— Ну что же, Витя… — обратилась она к Веденееву, поглядывая на капитана. — Все, в общем, достаточно печально, но и не так страшно. Легкое сотрясение, два перелома… Вот товарищ капитан оказал любезность, позвонил…
— Вы можете идти, — сказал капитан. — Кровь сдали на анализ? Поезжайте домой, успокойтесь. Вас вызовут.
— Главное, ничего страшного… — продолжала Наташа. — Это главное, правда, товарищ капитан?
— Молите бога, — отозвался капитан.
Они вышли. На улице, у подъезда, среди милицейских машин, стояли их васильковые «Жигули». Веденеевы на мгновение остановились, посмотрели в растерянности на машину.
— Вещи, — сказала Наташа. — Чемодан и сумки.
— Да, — откликнулся Виктор.
Они приблизились к машине, Веденеев открыл багажник, извлек чемодан, сумку и еще сумку — с фруктами. Все это он проделал молча, с невозмутимым видом. Захлопнул крышку багажника, достал ключик, аккуратно повернул в замке.
Молча двинулись по улице: Наташа впереди, Виктор за нею.
— Там метро, — сказала она.
— Где?
— Там, за углом. Через квартал.
Она остановилась, подождала его.
— Ты где? Иди сюда. Дай руку.
В квартире, где они не были месяц и где сейчас валялся посреди комнаты раскрытый чемодан, они сели пить чай.
Разговаривать не хотелось. Виктор отхлебывал из чашки, Наташа смотрела на него.
— Тебе еще?
— Я завтра с утра поеду, — вдруг сказал он. — Видишь, с чего начинается понедельник. Поеду туда. Сначала надо на рынок. Передачу какую-нибудь. Может быть, курицу?
— Сходим вместе, — сказала Наташа.
— А на работу тебе?
Наташа не ответила, и Виктор понял, что вопрос лишний.
Она встала из-за стола, оставив его одного, и принялась наводить порядок — стерла тряпкой пыль с письменного стола, с торшера, с подоконника. Вышла, появилась через мгновение с ведром и щеткой. Взялась за тахту, отодвинула, промела вдоль стены.
— Тебе помочь? — Виктор поднялся, постоял, начал сдвигать мебель. Отодвинул стол, затем шкаф. Наташа шла за ним по пятам, устремляясь со щеткой на новые, освободившиеся пространства.
Так они работали молча: он двигал, она подметала.
— Это что же, так и стояли с июля месяца? — Он достал из вазы засохшие цветы, обернулся. Наташи уже не было в комнате.
Он вышел в коридор. Наташа стояла у стеллажей с раскрытой книгой. Она почему-то сделала движение, пытаясь спрятать от него книгу, но — поздно. Веденеев поймал книгу рукой и прочел заглавие на обложке.
Это был Уголовный кодекс.
— Вот ты что, — усмехнулся он мрачно. — Ну давай посмотрим вместе. Нашла?
Он обнял ее сзади и через плечо смотрел на страницы, которые она перелистывала.
— Стоп, — сказал он. — Здесь.
— Я не вижу, — сказала Наташа.
— Слева, внизу.
И, оставив ее с книгой, Веденеев вышел на лестничную площадку, бросил букет в мусоропровод.
Он вылез из такси возле больничного корпуса современной постройки, жестом успокоил шофера — пять минут! — и, нагруженный пузатым, раздувшимся портфелем, бодро зашагал к стеклянным дверям.
— Королева, вчера вечером доставили… Номера палаты не знаю. Вечером вчера…
Пока девушка в белом халате неторопливо листала регистрационный журнал, Веденеев предусмотрительно вытащил из портфеля объемистый, набитый фруктами целлофановый пакет и еще пакет — с курицей. Все это он держал наготове, мечтая поскорее расстаться со своей ношей.
Девушка наконец перестала листать свой журнал, подняла глаза, впервые посмотрела на Веденеева.
