– Так точно. Разрешите выполнять?
– Выполняй. – Рогозин переключился на командира артиллерийского полка, подполковника Жилина. – Сколько у тебя орудий?
– Четырнадцать, – бодро отрапортовал тот. – Еще три в ремонте, думаю, к утру будут в обороне.
– Отлично, – похвалил Рогозин, а сам подумал: «Молодец Жилин! Сберег стволы до нужного момента, сейчас на них вся надежда». – Ты вот что, ставь их на прямую наводку, на вал.
– Как – на вал? – растерялся Жилин. – Да нас же первым танковым залпом сметут.
– И так, и так сметут, – спокойно сказал Рогозин. – Не первым, так вторым. Твоя задача в том и заключается, чтобы не дать им приблизиться на расстояние выстрела. Они начнут метеоритную подготовку и наверняка сразу двинут танки. Противник ведь как рассуждает? Пока эти иваны отсиживаются в землянках, мы подберемся танками поближе и ударим из всех башен. А мы им подарочек – под броню. Ты понял, Жилин? Главное – выбить как можно больше танков на подходе. Иначе нам всем хана!
Он отдал еще несколько распоряжений и только после этого спустился в свою землянку.
Не спалось, на душе было тревожно. Стрекулов ворочался в своем углу, беспокойно всхрапывал. На обшарпанном пластиковом столе дымила коптилка – гильза от снаряда с фитилем в сплющенном дульце.
Над столом висел старинный, набивший оскомину плакат – обязательный атрибут всех командирских землянок. Двухцветный, поделенный на две равные части по диагонали, он служил наглядным напоминанием того, как Земля заботится о Марсе. Верхняя, красная, часть изображала марсианский метанодобывающий завод и летящие к Земле танкеры. Надпись гласила: «Марс – Земле». Нижняя, синяя, часть изображала фонтанирующий как из рога изобилия поток каких-то непонятных белых предметов. Надпись гласила: «Земля – Марсу!» Что это за предметы, каково их назначение и, главное, куда они фонтанируют, Рогозину, родившемуся и выросшему на Марсе, было непонятно.
– Эй, майор, – негромко позвал он, – не спишь?
– Не сплю, товарищ полковник.
– А чего тогда лежишь так тихо?
– Вас боялся потревожить, товарищ полковник.
– А-а… – Рогозин прищурился. – Слушай, майор, а что это за белые штуки тут нарисованы?
– Где?
– Да вот хотя бы на плакате.
Громов выглянул из-за плащ-палатки.
– А, это… А вы разве не знаете, товарищ полковник?
– Что-то не доводилось встречать.
– Ну как же, – заволновался Громов. – Земля напрягается из последних сил, чтобы обеспечить вам, марсианам, максимум комфорта. Прекрасно понимая, в каких тяжелейших условиях вам приходится воевать и работать. Мы, так сказать, отрываем от себя лучшее. А вы говорите, что не знаете, что это такое. – В его голосе проскользнули нотки обиды.
Рогозин недоверчиво хмыкнул.
– Да вы присмотритесь, товарищ полковник, – оживленно продолжал Громов. – Это же мягкая мебель, диваны, кресла. Бытовые комбайны, домашние хлебопекарни. Соковыжималки…
– Соковыжималки? – спросил Рогозин. – А зачем?
– Сок выжимать. Свежий. Очень полезно для здоровья.
– Свежий сок выжимать? – повторил Рогозин. – Для здоровья полезно? – Он погладил себя ладонями по лысой голове. – И всё это, говоришь, Земля нам поставляет?
– Ну конечно! И в огромных количествах. Если честно, многие на Земле даже обижаются. Мол, на Марсе давно коммунизм, полное материальное изобилие, а мы…
Он встретился с взглядом командира дивизии, посмотрел на его изможденное лицо, всё в безобразных химических и радиационных ожогах, обвел взглядом убогую обстановку землянки.
– Так это что, – проговорил он, – нам всё врали про заботу Земли о Марсе? – Майор недобро прищурился. – Враги! Кругом одни враги! Троцкисты недобитые! – Он вскочил, нервно забегал из угла в угол. – Прав, трижды прав товарищ Сталин: чем ближе построение коммунизма, тем сильнее и острее классовая борьба!
Он распалял себя всё больше и больше, пока стало уж вовсе невмоготу. Тогда он схватил гермошлем, нахлобучил на голову и выбежал из землянки.
Вернулся он через полчаса, с ног до головы покрытый инеем, остывший и успокоившийся, и сразу лег спать.
За час перед рассветом Рогозин, так и не сомкнувший глаз, встал, осторожно, стараясь не шуметь, вышел наверх. Поднялся на вал, откуда равнина Элизий была видна как на ладони. Это было его любимое время суток, когда все, кроме часовых и, может, разведчиков, еще спят, а планета уже готовится к пробуждению. На востоке светлело. Кругом разливались прозрачные розоватые сумерки. Скоро, совсем скоро на горизонте появится крошечное белое солнце. Поднимется над рыжими дюнами, рассеивая легкий утренний туманец. Небо постепенно приобретет голубовато-фиолетовый оттенок, переходящий в красновато-розовый в зените…
– Не спится, Алексей Иванович? – К нему подошел Пылин, протянул папироску. – Вот и мне тоже.
Они вставили папироски в фильтры скафандров.
– Скоро начнется, – сказал Пылин. – Печенкой чую. Она у меня всегда перед радиационной атакой пошаливает.
