— Что вы несете, Виктор?
— Во всяком случае, раз так уж случилось, то это не может бесследно пройти и не должно, нет… я это хорошо чувствую, и когда я попробовал бороться, то сразу получилась какая-то дрянь… Я не знаю, понятно ли вам объяснил…
Андрей Васильевич улыбался, стучал пальцами по коленкору.
— Ну, Виктор, это казачий атаман в вас заговорил. Нет?
— Не знаю, — пожал плечами Веденеев.
— Мда. И что… надолго вы собрались?
— Думаю, что нет. Не очень.
Андрей Васильевич все еще с недоверием смотрел на Виктора. Смотрел, вглядывался, но не находил на лице его и следа растерянности и уныния. Виктор по-прежнему восседал на своем пеньке, с невозмутимым видом жевал травинку.
— Мне вам нечего сказать, Виктор. Я вам все же пожелаю…
— Спасибо.
— Но подумайте… — начал было Андрей Васильевич, но тут Виктор бодро поднялся с пенька, пересек поляну, поднял с травы две ракетки, волан.
— А кто это играет? Вы? — спросил он.
— Моя внучка Таня.
— А нельзя ее сюда, вашу внучку Таню?
— Зачем? — не понял Андрей Васильевич. — Вы что… хотите поиграть?..
— Если не возражаете. Вместо чая.
— Пожалуйста… — И крикнул: — Таня!
Из домика вышла длинноногая девушка лет шестнадцати, посмотрела на Веденеева с вялым любопытством, взяла протянутую ракетку. Виктор подбросил волан, ударил, внучка отбила. Началась игра.
Андрей Васильевич сидел на своей скамеечке, неотрывно глядя на Виктора. С удивлением обнаружил улыбку на его лице. Внучка равнодушно отбивала, волан летел к ее партнеру, тот подпрыгивал, дотягивался ракеткой, падал. Подпрыгивал и сам летел, как волан. Падал на траву, тут же вскакивал на ноги… Внучка отбивала, и Виктор снова ждал, изготовившись к удару.
На другое утро он собирался в дорогу. Вернее, собирала его Наташа. Она укладывала вещи в старенькую, неказистую, зато вместительную сумку, а Веденеев тем временем сидел тут же в комнате и завтракал. Среди вещей была лыжная куртка, лыжные же брюки и ботинки и старая кепка.
— О, хорошо, — сказал Виктор.
Наташа вытаскивала из шкафа новые и новые вещи. Он сказал, глотая яичницу:
— Не надо столько всего.
— Это же носовые платки. Или ты считаешь, они не нужны?
— Давай.
— Я тебе старые кладу.
— Давай старые.
Зазвонил телефон. Ни Веденеев, ни Наташа подходить не стали, и звонки продолжались, а он сидел за столом, жевал, с любопытством следил за женой.
— А это что такое? Зачем? Кальсоны! Где ты их выкопала?
— Это твои.
— Сроду не носил кальсоны!
Она все же запихнула их в сумку, достала из шкафа рубашку, продемонстрировала.
— Слишком пестрая, — сказал Виктор. — Я ее в отпуске носил.
— А все пестрые.
— Может быть, свитер?
— Какой? У тебя один свитер, с оленями.
— С оленями не надо, — сказал Виктор. — А впрочем… может, олени как раз к месту…
— А ты что веселишься?.. — Она смотрела на него печально. — У тебя прямо как гора с плеч, да?..
Опять звонил телефон.
Теперь сумка с вещами лежала на полу, в ногах у Наташи. В коридоре суда толкались люди, дверь в зал была распахнута. Наташа стояла в одиночестве у окна. Веденеев вместе со своим сослуживцем, бородатым Валерой, поодаль. Валера, конечно, был уже в курсе всего происшедшего и молча стоял с печальным видом. Ждали приговора.
Откуда-то сбоку возник старичок-завсегдатай с красным лицом, возник и застыл, уставившись на Веденеева.
— Ты б на улицу спустился, подышал. А то измаешься ждать-то, — начал старичок. — Это дело, может, и на час, и на два, пока они там напишут…
Старичка оттеснил адвокат Веденеева:
— Ну? Как?
— Вас надо спросить. Как! — сказал Виктор.
— Я человек суеверный, — сказал адвокат.
— Как я вас найду в крайнем случае?
— В крайнем случае? Мне дадут свидание. Будем писать кассацию… Здесь не курят, — сообщил напоследок адвокат и растворился в толчее коридора.
Виктор напутствовал Валеру:
— Там два экземпляра у Людмилы Петровны, ты бери оба. Вообще, все забери, не надо, чтоб болтались… Сам, если хочешь, можешь воспользоваться, там все-таки есть кое-что интересное.
— Ну мне-то зачем? — сказал Валера. — Вернешься — защитишь.
— Посмотрим, — сказал Веденеев.
— Не беспокойся, ничего не случится за два-три года. Вернешься — все будет то же самое. Профессор Воронцов Андрей Васильевич, профессор Подбельский и наша Ниночка…
— Ниночка выйдет замуж, — сказал Веденеев.
— Вот разве что, — сказал Валера.
Виктор уже не слушал. В дальнем конце коридора он увидел двух милиционеров-конвойных. Они шли деловитой походкой, приближаясь к судебному залу.
В ту же секунду он почувствовал горячее пожатие руки — рядом стояла Наташа. Он увидел ее и застыл в странной неловкости, в смущении, почти стыде: Наташа плакала.
Она плакала, не закрывая лица, с громкими всхлипами, навзрыд и все сильнее сжимала его руку. Глаза ее сквозь пелену слез с надеждой, любовью, страданием смотрели на Веденеева: так плачут дети в ожидании того, что их утешат.
…Потом Веденеев вошел в зал, занял место на скамье за барьером — то самое место, которое предназначалось здесь ему одному. Некоторое время он рассматривал лица в зале, затем увидел, как все сидящие поднялись, и тоже встал. Все были на своих местах — судья, заседатели, прокурор у себя за столиком, адвокат у себя за столиком и он, Виктор Веденеев, вот за этим барьером.
Веденеев не слышал ничего. Все кругом было неподвижно — люди, их лица, даже фигура судьи, лишь голова его то поднималась, то опускалась к бумаге, которую он читал, и губы шевелились беззвучно. Потом судья закрыл папку «дела», и все сразу вздрогнуло, сдвинулось, пришло в беспорядочное движение. Веденеев почувствовал прикосновение. Он повернул голову и увидел не синий рукав конвойного, а женскую маленькую ручку, кольцо, маникюр.
…На улице был октябрьский день — то солнечно, то пасмурно. Они шли вдвоем, под руку, не спеша.
У телефонной будки Наташа замедлила шаг, поискала монетку, нашла. Виктор стоял у открытой дверцы, ждал.
— …Нет, не отменяется, откуда у вас такие сведения? Да нет, все остается в силе — защита, банкет. Двадцать первого, в четыре тридцать… Ну, на банкет мы вас потащим силой, и не надейтесь… А он со мной рядом, уже волнуется… Сейчас, Андрей Васильевич, одну минутку, извините…
Наташа прикрыла рукой микрофон, посмотрела на мужа:
— Что, Витя? Ты что-то хотел сказать?
— Я пойду.
— Куда?
— Домой. Я буду дома. Приходи.
Она слегка удивилась:
— Ты решил пройтись?
Виктор кивнул, повернулся и двинулся по улице. Уходил все дальше и дальше, теряясь и вновь возникая в толчее.
А Наташа все стояла в будке, прикрыв рукой микрофон, стояла и смотрела ему вслед.
1977
Охота на лис
Патрульная милицейская «Волга», ощупывая темноту фарами, ползла по аллее парка. Голые ветви кустарника… Тень, мелькнувшая в просторной луже… Скамейка, сцепившаяся в объятии парочка… А «Волга» все ползла и ползла, сворачивая на узкие дорожки, замедляя движение, застывала в неподвижности и снова ползла, пока не приблизилась вплотную к эпицентру ночной жизни, к звону гитары, к двум-трем нестройным хрипловатым голосам. И тогда сержант-водитель погасил фары, проехал немного в темноте, остановился. Голоса были теперь совсем рядом… Те, кому они принадлежали, через мгновение оторопело прикрыли лица ладонями, защищаясь от беспощадно хлынувшего на них света.
Человек с забинтованной головой, сидевший рядом с сержантом, подался вперед, к лобовому стеклу. Он долго вглядывался, храня молчание. Сержант не вытерпел:
— Ну? Смотришь или нет?
— Смотрю. Вон в куртке… Не разберу никак.
— Который? — спросил с заднего сиденья лейтенант.
— Говорю — в куртке. Вроде он.
— «Говорю»! Они все в куртках.
— Да тот, второй справа. Лохматый.
Лейтенант приоткрыл дверцу, высунулся:
— Второй справа, сюда!
Компания длинноволосых парней и девушек, похожих на парней, сидела не шелохнувшись, все еще в растерянности закрываясь ладонями от слепящего света. Лейтенант повторил команду, и тогда «второй справа» отделился от общей группы, неохотно направился к «Волге». Приблизившись, он вдруг сорвался с места, бросился бежать. Это было неожиданно, лейтенант застыл в изумлении, а его подчиненный стал запоздало поворачивать ключ зажигания. Лишь штатский пассажир «Волги», человек с забинтованной головой, оказался проворным: выскочил из машины, тут же настиг беглеца, дал ему сзади подсечку. Как подкошенный парень повалился в лужу.
— Теперь все сиденье перемажет, — сказал сержант, хладнокровно наблюдая за ходом событий.
Человек с забинтованной головой взял беглеца за руку, повел было, конвоируя, к машине, но вдруг остановился, отпустил. Молча залез в «Волгу», уселся на свое место рядом с сержантом.
— Обознался, — пробормотал он.
— Ну ты даешь! — засмеялся сержант.
— Вы вот что… вылезайте-ка из машины и извинитесь перед товарищем, — поразмыслив, твердо произнес лейтенант.
— Это вы мне, что ли? — удивился человек.
— Вам, вам. Вылезайте.
— Так чего извиняться, я не понял. Я ж обознался.
Парень в куртке тем временем, не дожидаясь извинений, скрылся из виду. Исчезли, растворились во тьме и обитатели скамейки. Сержант развернул «Волгу», быстро, уже не таясь, поехал по дорожке.
— Ему — стой, он бежит! — все бурчал недовольно человек на переднем сиденье. — Говорят, стой — значит, стой!
Они выбрались на центральную аллею и вскоре оказались у ворот парка, на освещенном пятачке. Здесь полукругом стояли пустующие скамейки, лишь одна была занята. Под неоновым фонарем сидел парень в шляпе в обнимку со своей спутницей. Он, казалось, и не заметил подкатившей к скамейке «Волги», даже позы не переменил — нога закинута на ногу, рука покоится на спине девушки.