— Знаете, вы сейчас в ординаторскую зайдите, там дежурный врач.
— При чем тут дежурный? Мне ведь только передать.
— Все равно. Зайдите. По коридору, вторая дверь. Идите. Я ему позвоню.
— Проходите, пожалуйста, — сказал дежурный врач.
— Мне неловко вас беспокоить из-за пустяка, — начал Веденеев.
— Из-за какого пустяка? Садитесь, пожалуйста.
— Ничего, я на минутку.
— Ясно, вы все же присядьте.
Веденеев уселся на диван, глядя на врача в ожидании. Тот некоторое время хранил молчание. Наконец произнес:
— Дело в том… мне тяжело вам это говорить, но… в общем, ваша передача уже ни к чему…
— Ни к чему — как это понимать?
— Ни к чему, — повторил врач.
— Так, — сказал Веденеев.
— Вы сын?
Веденеев молча кивнул.
— Мы сделали все, что было в наших силах… Даже больше…
— Ясно.
— Но это возраст, понимаете? Дело даже не в травме, хотя и травма свою роль сыграла.
— Возраст, — вздохнул Веденеев.
— Сейчас мы зайдем к главврачу, ознакомитесь с заключением.
— Подождите, — сказал Веденеев.
— Что? — спросил врач.
— Я могу немного посидеть на вашем диване?
— Конечно.
Врач и сам присел рядом с Веденеевым. Он был молод и, видимо, еще не вполне ориентировался в таких ситуациях.
— Все когда-то теряют своих родителей, — сказал он участливо.
— Да, — отозвался Веденеев.
— Вам нехорошо?
— Все в порядке.
— Зина!
Повинуясь жесту, медсестра на мгновение исчезла, чтобы тут же возникнуть с ваткой в руке. Эту смоченную ватку она поднесла к носу Веденеева.
— Ничего страшного, нашатырь. — Врач ловким движением приспустил галстук, расстегнул рубашку на груди Веденеева. — Вы можете прилечь, не стесняйтесь.
— Ничего, спасибо.
— Нет уж, ложитесь-ка! — Врач настойчиво потянул Веденеева за плечи, тот было посопротивлялся, но вдруг обмяк, подчинился.
— Вот так-то. И будете лежать, пока не приобретете человеческий вид…
Помолчали. Веденеев лежал на диване, медсестра Зина застыла над ним с ваткой в протянутой руке, дежурный врач не спускал с него глаз…
— Значит, считаете, травма свою роль сыграла? — спросил Веденеев.
— Безусловно. Вы дышите, не разговаривайте. Вдох-выдох. Полнее, полнее. Вот так…
Веденеев на мгновение прикрыл глаза, потом вдруг резко поднялся, принял сидячее положение.
— Минутку, я все-таки ничего не понимаю… В половине третьего ночи собственноручно набираю номер, женский голос отвечает, что состояние удовлетворительное…
Врач уже собрался ответить, но дверь ординаторской отворилась, заглянул полноватый, лысеющий человек средних лет.
— Меня к вам послали. Королев я, сын.
— Сейчас. Вот как раз с вашим братом мы тут немножко задержались, — сказал врач. — Можете подождать в коридоре. Я сейчас.
Королев бросил на «брата» недоуменный взгляд и, видимо, решив, что ослышался, вышел в коридор.
— Ну? Как самочувствие? Вроде бы получше, а?
— Да, да, — пробормотал Веденеев.
— Теперь можете идти, — сказал врач. И сам вышел из ординаторской.
Но Веденеев не двигался, сидел молча. Потом произнес, обращаясь к медсестре:
— Если не возражаете, я бы еще полежал на вашем диване.
Веденеев шел по длинному узкому коридору. Сводчатый высокий потолок в темных пятнах, по-старинному ясное огромное зеркало, арки, лепные украшения с еще заметной позолотой — когда-то здесь день за днем текла совсем другая жизнь. Сейчас по паркету сновали люди в белых халатах, новая жизнь била ключом. Веденеев повернул латунную изогнутую ручку на двери с надписью «Лаборатория».