Наступление началось на рассвете. Укрывшись в землянке, Рогозин ощущал, как вздрагивает земля от ударов вражеской метеоритной подготовки. Бух! Бух! Бух! С шорохом где-то что-то сыпалось. Трещали балки от прямых попаданий. Метались всполохи на экранах внешнего наблюдения. И продолжалось это уже с четверть часа.
С нарастающей тревогой Рогозин вслушивался: когда же заговорят пушки. Он не сомневался: именно сейчас, под метеоритным прикрытием, к ним полным ходом приближаются танки противника.
И вдруг… Банг! Банг! – вступила в дело артиллерия. Рогозин с облегчением перевел дух. Ай да Жилин! Ай да молодец! Выстоял – выжил.
– Внимание! – раздался в наушниках механический женский голос (Рогозин, как и положено по инструкции во время активных боевых действий, был в скафандре). – Радиационная тревога! Внимание! Радиационная тревога!
– Товарищ полковник, Алексей Иванович, – а это уже голос Стрекулова. – Фрицы ионизирующим излучением поливают. С орбитальных спутников!
Вот это было уже плохо, совсем плохо. Артиллеристам и без того не позавидуешь, а тут…
Банг! Банг! Орудия продолжали работать по танкам.
«Лишь бы Сванидзе не занервничал, не обнаружил себя раньше времени».
– Внимание! – снова механический голос, на этот раз с теплыми нотками. – Отбой радиационной тревоги! Отбой радиационной тревоги!
– Ну, замполит, – хлопнул майора по золотым нашивкам Рогозин, – теперь можно и наверх.
Кратер было не узнать. Всё было перерыто и исковеркано искусственным метеоритным дождем. Повсюду валялись обломки марсоходов и пушек, трупы артиллеристов. Но Рогозин лишь скользнул по ним взглядом (вечная слава героям, но сейчас не время для скорби) – и уже обшаривал через бинокль равнину Элизий.
А оттуда уже накатывал низкий, утробный гул, нарастал, давил на уши, отзывался слабостью в животе. Durchbruchwagen. Танки прорыва. Тигры. Шестьдесят тонн закаленной брони, тяжелого вооружения и электронных мозгов. Они шли клином, приземистые, тяжелые, желтые, хищные. Приближались быстро, слишком быстро.
– Расчет, к орудию! – Рогозин узнал отчаянный, странно охрипший голос лейтенанта Томина. – Кумулятивным по головной машине – товсь!
Заряжающий загнал снаряд в укладку, наводчик приник к прицелу, командир орудия дал отмашку:
– Пли!
Банг!
Башня марсохода подпрыгнула, оттуда вылетело пламя, но тут же погасло, задохнувшись в бескислородной атмосфере Марса.
Только теперь Рогозин увидел, что некоторые – жаль, совсем немногие – «Тигры» уже никуда не спешат – стоят, мертво уткнувшись пушками в грунт.
– Есть! Готов! Как мы ему!..
А лейтенант уже снова командовал:
– Кумулятивным по машине справа – товсь!
Интересно, сколько зивертов он получил? Пять? Шесть? Может, все десять?.. Хотя какая уже разница.
Рогозин покрутил на бинокле колесико, увеличивая дальность обзора. Поле боя рывком приблизилось. Желто-пятнистый танк, вздымающий гусеницами клубы рыжей пыли, на полном ходу задрал длинную пушку – окутался серым дымом. Тошнотный звук приближающегося снаряда застал, как всегда, врасплох. Ба-бах! Разрыв громыхнул где-то впереди, за кратерным кольцом. Недолет. Рогозин мысленно вытер испарину со лба. «Фу ты, черт! Сколько воюю, никак не могу к этому привыкнуть». Ему припомнились случайно услышанные слова одного артиллериста: «Такое ощущение, что вот сию минуту, не сходя с места, наложишь в штаны». Точнее не скажешь.
Рогозин еще увеличил дальность обзора. Ага, а вот и пехота с ракетными ранцами. Скачут, как блохи, маленькие, шустрые. Расстояние – почти шесть тысяч метров.
– Жилин, – распорядился он, – поднимай пулеметчиков на вал. Отсекать пехоту.
– Товарищ лейтенант, – вклинился заряжающий, – разрешите фугасом?
– Отставить фугас! – приказал Рогозин. – Из орудий бить только по танкам. Кумулятивными.
– Вы б ушли отсюда, товарищ полковник, – посоветовал Жилин. – Сейчас тут такое начнется! – И – по отдельному каналу: – Вы не обижайтесь, Алексей Иванович, мои ребятишки свое дело знают. Эх, жалко Томина, какой командир!
– Ладно, не ворчи, Жилин. Мне всех жалко. И лейтенанта, и тебя, и себя тоже. Ты это… еще пару залпов, и уводи орудия. Твои бойцы отлично потрудились. Пусть теперь другие немного повоюют.
– Есть отводить орудия, – сказал Жилин. И не удержался, добавил: – Только вы б, Алексей Иванович, и правда шли в землянку, от греха подальше.
«Погоди, Жилин, – мысленно отозвался Рогозин, – вот дождусь, когда Сванидзе ввяжется в бой…»
И тут, словно в ответ на его мысли, справа загрохотало, равнина покрылась цыпками разрывов. Невесть откуда, словно из-под земли (да так оно и было), выскочили «тридцатьчетверки» – заходя сбоку, выцеливали бортовую, не столь прочную, броню противника. «Тигры» замедлили ход, ворочали башнями, поводя вправо-влево усиками пушек… И вдруг – остановились в нерешительности, кое-где даже попятились, разворачиваясь.
Ага, не ожидали, гады!
Рогозин спустился в землянку.