Тут дверь смежной комнаты отворилась, появился лысоватый человек в пижаме, с заспанным лицом. Веденеев без труда узнал в нем Королева, сына потерпевшей, своего «брата», заглянувшего как-то в ординаторскую…
— Здравствуйте, — сказал «брат» и опустился на стул.
Наташа выдержала паузу.
— Мы сомневались — идти или не идти… Знали, боль еще свежа… и любой человек на нашем месте… В общем, вы понимаете… Вернее, мы понимаем… одним словом, что вы не можете испытывать к нам никаких добрых чувств, — сказала Наташа, — и все же мы подумали: будет лучше, если мы придем и вместе с вами обсудим ситуацию…
— Ситуацию? — удивился Однорукий.
— Да, именно.
— Но я не вижу никакой ситуации. Был человек, и его не стало. По-моему, вся ситуация.
— Да нет, не так просто, — заговорил наконец и Веденеев. — Ведь вы, наверное, знаете: ведется следствие, и не все вопросы достаточно ясны…
— Не все вопросы? — повторил Солидный.
— Не все, — сказал, сохраняя твердость, Виктор.
— А какие де ясны? Например?
— Ну, это связано с состоянием здоровья Анны Егоровны.
— Вот как? Интересно, — сказал Однорукий, и сидевшие за столом переглянулись.
— Вы знаете, очень трудно разговаривать, поймите нас, — продолжал Виктор. — Но речь идет прежде всего об установлении истины, и вы должны это правильно понять. Есть вопросы, на которые никто не ответит, кроме вас, знавших ее…
— Ну-ну? — сказал Однорукий.
— Как у нее было со зрением? — осторожно спросила Наташа.
— А-а, — сказал Однорукий. — Понял. Вас интересует зрение. То есть не была ли она слепая. Нет, не была.
— Никто не говорит о полной слепоте, — мягко возразила Наташа.
— А я думаю: куда они клонят, эти наши гости! — усмехнулся «брат» Королев. — Вот оно что! Ну, даете, «агитаторы»!
— Не была слепой. Устраивает вас? — сказал Однорукий.
— Не устраивает, — засмеялся «брат». — Им нужна слепая, не понял, что ли?
— Простите, — сказал Виктор. — Мы пришли не для того, чтобы спорить с вами или выслушивать ваши упреки… Хотя, впрочем, я готов выслушать все, что я заслужил с вашей стороны. Пожалуйста, если это нужно…
— А что вы, собственно, хотите? — спросил Солидный.
— Да выкрутиться, выкрутиться он хочет! — сказала, глядя прямо на Веденеева, модная девушка.
— Да нет, никто не собирается выкручиваться, — возразил Виктор. — Выслушайте меня. Мы ни в коем случае не хотим вас к чему-то там склонять или вытягивать какие-то показания, упаси бог. Речь идет только о правде, помогите нам ее выяснить, больше ни о чем я вас не прошу.
— Не просишь? — сказал «брат» Королев. — Вот как? А какая ж тебе нужна правда? Которая бы тебя освободила, что ли?
— Вы опять не поняли, опять — произнес терпеливо Виктор.
— Да, братцы, нервы у вас стальные, — заметил вдруг Однорукий.
— Из чего вы делаете такой вывод? — спросила Наташа.
— Ну как же, — сказал Однорукий. — Убили человека и идете домой к его родственникам узнавать, какое у него было зрение и вообще нет ли тут какой зацепки, для вас благоприятной. Может, как-нибудь еще оправдаетесь с нашей помощью, а?
— Я не убивал, — сказал Виктор. — И не собираюсь оправдываться…
— А зачем же вы пришли? — сказал Солидный. — С какой, собственно, целью?
Наступила пауза. В комнату ворвался мальчик, вскочил на колени к Королеву, посидел, украдкой разглядывая гостей. Они встретились с Виктором глазами, некоторое время смотрели друг на друга, мальчик смутился, слез с колен. Хозяйка взяла его за руку, увела, тут же вернулась. Произнесла со вздохом:
— А вообще, что и говорить, зрение у нее плохое было. И на улицу-то не любила выходить. Прямо как чувствовала…
Все с удивлением посмотрели на нее.
— Чувствовала, что сидит на своих «Жигулях» вот этот роскошный молодой человек, который в один прекрасный день не успеет затормозить вовремя, — сказал, рассматривая Веденеева, Однорукий. — Мало ли там шастает по улицам старушек! Тем более с плохим зрением. Сами так и лезут ему под колеса!
— У вас нет машины? — спросила Наташа.
— Есть. Такая большая, знаешь. Фургон. Называется «черный ворон», — сказал за Однорукого «брат».
— Вы очень агрессивны, — заметила Наташа.
— Да? Может быть. И я твоего мужа посажу, можешь не сомневаться.
— За что? — спросил Веденеев.
Королев-«брат» на мгновение задумался.
— А за то, что больно разъездились, вот за что! Теперь ножками, ножками походишь!
— Ты это зря, Володя, — обратилась к «брату» хозяйка. — Что он тебе сделал-то? Видишь, волнуется человек… За что ты его?
— А за то, что у меня «Жигули», — сказал Веденеев, поднявшись и поднимая Наташу.
— Нет, не за это, — сказал Солидный. — А за то, что вы не умеете управлять машиной. За то, что человека лишили жизни, а теперь вот пришли и выкручиваетесь.
— Да он и так выкрутится, что ты! — усмехнулся Однорукий. — Выкрутишься, не сомневайся, — «ободрил» он Веденеева. — Не здесь найдешь, так еще где-нибудь. Поищи, поищи. Только сюда не ходи, здесь тебе ничего не обломится, понял? Попытка оказать давление. За это тоже по головке не гладят. Вот нас тут сколько — свидетелей!
— Вижу, — сказал Веденеев.
— А видишь, так и катись отсюда, — спокойно произнес «брат». — Катись, катись, не останавливайся… Машину еще не продал?
Это было сказано уже вслед Веденееву и Наташе.
Пока спускались по лестнице, не проронили ни слова. Вышли из подъезда, стали молча пересекать двор. И здесь Виктор вдруг громко рассмеялся:
— Ну, ты была хороша! — И посмотрел с кривой усмешкой.
— Но и ты был хорош, — не осталась в долгу Наташа.
У ворот стояла машина — тоже «Жигули». Сидевший за рулем мужчина лет пятидесяти отложил газету и стал смотреть на Веденеевых. Он ждал их. Это был адвокат.
— Ну? Как? — спросил он бодро, обернувшись к ним. Виктор и Наташа усаживались на заднее сиденье.
Ответа не последовало, он продолжал смотреть. Наташа сказала:
— Поедемте отсюда.
— Это вы правы. — Адвокат включил скорость, отъехал, на углу остановился. — Ну? Слушаю вас. Что? Какие новости?
— Никаких новостей, — сказал Виктор.
— В таком случае это тоже новости… — Адвокат опять обернулся и смотрел. — Они что, встретили вас не вполне гостеприимно? Но этого можно было ожидать, это нормально, я вас предупреждал. А по существу?
Виктор не ответил. Наташа тоже хранила молчание. Они сидели сзади не глядя друг на друга.
— Мне нужны очки, — невозмутимо продолжал адвокат. — Очки, которыми она пользовалась. Больше ничего. Именно сейчас, немедленно, на стадии обвинительного заключения…
— Нет очков, — сказал Виктор.
— Этого не может быть, — сказал адвокат. — Очки для чтения, очки для улицы — что-нибудь, хоть одно стеклышко!.. Это реальный шанс.
— Я понимаю.
— Что они говорят по этому поводу?
— Ничего не говорят.
— Странно, — сказал адвокат и посмотрел на часы. — Куда вас отвезти?
— Нет, мы здесь сойдем, — сказал Виктор.
— А мы не поедем домой? — удивилась Наташа.
— Нет. — И Виктор уже открыл дверцу, вышел на тротуар.
— Звоните, — сказал адвокат, отъезжая.
Они остались вдвоем на улице.
— Куда же мы? — спросила Наташа.
Он посмотрел на нее.
— Домой.
Утром, проснувшись, Наташа нашла записку: «Буду вечером поздно. В крайнем случае завтра. Ничего страшного. Целую. В.».
Записка лежала на кухне, прикрепленная к чайнику. Наташа стояла на пороге в халате поверх ночной рубашки и смотрела, ничего не понимая.
В это утро Виктор Веденеев шел по улице другого города, всего в трех часах езды от Москвы и все же совсем другого — со своим особым обликом и ритмом, домами новой постройки, одноэтажными домиками и палисадниками в переулках. Маленького роста мужчина в пиджаке и шляпе, лет шестидесяти, сопровождал его, чуть прихрамывая, то и дело брал его за локоть, говорил:
— Перевели, перевели поликлинику, уже месяцев пять как перевели, вон ту улицу видишь — проспект Мира. Где больница была. Сейчас новый корпус, там же и поликлиника. Ты редко стал приезжать, Витя, три часа, а прямо как Москва — Владивосток… Куришь?
— Спасибо, нет. Бросил.
— Молодец. А я себе смолю потихоньку. Мама, как видишь, все работает. Меня — на пенсию, а сама — и слышать не хочет. Вот мы с ней ролями и поменялись… Дома сижу. А ты молодец, выглядишь… Мать обрадуется. Это правильно, что ты заехал!..
Виктор слушал рассеянно, время от времени кивал. Так они подошли к зданию поликлиники, здесь отчим взял у Виктора плащ, отнес куда-то — видно, был тут своим человеком.
У двери с надписью «Рентген» отчим остановился и даже отстранил Виктора, сделав загадочный жест и приказав ему молчать, заглянул, затем вошел и наконец ввел Виктора, оставив его, однако, за занавеской. Это была игра. Виктор услышал неестественный голос отчима:
— Маруся, это я, извини. Тут один товарищ спрашивает, говорит, по срочному делу… Как, можно ему войти?
Мать сделала шаг к двери и, еще не видя, произнесла:
— Витя?!
Они обнялись. Больной, сидевший у столика, смотрел на них с любопытством, молоденькая медсестра улыбалась. Мать поручила ей больного, а сама с мужем и Виктором уединилась в соседней темной комнатенке, зажгла лампу.
— Ну-ка, покажись! Как ты отдохнул? Павел, ты покормил его?
— Да я не голоден, мама.
— Предлагал ему, — сказал отчим.
— Ну что? Ты спешишь, конечно?
— Отчасти.
— Я к трем часам освобожусь.
— Да нет, мама, — сказал Виктор. — Я, честно говоря, ненадолго. Просто, видишь, приехал из отпуска…
— Вижу… Загорел. Ну как у тебя? Все нормально? Нет?
— Нормально, мама.
— Она-то хоть смотрит за тобой?
— Ну а как же.
— Готовит или вы по столовкам?
— По ресторанам, мама… Да нет, я шучу. Все в порядке, ты не должна обо мне беспокоиться.
— Ты бы, Витя, в школу зашел, — сказала мать. — Там у них выставка выпускников, они у меня твою фотографию брали увеличить. Кто-то там в журнале про тебя прочел…