— Кого мы видим! Неужели? Витя! Как ты загорел! — Девушка в халате с подвернутыми рукавами заулыбалась Веденееву.
— Да уж, — вторил ей мужчина. — Появляться среди тружеников в таком курортном виде! У тебя когда там защита?
— Виктор Михайлович, а к нам вы заглянете на минутку?
— А я не знаю, когда защита. Сам хотел бы узнать, — сказал Веденеев.
— Тобой, между прочим, начальство активно интересуется с самого утра.
Веденеев оказался у письменного стола с аккуратно сложенными на краю папками. Это был его стол. Он взглянул на папки и сел.
— Мной? Начальство? По какому поводу?
Никто не знал, по какому поводу.
— Может, тебя за границу, Виктор?
— В командировку. На полюс.
— Вот это ближе к истине, — усмехнулся Веденеев.
Тут дверь распахнулась, вошли еще четверо сотрудников в белых халатах. Все они были молоды.
— Ребята, кто-нибудь… дайте поскорее закурить… Здравствуй, Витя! — Еще один мужчина, бородач, с невозмутимым видом полез в портфель к Веденееву.
А Виктор опять пожимал руки, улыбался, хлопал по плечам и даже, кажется, не удивился, когда бородач вместо сигарет извлек из портфеля целлофановый пакет с «передачей», торжествуя, продемонстрировал коллегам и первый захрустел яблоком.
Автобус с траурной каймой остановился у кладбищенских ворот. Вышли родственники и близкие Королевой. Без спешки, со скорбными лицами. Несколько мужчин отделились от общей группы, готовясь принять гроб. Пока шофер открывал заднюю створку, они стояли в ожидании, в мрачной отрешенности. Веденеев с пристрастием вглядывался в их лица… Один был седой, в добротном черном костюме, солидного вида, другой помоложе, в затрапезном пиджачке; в третьем, полноватом, лысеющем, Веденеев узнал посетителя ординаторской, своего «брата»… Был среди них и высокий, однорукий, с пустым рукавом, вложенным в боковой карман, готовый подставить под гроб свое здоровое плечо, были и другие, кого не удалось разглядеть; тот, в черном костюме, солидного вида, — он, вероятно, пользовался беспрекословным авторитетом — сделал знак, и мужчины приблизились к гробу, взялись, подняли на плечи. Двинулись к кладбищенским воротам, пропустили вперед двух женщин со скромным венком. Женщины пристроились во главе процессии, понесли венок. Одна была изящная, модная, с худым, отсутствующим лицом, с сухими подведенными тушью глазами, другая, видно, приходилась ей сестрой, но при всем сходстве выглядела попроще, заботы словно отпечатались на ее мокром от слез лице.
Веденеев стоял в помещении цветочного магазина, сквозь витрину смотрел, как скрывается в воротах траурная процессия. Потом повернулся к прилавку, вытащил было бумажник, но, поразмыслив, снова спрятал в карман. Цветов покупать не стал.
Выйдя из машины, быстрым шагом прошел сквозь ворота, устремился по кладбищенской аллее. Приблизившись к хвосту процессии, он, впрочем, притормозил, дальше двигался, сохраняя небольшое расстояние. Это расстояние в два десятка метров давало ему удобную независимость: с одной стороны, он, так сказать, инкогнито присутствовал на похоронах, но в то же время вроде бы и не присутствовал… Так он шел в одиночестве медленным, траурным шагом, мимо проплывали то старинный крест, то пышное мраморное надгробие, то скромная дощечка с именем, то свежая могила, усыпанная пожухлыми цветами. Шел, изредка поглядывая по сторонам, больше смотрел себе под ноги и не заметил, как шедшая навстречу женщина, бросив на него взгляд, приостановилась, потом двинулась следом, поравнявшись, некоторое время разглядывала… Наконец спросила: