать. – Она вцепилась в ворот Колиной куртки.
– Тогда просто ложись спать. Только сначала в душ. А лучше в ванну из мирамистина. – Он вырулил с обочины и двинулся дальше, в сторону своего дома, панельки на набережной Новикова-Прибоя с видом на Серебряный бор.
– Я предохранялась, – зачем-то отчиталась она.
– Да знаю я, но все равно противно. – Колю преследовало зрелище из номера, хитросплетения латексных презервативов в ведре.
– Почему ты за мной вернулся? – Яна надеялась услышать чувственные причины и пробраться в него внутривенно.
– Потому что ты правда сильно встряла, и я не могу тебя не спасти. Считай это эгоизмом. – Они были двумя крохотными катетами треугольника Карпмана, жертвой и спасателем, но к ним примыкала длинная гипотенуза, где, словно птицы на телефонных проводах, сидели враги, имен которых Яна не знала.
– То есть не потому, что у тебя ко мне что-то есть? – Она поежилась то ли от его слов, то ли от отходняка.
– Ян, давай закроем эту тему. Вот вообще не до патетики сейчас.
– Выключить трубу? – Яна протянула ему свой телефон, не зная, что с ним делать, безопасно ли оставлять его включенным.
– А смысл? Чем больше ты от них будешь бегать, тем больше они будут изобретать способов добраться до тебя.
Коля завел ее в свою холостяцкую берлогу. Он жил в студии, что казалось идеальным для его образа жизни: вещей мало и все на виду. В большой комнате стояли низкий диван с замшевой обивкой цвета спелой вишни и комод на изогнутых ножках, раскрашенный под британский флаг, на нем прямо сверху лежала стопка свитеров. Куртку он ловким движением забросил на крючок у входной двери, прибитый просто к стене, на второй, который обычно пустовал, он повесил Янин плащ.
Он оставил Яну стоять и рассматривать квартиру, сам пошел помыть руки и высморкать пару сгустков крови. С ним такое случалось: если не выпустить пар, держать в себе, то неслышно хлюпать носом, чтобы проглотить алую кровь из растрескавшихся от напряжения сосудов.
Яна посмотрела на аккуратно заправленную постель за перегородкой – сразу видно, что дисциплина тут как в армии. Заглянула в маленькую гардеробную: в ней не было даже полок, на вешалках висело несколько рубашек, неглаженые футболки и носки валялись в ящиках комода – его она тоже проинспектировала, несмотря на усталость и гул в ушах.
– Иди в душ, – строго приказал Коля, выходя из ванной и вытирая лицо полотенцем.
– Я устала. – Яна опустилась на диван и подперла голову рукой.
– Я не пущу тебя в кровать, пока ты не смоешь с себя этого лысого борова. – Коля ответил грубо, сдерживая желание затолкать ее в душевую кабину и отмыть хлоркой.
Яна побрела в ванную. Вяло разделась, просто сбрасывая вещи на пол. Коля, вошедший следом за ней, желая проконтролировать, что она нормально помоется и не уснет, поднял одежду и бросил в стиральную машину. Яна встала под струи воды, Коля запустил стирку, поставив деликатный режим, не зная, как стирать ее платье.
– А в чем я ходить буду? – Яна, смывая с себя мыльную пену, наблюдала, как ее платье отправили на погибель: его нельзя стирать в машине. Но процесс запущен, и она не решилась возражать. Да и ладно. Это платье – свидетель съема, а таких принято удалять с игрового поля.
– До утра походишь в этом, – Коля бросил ей футболку, которой она не так давно вытиралась после секса, – а завтра привезу тебе вещи.
Он расстелил кровать и уложил Яну спать. Женщины в его кровати бывали, но нечасто, и ему непривычно было видеть на своей серой наволочке волны длинных женских волос. Она лежала, глядя в натяжной потолок с яркими спотами, и слушала стук собственного сердца.
– Выпей. Все пей, до конца. – Коля протянул стакан с жидкостью с резким аптечным запахом.
– Это что? – Яна поморщилась от вони, распознав валокордин. Так от бабушки пахло в ее юношеские бунтарские годы и от мамы после родительских собраний.
– Ты же впервые нюхала? – почему-то не сомневался в этом Коля.
– Ну да.
– Легче уснешь, и наутро лучше будет. – Он поднес стакан к ее рту. – Пей.
Коля убрал в посудомойку грязный стакан и разделся в гостиной у комода до трусов – оголяться на глазах у Яны ему не хотелось. Именно потому, погасив торшер, под руку с темнотой он прокрался в огороженную спаленку и прилег на соседнюю с Яниной подушку, на самом краю, максимально отстраняясь. Яна потянулась к нему в вялой попытке обнять, но Коля увернулся, чуть не упав на пол.
– Мне нужно выспаться, – холодно отреагировал он на ее робкие поползновения.
– Раньше тебе это не мешало. – Яна перевернулась на спину и сверлила взглядом низкий натяжной потолок, что делал пространство похожим на пенал.
– Раньше я не видел тебя голой с другим мужиком.
– Еще скажи, что я тебе изменила. – Яна привстала, облокотившись спиной на изголовье, чтобы он тоже поднялся и они все же поговорили. Можно без патетики, сухо и жестко.
– Формально нет, и головой я это понимаю, но не могу принять. Мне очень мерзко, и все. Я не хочу тебя обнимать. – Коля не шевелился.
– И никогда больше не сможешь?
– Не знаю. Время покажет. Давай спать, – зевнул он, прикрывая открытый рот кулаком.
– Можно я хотя бы носом уткнусь тебе в спину?
Коля для вида пропустил вопрос мимо ушей, типа уснул. На деле хотелось послать ее куда подальше – утыкаться в татуированных воротил полулегальных бизнесов в отеле, но он не смог этого сделать. Яна ничего не должна ему и ничего не обещала. Тут взятки гладки.
Уснуть никак не получалось. Головой Коля понимал, что сам изначально отверг, из страха близости или просто нежелания менять что-то в своей жизни. И поскольку отключиться не вышло даже после такого трудного дня, он почему-то лежал на спине и вспоминал офорт Гойи «Сон разума порождает чудовищ», где зловещие совы и нетопыри впиваются когтями в спину поджарого мужчины. Он помнил, как мама затащила его несколько лет назад в Пушкинский музей на выставку «Капричос: Гойя и Дали» и экскурсовод объяснял политический смысл офорта, что Гойя призывал к разуму народ. А потом на языке крутилась попсовая песня, что разум когда-нибудь победит, и растревоженный в ту ночь опер понял, что рядом с Яной он вряд ли провалится даже в быструю фазу сна.
Коля встал с постели и побрел в другую часть студии, как только Яна притихла и уснула. Провалявшись на диване в пустых попытках отчалить в объятия Морфея, он поднялся, направился к жужжащему холодильнику и достал из морозилки початую бутылку водки. «На голодный желудок, конечно… Но одну можно», – отогнал он от себя мысли о здоровье и налил себе стопку, не дотрагиваясь до выключателя. В ванной он никогда не гасил подсветку, и она освещала путь к холодильнику и в туалет, если приспичит ночью. Быстро влив в себя ледяную водку, он отправился обратно на диван. Через открытую дверь в ванную он смотрел, как крутится Янино платье и отстукивает стеклярусом по барабану стиральной машины «Марсельезу». «Наверное, как-то так поступает с нами жизнь, точно как режим отжима на 1200 оборотах», – все же скатился до патетики он, закрывая глаза, надеясь, что пятьдесят грамм помогут перезагрузить сознание.
Из-за перегородки, где стояла кровать, вышла на носочках Яна.
– Не спишь? Кажется, я без тебя не могу. – С ее губ впервые слетело, что кто-то ей нужен. Даже в Никите она никогда не чувствовала необходимости, несмотря на влюбленность и интерес. А тут как степлером клацнули, и все – она лист, пришитый к делу. Можно только вырвать с корнем.
– Так я тут. – Коля сделал вид, что не понял, в каком качестве он ей нужен.
– Не так. Вообще не могу и не хочу без тебя. – Яна решила не тормозить в искренности: кто знает, сколько еще ей удастся рассказывать о своих чувствах на свободе. – Знаю, что ты не поверишь, если я начну сейчас говорить, что влюблена. Но мне ни с кем не было так спокойно, и тепло. За всю мою сраную жизнь.
– Это просто на фоне событий. Не бери в голову. – Коля слегка приподнялся, взбил подушку и улегся обратно.
– Почему ты не можешь поверить, что я чувствую к тебе что-то? Что, может быть, ты лучший, кого я встречала. Что никто и никогда меня не спасал. Особенно от самой себя. Как ты сегодня. И да, я не верю, что тебе по фигу, – покосилась она на покрытую инеем пустую стопку.
Яна опустилась на ворсистый ковер рядом. Коля свисавшей с дивана рукой обнял ее за плечи, притягивая к себе, и уткнулся носом в макушку, благо